Дону Хуану
и еще двоим,
разделявшим со мной
его чувство магического времени
Я хочу выразить глубокую благодарность профессору Клементу Мейгану, который положил начало и установил направление моим антропологическим полевым исследованиям; профессору Харольду Гарфинеклю, который дал мне модель и дух исчерпывающего исследования; профессору Роберту Этгортону, критиковавшему мою работу с самого начала; профессорам Уильяму Брайту и Педро Гараско за их критицизм и ободрение; и профессору Лоуренсу Уотсону, за его неоценимую помощь в прояснении моего анализа. Наконец, я благодарен мистеру Ф.А Гилфорду, за его помощь в подготовке рукописи.
Para mi solo recorrer los caminos que tienen corazon, cualquier camino que tenga corazon. Por ahi yo recorro, y la unica prueba que vale es atravesar todo su largo. Y por ahi yo recorro mirando, mirando, sina aliento.
Для меня существует только путешествие (движение) по тропам, которые имеют сердце, по любой тропе, которая может иметь сердце. По ней я путешествую и единственный достойный вызов — это пройти ее до конца. И я путешествую и смотрю, смотрю бездыханно.
… Не может быть предпринято ничего, кроме установления начала и направления бесконечно длинной дороги. Претензии на систематическую и окончательную полноту (завершенность) по меньшей мере само-иллюзии. Совершенство здесь может быть обретено индивидуальным учеником лишь в субъективном смысле передачи им того (сообщения им о том), что он окажется способным увидеть.
Nothing more can be attempted then to establish the beginning and the direction of an infinitely long road. The pretension of any systematic and definitive completeness would be, at least, a self-illusion. Perfection can here be obtained by the individual student only in the subjective sense he communicates everything he has been able to see.
Введение
Летом 1960 года я, в ту пору студент факультета антропологии при Калифорнийском университете в Лос-Анжелесе, предпринял несколько поездок на Юго-запад с целью сбора информации о лекарственных растениях используемых местными индейцами. К одной из этих поездок относится начало описываемых здесь событий.
Я ожидал автобуса на станции в приграничном городишке Грейхаунд, болтая с приятелем, который сопровождал меня в качестве гида и помощника. Вдруг он наклонился ко мне и прошептал, что вон тот старый седой индеец, который сидит у окна, здорово разбирается в растениях, а в пейоте особенно. Я попросил нас познакомить.
Приятель окликнул старика, потом подошел к нему и пожал руку. Поговорив с минуту, он жестом подозвал меня и исчез, оставив меня одного со стариком, даже не представив нас. Старик остался невозмутимым. Я представился; он сказал, что зовут его Хуан и что он к моим услугам. По-испански это было сказано с отменной учтивостью. Мы обменялись по моей инициативе рукопожатием и оба замолчали. Это молчание, однако, нельзя было назвать натянутым, оно было спокойным и естественным с обеих сторон.
Хотя морщины, покрывавшие его смуглое лицо и шею, свидетельствовали о почтенном возрасте, меня поразило его тело — поджарое и мускулистое. Я сообщил ему, что собираю сведения о лекарственных растениях. По совести, я почти ничего не знал о пейоте, однако получилось так, будто я дал понять, что в пейоте я просто дока и что ему вообще стоит сойтись со мной поближе.
Пока я нес эту ахинею, он медленно кивнул и взглянул на меня, не говоря ни слова. Я невольно отвел глаза, и сцена закончилась гробовым молчанием. Наконец, после, показавшейся очень долгой, паузы, дон Хуан поднялся и выглянул в окно. Подошел его автобус. Он попрощался и уехал.
Я был раздражен своей дурацкой болтовней под его необычным взглядом, который, казалось, читал меня насквозь.
Вернувшийся приятель, услышав о моей неудачной попытке выведать что-нибудь у дона Хуана, постарался меня утешить, — старик, мол, вообще неразговорчив и замкнут. Однако тягостное впечатление от этой первой встречи было не так-то легко рассеять.
Я приложил усилия, чтобы разузнать, где живет дон Хуан, и после несколько раз приезжал к нему в гости. При каждой встрече я пытался перевести разговор на тему пейота, но безуспешно. Мы, тем не менее, стали хорошими друзьями, и со временем мои научные изыскания были позабыты или, во всяком случае, приобрели совершенно новое направление, о котором я вначале не мог и подозревать.
Приятель, который нас познакомил, после разъяснил, что дон Хуан не был уроженцем Аризоны, где мы встретились: он родился в мексиканском штате Сонора, в племени индейцев яки.
Поначалу дон Хуан был для меня попросту занятным стариком, который очень хорошо говорит по-испански и превосходно разбирается в пейоте. Однако, люди, знающие его, утверждали, что он владеет «секретным знанием», что он «брухо» — целитель, знахарь, колдун, маг.
