УМОЗАКЛЮЧЕНИЕ
Умозаключение оказалось восстановлением понятия в суждении и тем самым единством и истиною их обоих. Понятие, как таковое, держит свои моменты снятыми в единстве; в суждении это единство внутреннее или, что то же самое, внешнее, и моменты, хотя и соотносятся, но положены, как самостоятельные крайние термины. В умозаключении положены как определения понятия, так и крайние термины суждения, а вместе с тем и их определенное единство.
Таким образом умозаключение есть вполне положенное понятие; первое поэтому есть разумное. Рассудок признается способностью определенного понятия, прочно удерживаемого для себя через отвлечение и форму общности. В разуме же определенные понятия положены в их целостности и единстве. Поэтому не только умозаключение есть разумное, но все разумное есть некоторое умозаключение. Деятельность умозаключения издавна приписана разуму; но с другой стороны о разуме в себе и для себя, о разумных основоположениях и законах говорится так, что не усматривается, как связаны между собою тот разум, который умозаключает, и тот разум, который есть источник законов и иных вечных истин и абсолютных мыслей. Если первый должен быть лишь формальным разумом, второй же порождать содержание, то именно по этому различению второй не может быть чужд форме разума, умозаключению. Несмотря на то, оба отделяются один от другого и при одном из них не упоминается о другом, так что разум абсолютных мыслей как бы стыдится разума умозаключения, и умозаключение кажется привходящим в действие разума лишь как бы извне. Но очевидно, как было только что замечено, что логический разум, рассматриваемый как формальный, должен быть по существу обнаружен и в разуме, имеющем дело с каким-либо содержанием; даже более: каждое содержание может быть разумным лишь через разумную форму. Обратиться здесь к весьма обычной речи о разуме нельзя потому, что она воздерживается от объяснения, чтó следует разуметь под разумом; это долженствующее быть разумным познание большею частью занимается своими предметами так, что оно забывает познать самый разум и различает и обозначает его лишь посредством обладаемых им предметов. Если разум должен быть познанием, знающим о Боге, свободе, праве и обязанности, безусловном, сверхчувственном, или сообщать о всем этом лишь представления и чувства, то отчасти последние суть лишь отрицательные предметы, отчасти же вообще остается нерешенным первый вопрос, {71}чтó такое есть во всех этих предметах, в силу чего они разумны. Это зависит от того, что бесконечное в них есть не пустое отвлечение от конечного, бессодержательная и неопределенная общность, но наполненная общность, понятие, которое определено и имеет в нем свою определенность таким истинным образом, что оно различает себя внутри себя и есть единство этих своих рассудочных и определенных различений. Лишь таким путем разум возвышается над конечным, условным, чувственным, или как оно может быть иначе определено, и в этой отрицательности по существу полон содержания, будучи единством определенных крайних терминов; но лишь таким образом разумное есть умозаключение.
Ближайшим образом умозаключение, как и суждение, есть непосредственное; поэтому его определения (termini) суть простые, отвлеченные определенности; оно есть таким образом умозаключение рассудка. Если остановиться на этом его виде, то разумное, хотя присущее ему и положенное, конечно в нем незаметно. Существенное в нем есть единство крайних терминов, связующий их средний термин и сохраняющее его основание. Отвлечение, поскольку оно удерживает самостоятельность крайних терминов, противополагает им это единство также, как столь же прочно сущую для себя определенность и таким образом понимает последнюю скорее, как не-единство, чем как единство. Выражение: средний термин (medius terminus) взят из пространственного представления и с своей стороны способствует тому, чтобы определения оставались одно вне другого. Но если умозаключение состоит в том, что в нем положено единство крайних терминов, если притом это единство понимается, с одной стороны, как частное для себя, а с другой, как лишь внешнее отношение, и существенным отношением умозаключения делается не-единство, то разум, коль скоро он есть последнее, не способствует разумности умозаключения.
Умозаключение существования, во-первых, в коем определения определяются столь непосредственно и отвлеченно, обнаруживает в нем самом, так как оно, как и суждение, есть их отношение, что оно содержит в себе не такие отвлеченные определения, но что каждое из них есть отношение к другому, и что в среднем термине частность положена не только в противоположность определениям крайних терминов, но и в нем.
Через эту свою диалектику оно обращается в умозаключение рефлексии, во второе умозаключение, – с определениями, как таковыми, в коих по существу имеет видимость другое, или которые положены, как опосредованные, какими они и должны вообще быть согласно умозаключению.
