Кстати, когда он рассматривал незнакомых девушек и женщин, он оценивал, прежде всего, их лица. Телосложение, конечно, имело значение, но отходило на второй план. Если у обладательницы отменной фигурки находились изъяны в физиономии (необязательно физические, ведь не зря говорят: лицо – зеркало души человека), Леонид терял к такой «красотке» всякий интерес.
От волнения Леонид начал трезветь. Но хмель все-таки продолжал действовать, и он осмелился пригласить блондинку на танец и даже предложил проводить ее домой. Как же он сделался счастлив, когда она согласилась! Счастлив и в то же время растерян. О чем говорить? Как себя держать с нею, чтобы не упасть лицом в грязь? Черт его знает, как себя вести с этими загадочными созданиями!
В 11 часов бал закончился. Публика стала расходиться. Лёня сказал своему приятелю, что договорился проводить девушку. Приятель одобрил его вкус. Взглянув на блондинку, он хлопнул Соломина по плечу: «Смотри, не упускай ее»!
Минут 15, пока шли не спеша от школы до дома Нины, Леонид старался не молчать. А о чем он мог говорить более менее увлеченно? И вот в его речи замелькали имена Есенина, Грина, еще кого-то из мастеров художественного слова. Он сказал, что не поступил на филфак, но собирается повторить попытку. Видимо, он говорил, хотя сбивчиво и косноязычно, но достаточно вдохновенно, ибо, как потом оказалось, именно этот их разговор разрешил сомнения Нины, где учиться дальше.
Копиград называли в народе «большой деревней». 70-80 процентов его жилых строений составляли частные дома с огородами, скотиной и прочее. В одном из таких домов и жила Нина. Молодые люди шли по улице, выложенной брусчаткой. Потом свернули на неухоженную дорогу. Редкие фонари освещали палую листву. Было прохладно и сухо. Кое-где лаяли собаки. Вот и калитка, у которой надо проститься. За штакетником – обнаженные черемуха и рябина, кусты смородины и крыжовника. Учуяв чужого, в будке зарычал пес.
– До свидания, – сказала Нина.
– До свидания.
Будет ли оно, это свидание? Лёня не осмелился просить о нем. Но городок мал, и он надеялся, что они еще встретятся. Бредя домой, он вспомнил «сторожа» в будке и, улыбнувшись, мысленно спел:
Живет моя отрада в высоком терему.
А в терем тот высокий нет хода никому.
Я знаю, у красотки есть сторож у крыльца…
Никто не загородит дорогу молодца!
Дорогу молодца загородила сама красотка. Через месяц или два он встретил ее во дворце культуры на танцах…
Но прежде надо описать этот дворец, этого короля зданий, единственное зачастую украшение провинциальных городков. Стоит он, как правило, на главной улице – на улице Ленина. Перед его фасадом на площадке возвышается монумент вождя, приветствующего поднятой рукой свой народ. Если взглянуть на дворец сверху (с вертолета, самолета, а то и с дирижабля), он похож на букву «п», только с короткими ножками. Образуется как бы дворик, в который заходишь, пройдя мимо толстых колонн (надо шесть-семь пацанов, взявшихся за руки, чтобы обхватить такую колонну). Кроме парадного входа с массивной двустворчатой дверью, есть отдельные входы поскромнее в каждое крыло. В левом крыле занимаются спортсмены: на втором этаже там – спортивный зал. Правое крыло отведено под кинотеатр. Возьмешь, бывало, в кассе билетик; скромная пожилая женщина в вишневом халате оторвет тебе его с одного конца, где написано: контроль, и ты проходишь в фойе. А там играет умиротворяющая музыка, стулья стоят вдоль стен, и можно расслабиться, настроиться на тот чудесный, яркий сон, который через 5-10 минут хлынет на тебя с экрана. Вот второй, третий звонок, контролер открывает следующую дверь, и ты по широкой гранитной лестнице поднимаешься в кинозал, где находишь свой ряд и место. Уже ты настроился, уже тебя мучает нетерпение: ну, давай же, механик, запускай свою пленку! Но механик медлит, он знает себе цену. Однако и у него есть совесть: раздается, наконец, стрекот аппарата и в зале постепенно гаснет свет. Проходят первые кадры. Ты погружаешься в другой мир. Вдруг бац! Что такое!? Мир разъезжается и превращается в расплавленную лаву. Пленка порвалась, diable m´emporte!2 Тихо, ребята, механик не виноват! Виновата страна, потому что она большая. Знаете, сколько этой пленке пришлось путешествовать, в скольких кинотеатрах крутиться, прежде чем попасть в наше захолустье? А механик, он что? Он и сам нервничает; вон закурил, только дым идет из амбразуры. А может, и горькую пьет. Что поделаешь! Такая работа… Пьет, пьет, а дело знает: вот уж склеил чудесный сон. И ты забываешься на полтора часа, пока в зале вновь не зажжется свет, и ты проснувшийся, ошеломленный (так это был сон!) не выльешься с толпой на улицу, в довольно-таки серую, однообразную жизнь.