Прошел целый год, прежде чем он стал мне доверять. В один прекрасный день он сообщил, что обладает особыми знаниями, которые передал ему «бенефактор»[1], — так он называл своего учителя. Теперь дон Хуан, в свою очередь, избрал меня своим учеником и предупредил, что мне предстоит сделать очень серьезный выбор, так как обучение будет долгим и трудным.
Рассказывая о своем учителе, дон Хуан часто употреблял слово «диаблеро». Этим словом, которым, кстати, пользуются только индейцы Соноры, называют оборотня, который занимается черной магией и способен превращаться в животных — птицу, собаку, койота или любое другое существо.
Как-то раз, во время очередной поездки в Сонору, со мной произошло любопытное приключение, иллюстрирующее отношение индейцев к «диаблеро». Я вел машину ночью, в компании двух друзей-индейцев. Вдруг дорогу перебежало животное, похожее на собаку. Один из моих попутчиков предположил, что это громадный койот. Я притормозил и свернул к обочине, чтобы получше рассмотреть животное. Еще несколько секунд оно стояло в лучах фар, а затем скрылось в кустарнике. Это был без сомнения койот, только вдвое больше обычного. Под конец возбужденной перепалки мои друзья сошлись на том, что животное было, во всяком случае, очень необычное, а один из них высказал предположение, что это был диаблеро. Я решил воспользоваться этим случаем и расспросить местных индейцев об их поверьях, о существовании диаблеро. Я рассказывал эту историю многим, выспрашивая, что они об этом думают. Привожу три разговора, которые иллюстрируют их мнение на этот счет.
— Как ты думаешь, Чой, это был койот? — спросил я выслушавшего историю молодого индейца.
— Кто его знает. Да нет, собака, конечно. Койот поменьше.
— А может, это был диаблеро?
— Ну, вот еще. Такого не бывает.
— А почему ты так считаешь, Чой?
— Люди воображают всякое. Бьюсь об заклад, поймай ты это животное — и оказалась бы простая собака. Были у меня как-то дела в другом городе, встал я до рассвета, лошадь оседлал. Выезжаю — вижу, на дороге черная тень, точно большая зверюга. Лошадь встала на дыбы, выбросила меня из седла, да и сам я порядком струхнул. А оказалось — это женщина, тоже в город направилась.
— Ты хочешь сказать, Чой, что не веришь в существование диаблеро?
— Диаблеро? А что это такое? Скажи-ка мне, что такое диаблеро!
— Да не знаю, Чой. Мануэль, который с нами тогда ехал, сказал, что это мог быть диаблеро, а не койот. Может, ты мне скажешь, что такое диаблеро?
— Ну, говорят, что диаблеро — это брухо, который во что захочет, в то и превратится. Так ведь каждый знает, что это враки. Старики здесь напичканы историями про диаблеро. Но от нас, от молодых, ты этих глупостей не услышишь.
— Что это было за животное, как ты думаешь, донья Лус? — спросил я женщину средних лет.
— Точно все знает один Господь, но я так думаю, что это был не койот. Есть вещи, которые выглядят как койоты, а на самом деле вовсе не койоты. Скажи, бежал он просто или что-нибудь ел?
— По большей части стоял на месте, но в тот момент, когда я его увидел, мне показалось, что он что-то ест.
— А ты уверен, что он ничего не нес в зубах?
— Трудно сказать. А что, тут есть какая-то разница?
— Да, разница есть. Если он что-то нес в зубах, то это был не койот.
— Тогда что же?
— Мужчина или женщина.
— А как они у вас называются, донья Лус?
Она не ответила. Я выспрашивал и так и сяк, но безуспешно. Наконец она сказала: «Не знаю». Я спросил, не их ли называют диаблеро. Да, ответила она, есть и такое название.
— А ты сама не знаешь какого-нибудь диаблеро?
— Знала я одну женщину. Ее убили. Я тогда была еще ребенком. Женщина, говорили, превращалась в суку, и как-то ночью забежала в дом белого, хотела стащить сыр. Белый ее застрелил из ружья, и как раз тогда, когда сука сдохла в доме белого, женщина умерла у себя в хижине. Собрались ее родственники, пришли к белому и потребовали выкуп. За ее убийство белый выложил много денег.
— Как же они могли требовать выкуп, если белый убил всего лишь собаку?
— А они сказали, что белый знал, что это не собака, ведь с ним были еще люди, и все они видели, как собака встала на задние лапы и, совсем как человек, потянулась к сыру, который лежал на подносе, а поднос был подвешен к кровле. Они тогда ждали вора, потому что сыр того белого каждую ночь исчезал. Так что белый убил вора, зная, что это не собака.
— А теперь есть диаблеро, донья Лус?
— Такие вещи под большим секретом. Говорят, что их уже нет, но я сомневаюсь, потому что кто-то из семьи диаблеро должен получить его знание. У них свои законы, и один из них в том и состоит, что диаблеро должен кому-то из своего рода передать свои тайны.
— Как ты думаешь, Хенаро, что это было за животное? — задал я вопрос др