В-третьих, так как эта видимость или это опосредование рефлектируется в себя само, то умозаключение определяется, как умозаключение необходимости, в котором опосредывающее есть объективная природа вещи. Так как это умозаключение определяет крайние термины понятия также, как полноты, то умозаключение в соответствие своему понятию {72}или среднему термину и своему существованию или крайнему различению достигло своей истины и тем самым перешло из субъективности в объективность.
А. Умозаключение существования
1. Умозаключение, как непосредственное, имеет своими моментами определения понятия, как непосредственные. Они суть тем самым отвлеченные определенности формы, которые еще не дошли через опосредование до конкретности, но суть лишь единичные определенности. Первое умозаключение поэтому есть собственно формальное. Формализм умозаключения состоит в том, чтобы оставаться при определении этого первого умозаключения. Понятие, разделенное на свои отвлеченные моменты, имеет своими крайними терминами единичность и общность, и само является, как находящаяся между ними частность. В силу их непосредственности они суть лишь относящиеся к себе определенности, составляющие вместе одно единичное содержание. Частность образует ближайшим образом средний термин постольку, поскольку она соединяет в себе непосредственно оба момента единичности и общности. Ради ее определенности она, с одной стороны, подчинена общему, а с другой единичное, противоположное общему, подчинено ей. Но эта конкретность есть ближайшим образом лишь одна двусторонность; ради непосредственности, которая свойственна среднему термину в непосредственном умозаключении, он есть простая определенность, и образуемое им опосредование еще не положено. Диалектическое движение умозаключения существования состоит лишь в том, что опосредование, одно образующее умозаключение, положено в своих моментах.
а. Первая фигура умозаключения
Е–В–А[2] есть общая схема определенного умозаключения. Единичность через частность сочетается с общностью; единичное обще не непосредственно, но через частность; и, наоборот, общее также единично не непосредственно, но понижается к тому через частность. Эти определения противостоят одно другому, как крайние термины и соединяются в различном от них третьем. Оба они суть определения; в этом третьем они тожественны; эта их общая определенность есть частность. Но они также суть крайние как в противоположность ей, так и в противоположность один другому, ибо каждому свойственна своя непосредственная определенность.
Общее значение этого умозаключения состоит в том, что единичное, которое, как таковое, есть бесконечное отношение к себе и тем самым {73}должно бы было быть внутренним, выступает через частность в существование, как в общность, почему оно уже не принадлежит более лишь самому себе, но стоит во внешней связи; наоборот, так как единичное выделяется в своей определенности, как частность, то оно в этом отделении есть нечто конкретное и, как отношение определенности к себе самой, нечто общее, относящееся к себе и тем самым поистине единичное; в крайнем термине общности оно из внешности переходит внутрь себя. Объективное значение умозаключения в первом умозаключении имеет характер лишь поверхностный, так как в нем определения положены, еще не как единство, которое составляет сущность умозаключения. Оно есть еще нечто субъективное, поскольку отвлеченное значение, свойственное его терминам, есть еще не в себе и для себя, а в субъективном сознании, стало быть изолировано. Впрочем отношение единичности, частности и общности есть, как оказалось, необходимое и существенное отношение формы определений умозаключения; недостаток состоит не в этой определенности формы, а в том, что не под этою формой каждому единичному определению свойственно вместе с тем большее богатство. Аристотель обращал внимание более на простое отношение включения, когда так излагал природу умозаключения: если три определения относятся между собою так, что один крайний термин входит полностью в среднее определение, а это среднее определение – полностью в другой крайний термин, то оба эти крайние термины по необходимости образуют вместе заключение. Здесь указано более лишь на повторение одинакового отношения, включения, одного крайнего термина к среднему, а этого затем к другому крайнему, чем на взаимную определенность трех терминов. А так как умозаключение основывается на вышеуказанной взаимной определенности их, то сейчас же оказывается, что другие отношения терминов, свойственные прочим фигурам, могут иметь, как умозаключения рассудка, достоверность лишь постольку, поскольку они могут быть сведены на это первоначальное отношение; это не различные виды фигур, стоящие рядом с первою, но с одной стороны, поскольку они должны быть правильными умозаключениями, они основываются вообще на существенной форме умозаключения, которая есть первая фигура; а с другой стороны, поскольку они уклоняются от нее, они суть видоизменения формы, в которые необходимо переходит эта первая отвлеченная форма, тем самым определяющая себя далее и к полноте. Сейчас окажется ближайшим образом, чтó отсюда вытекает.