Но мы отвлеклись. Мы не в кино пришли, а на танцы. Мы прошли в парадную дверь, мимо двух крепких парней, которые проверяют как наличие билета, так и то, насколько ты устойчив на ногах. К слову сказать, несмотря на проверку, часть танцующей молодежи обычно была «весела». Причем веселье это к концу мероприятия увеличивалось. Дело в том, что юноши часто ходили в туалет, где не только отливали, но и приливали в себя из горлышка какого-нибудь вермута, портвейна, а то и плодово-ягодной какой бормотухи.
Мы сняли пальто в раздевалке и посмотрели на себя в зеркало. Оттуда глянул худощавый молодой человек среднего роста с довольно миловидным лицом, которое немного портил длинноватый и вздернутый кверху нос. На человеке – темно-коричневая в тонкую черную полоску тройка, пошитая в местном быткомбинате к выпускному вечеру. Кивнув своему отражению, мы прошли из фойе в зал, где уже играла музыка – медленный танец. Несколько пар переступали с ноги на ногу. Сегодня играл магнитофон, но, случалось, выступала живая группа. Мы завидовали этим владеющим инструментами ребятам, которые были чуть постарше нас. Нам тоже хотелось овладеть гитарой или синтезатором. О, какой вес тогда бы мы приобрели в глазах сверстников и девушек!
«Там, где клен шумит»… – звучала песня. Мы вспомнили другой клен – есенинский, который опал и чуть заледенел. Особенно волновала строчка: «И, как пьяный сторож, выйдя на дорогу, утонул в сугробе, приморозил ногу». Так и представляешь себе этого сторожа – пожилого, с бородкой, улыбающегося, доброго, несчастного.
Мы постояли немного у колонны, потом поднялись на второй этаж. С высоты галереи лучше обозревать зал и танцующих. Народ прибывал. Он прохаживался или стоял группами у стен, высыпал на танцплощадку во время лихого ритма и заметно редел, когда звучал «медляк». Но все-таки пар становилось больше. Молодые люди входили в роль и чаще приглашали девиц. Мы также искали глазами, кого бы пригласить. Но одни прекрасные создания нам не нравились, другие были заняты, а к третьим подойти мы стеснялись. И пока мы решались и, наконец, решились приблизиться к симпатичной нам девушке, ее уводил кто-нибудь другой.
Заводная музыка образовывала из людей круги. Большие и поменьше. Влившись в один такой круг, мы станцевали быстрый и одинокий танец шейк.
В туалете было накурено. На подоконнике и возле расположились три-четыре парня. Видимо, из местной шпаны. Слегка напрягшись, мы прошли к писсуару. На керамической плитке пола краснели пятна: кому-то уже разбили нос. В другом месте в луже вина валялись бутылочные осколки. Отлив, мы снова прошли мимо парней. Они благодушно ухмылялись: видно, уже поймали кайф.
В зале мы сразу заметили ее. Синее платье, распущенные, в меру вьющиеся волосы. Нина стояла с девушкой, выглядевшей немного старше ее. «Сердце порывно забилося», – пели «Песняры». Паркет блестел под свисавшей над ним огромной люстрой. Мы понимали, что случайная встреча может никогда не повториться, что это шанс, который упускать нельзя. Тщетно скрывая робость, угловатый молодой человек приблизился к девушке с бирюзовыми глазами.
– Здравствуйте. Можно Вас? (Имелось в виду: пригласить на танец).
Нина взглянула на него так, словно видела впервые.
– Нет, – холодно сказала она.
Это был удар… Не то чтобы мы совсем не ожидали такого ответа. Но это все равно что ожидать смерти: ждешь, готовишься, а приходит и застает тебя врасплох. Мы растерялись.
– Нет? – глупо переспросили мы.
– Нет, – повторила она.
И мы ретировались. Сначала из зала, а потом из дворца.
Выходит, проводить девушку домой еще ничего не значит, думал Леонид. Наивный мальчик! Позднее он узнает, что даже переспать с девушкой мало что значит. Это не делает людей ближе.
И вот в первые дни студенчества, спускаясь как то по мраморной лестнице географического корпуса (а деканат и кафедры филфака были там), Лёня вновь увидел ее. Нина поднималась ему навстречу. Воспоминания налетели на него, как порыв ветра. А ведь он уже почти забыл прекрасную беспощадную даму, подхваченный потоком новой жизни. Теперь же рана открылась вновь. «Здравствуйте», – сказала Нина первой. «Здравствуйте», – машинально произнес Соломин, не зная, остановиться, заговорить или идти дальше. Но дама прошла. Что она здесь делает? – думал он. Она тоже поступила? Потом он увидел ее на лекции и понял, что они будут учиться на одном курсе. Однако отношения возобновить Лёня не пытался. Уязвленная гордость говорила в нем. И так бы они прожили несколько лет параллельно, не соприкасаясь, а затем разошлись в разные стороны, если бы в начале третьего курса на картошке…
5. Демонстрация
7 ноября. Колонны демонстрантов устремились к центру Перми. Скапливаясь в районе Комсомольской площади, возле здания Областного управления МВД, прозванного в народе «Башней смерти», стекали вниз по Компросу3 до Октябрьской площади, где была установлена трибуна, и далее – до ЦУМа4, где колонны распадались на кучки родственников и знакомых, отправлявшихся домой к праздничному столу.