Е–В–А есть таким образом общая схема умозаключения в его определенности. Единичное подчинено частному, а последнее общему; поэтому единичное также подчинено общему. Или иначе единичному присуще частное, частному же общее; поэтому последнее присуще также единичному. Частное с одной стороны, именно в противоположность общему, есть субъект; в противоположность же единичному первое есть предикат; или иначе в противоположность общему оно есть единичное, в противоположность единичному – {74}общее. Так как в нем соединены оба определения, то крайние термины связаны этим своим единством. Слово поэтому является происходящим в субъекте выводом, вытекающим из субъективного соображения отношения обеих непосредственных посылок. Так как субъективная рефлексия высказывает оба отношения среднего термина к крайним, как отдельные и притом непосредственные суждения или предложения, то и заключение, как опосредованное отношение, есть, конечно, также отдельное предложение, и слово поэтому или следовательно служит выражением его опосредованности. Но это «поэтому» должно считаться не некоторым внешним для этого отношения определением, имеющим свое основание и местопребывание лишь в субъективной рефлексии, а напротив, обоснованным в природе самых крайних терминов, отношение которых высказывается, как простое суждение или предложение, лишь ради и в силу отвлекающей рефлексии, истинное же их отношение положено, как средний термин. Следовательно Е есть А – что это есть суждение, это чисто субъективное обстоятельство; умозаключение состоит в том, что это не есть только суждение, т.е. есть отношение, произведенное не через простую связку или пустое «есть», а через определенный, содержательный средний термин.
Если поэтому смотреть на умозаключение, только как на состоящее из трех суждений, то это формальный взгляд, не принимающий во внимание того отношения определений, которое единственно существенно для умозаключения. Вообще лишь субъективная рефлексия разделяет отношение терминов на отвлеченные посылки и отличное от них заключение:
Все люди смертны,
Кай человек,
Следовательно он смертен.
Сейчас же впадаешь в скуку, когда слышишь такое умозаключение; это зависит от той бесполезной формы, которая сообщает посредством отдельных предложений видимость различия, в самой вещи немедленно исчезающего. Главным образом, в силу этого субъективного вида умозаключение является субъективным пособием, к коему прибегает разум или рассудок, в тех случаях, когда они не могут познать непосредственно. Но, конечно, природа вещей, разумное, не такова, чтобы, во-первых, была установлена большая посылка, отношение некоторой частности к существующему общему, а затем, во-вторых, было найдено отдельное отношение некоторой единичности к частности, откуда наконец, в-третьих, получилось новое предложение. Этот через отдельные предложения движущий вперед процесс умозаключения есть не что иное, как субъективная форма; природа же вещи состоит в том, что ее различенные определения понятия соединяются в существенном единстве. Эта разумность есть не вспомогательное средство, но, напротив, в противоположность еще присущей суждению непосредственности отношения объективное; та непосредственность познания есть чисто субъективное, умозаключение же, напротив, есть истина суждения. Все вещи суть умозаключение, некоторое {75}общее, связанное через частность с единичностью; но, конечно, они не суть состоящее из трех предложений целое.
2. В непосредственном умозаключении рассудка термины имеют форму непосредственных определений; с той же стороны, по которой они суть содержание, это умозаключение подлежит теперь рассмотрению. Его можно считать поэтому качественным умозаключением, как и в суждении существования есть та же сторона качественного определения. Термины этого умозаключения, как и термины упомянутого суждения, суть тем самым единичные определенности, так как определенность положена через ее отношение к себе, как безразличная по форме, следовательно как содержание. Единичное есть какой-либо непосредственный конкретный предмет, частность – нечто единичное из его определенностей, свойств или отношений, общность – опять-таки некоторая еще более отвлеченная, более единичная определенность частного. Так как субъект еще не положен в своем понятии, как нечто непосредственно определенное, то его конкретность не сведена на существенные определения понятия; поэтому его относящаяся к себе определенность есть неопределенное бесконечное многообразие. Единичное имеет в этой непосредственности бесконечное множество определенностей, которые входят в состав его частности, и из коих каждая поэтому может образовать для этого единичного средний термин умозаключения. Но через каждый другой средний термин оно соединяется с некоторым другим общим; через каждое свое свойство оно участвует в некотором другом соприкосновении и связи с существованием. Далее и средний термин есть нечто конкретное сравнительно с общим; он сам содержит многие предикаты, и единичное опять-таки может через тот же самый средний термин быть связано с многими общими. Поэтому вообще совершенно случайно и произвольно, какое берется из многих свойств вещи, и с каким из них оно связывается в некотором предикате; другие средние термины дают переходы к другим предметам, и даже один и тот же средний термин может для себя составить переход к разным предметам, так как он, как частное, содержит в себе относительно общего многие определения.
Но не только для некоторого субъекта равно возможно неопределенное множество умозаключений, и единичное умозаключение по своему содержанию случайно, а и самые эти умозаключения, касающиеся одного и того же субъекта, должны переходить в противоречие. Ибо вообще различение, которое ближайшим образом есть различие, есть по существу столь же противоположение. Конкретное уже не есть нечто просто являющееся, но оно конкретно через единство в понятии противоположностей, определяющих себя, как моменты понятия. Так как по качественной природе терминов в формальном умозаключении конкретное понимается по некоторому единичному присущему ему определению, то в заключении конкретному приписывается предикат, соответствующий этому среднему термину; но так как с другой стороны умозаключение совершается на основании противоположной определен{76}ности, то тем самым первое заключение оказывается ложным, хотя для себя его посылки и вывод из них совершенно правильны. Если исходя от среднего термина, согласно коему стена окрашена в синий цвет, заключают, что она поэтому синяя, то это заключение верно; но несмотря на это заключение стена может быть зеленою, если она ранее того была окрашена в желтый цвет, причем отсюда для себя вытекало бы также следствие, что она желтая. Если от среднего термина «чувственное существо» заключают, что человек ни добр и ни зол, так как о чувственном нельзя утверждать ни того, ни другого, то умозаключение правильно, а заключение ложно, так как человеку, как конкретному, столь же присущ средний термин «духовное существо». От среднего термина тяготения планет, их спутников и комет к солнцу следует правильное заключение, что эти тела надают на солнце; но они не падают на него, так как они равным образом для себя суть собственные центры тяготения или, как говорится, потому что их движет центробежная сила. Равным образом из среднего термина «социальности» можно вывести общность имущества граждан; из среднего же термина «индивидуальности», если пользоваться им столь же отвлеченно, вытекает распадение государства, что и последовало, например, в германской империи, так как относительно нее придерживались последнего среднего термина. Поистине ничто не может считаться более несостоятельным, чем такое формальное умозаключение, так как оно зависит от случая или произвола в употреблении того или иного среднего термина. Как бы прекрасно ни протекала такая дедукция чрез умозаключения, и как бы ни убедительна была ее правильность, она по меньшей мере не приводит ни к чему, так как всегда остается возможным, что есть другие средние термины, из коих столь же правильно может быть выведено совершенно противоположное.
Кантовы антиномии разума состоят не в чем ином, как в том, что в одном случае в основание кладется одно определение понятия, в другом же столь же необходимо другое. Эта недостаточность и случайность некоторого умозаключения должна притом быть приписана не исключительно содержанию, как бы она была независима от формы, и последняя одна касалась бы логики. Напротив, в самой форме формального умозаключения дано основание того, что содержание есть некоторое столь одностороннее качество; содержание определяется к этой односторонности тою отвлеченною формою. Оно есть некоторое единичное качество из многих качеств или определений одного конкретного предмета или понятия именно потому, что оно по форме должно быть не чем иным, как такою непосредственною единичною определенностью. Крайний термин единичности, как отвлеченная единичность, есть непосредственно конкретное, поэтому неопределенно или неопределимо многообразное, средний термин есть столь же отвлеченная частность, следовательно одно единичное из этих многообразных качеств; и точно также другой крайний термин есть отвлеченное общее. Поэтому формальное умозаключение ради своей формы есть по существу нечто совершенно случайное по своему содержанию; и притом не постольку, по{77}скольку для умозаключения случайно, имеет ли оно дело с тем или с другим предметом – от этого содержания отвлекает логика, – но поскольку в основании его лежит субъект, является случайным, какое из определений содержания получится для него через умозаключение.
3. Определения умозаключения суть определения содержания, поскольку они суть непосредственные, отвлеченные, рефлектированные в себя определения. Но существенное в них состоит, напротив, в том, что они суть не такие рефлектированные в себя, безразличные одно к другому, а суть определения формы; в силу того они суть по существу отношения. Эти отношения суть, во-первых, отношения крайних терминов к среднему, – отношения, которые непосредственны, propositiones praemissae, и именно отчасти частного к общему – propositio major, отчасти единичного к частному – propositio minor. Во-вторых, дано взаимное отношение крайних членов, которое есть опосредованное, conclusio. Те непосредственные отношения, посылки, суть вообще предложения или суждения и противоречат природе умозаключения, по которой различенные определения понятия не соотносятся непосредственно, но их единство также должно быть положено; истина суждения есть умозаключение. Посылки тем менее могут оставаться непосредственными отношениями, что их содержание составляют непосредственные определения, и стало быть они не тожественны непосредственно в себе и для себя, исключая те случаи, когда они суть чисто тожественные предложения, т.е. пустые не приводящие ни к чему тожесловия.
Поэтому посылкам предъявляется обыкновенно то требование, что они должны быть доказаны, т.е. представлены так же, как заключения. Две посылки требуют, таким образом, двух новых умозаключений. Но в этих двух новых умозаключениях, вместе взятых, даны четыре посылки, требующие четырех новых умозаключений; в последних восемь посылок, для приводящих к коим восьми умозаключений требуется шестнадцать посылок с шестнадцатью умозаключениями и так далее в геометрической прогрессии до бесконечности.
Итак, здесь снова возникает прогресс в бесконечность, который получался в низшей сфере бытия, и которого нельзя уже было ожидать в области понятия, абсолютной рефлексии в себе из конечного, в области свободной бесконечности и истины. В сфере бытия было указано, что в тех случаях, когда обнаруживается ложная бесконечность, убегающая в этот прогресс, дано противоречие некоторого качественного бытия и некоторого выходящего за него бессильного долженствования; самый прогресс есть повторение выступающего против качественности требования единства и постоянного возврата к несоответственному этому требованию ограничению. В формальном умозаключении основою служит непосредственное отношение или качественное суждение и опосредование умозаключения, положенное против него, как высшая истина. Уходящее в бесконечность доказательство посылок не разрешает этого противоречия, но постоянно возобновляет его, и есть повторение одного и того же первоначального недостатка. {78}Истина бесконечного прогресса состоит, напротив, в том, чтобы и он сам, и уже через него определенная, как недостаточная, форма были сняты. Эта форма есть опосредование Е–В–А. Оба отношения Е–В и В–А должны быть опосредованы; если это происходит одинаковым образом, то недостаточная форма Е–В–А только удваивается и т.д. до бесконечности. В имеет относительно Е также формальное определение некоторого общего, а по отношению к А формальное определение некоторого единичного, ибо эти отношения суть вообще суждения. Последние требуют поэтому опосредования, но в силу указанного образа последнего вновь возвращается лишь то же отношение, которое должно быть снято.
Поэтому опосредование должно произойти иным путем. Для опосредования В–А дано Е; поэтому опосредование должно получить вид
В–Е–А.
Для опосредования Е–В дано А; это опосредование дает поэтому, умозаключение
Е–А–В.
Рассматривая ближе этот переход по его понятию, находим, что во-первых, опосредование формального умозаключения по его содержанию, как было указано ранее, случайно. Непосредственно единичное имеет в своих определенностях неопределимое множество средних терминов, а последние опять-таки имеют вообще столь же много определенностей; так что зависит совершенно от некоторого внешнего произвола или, вообще, от некоторого внешнего обстоятельства, с каким общим должен быть соединен субъект умозаключения. Поэтому, опосредование не есть по содержанию нечто необходимое или всеобщее, оно не обосновано на понятии вещи; основание умозаключения, напротив, внешне в нем (основании), т.е. непосредственно; а непосредственное из определений понятия есть единичное.
Что касается формы, то опосредование также имеет своим предположением непосредственность отношения; поэтому она сама опосредована и притом через непосредственное, т.е. единичное. Ближайшим образом через заключение первого умозаключения единичное стало опосредывающим. Заключение есть Е–А; тем самым единичное положено, как общее. В одной из посылок, в меньшей посылке Е–В он есть уже частное; оно есть поэтому то, в чем соединены эти оба определения. Или, иначе, заключение в себе и для себя выражает единичное, как общее, и притом не непосредственно, но через опосредование, поэтому как необходимое отношение. Простая частность была средним термином; в заключении эта частность развита, как положенное отношение единичного и общности. Но общее еще есть некоторая качественная определенность, предикат единичного; так как единичное определено, как общее, то оно положено, как общность крайних терминов, или как средний термин; для себя он есть крайний термин единичности, но будучи определен, как общий, он есть вместе с тем единство обоих крайних терминов.{79}
b. Вторая фигура: В–Е–А
[3]1. Истина первого качественного умозаключения состоит в том, что нечто соединяется с качественною определенностью, как чем-то общим, не в себе и для себя, а через случайность или в некотором единичном. Субъект умозаключения не возвращается в таком качестве в свое понятие, но понимается лишь в своей внешности; непосредственность составляет основание отношения и тем самым опосредование; поэтому, единичное есть истина среднего термина.
Но далее отношение умозаключения есть снятие непосредственности; заключение есть не непосредственное отношение, а достигается чрез нечто третье; оно содержит поэтому некоторое отрицательное единство; поэтому опосредование определяется теперь, как содержащее в себе отрицательный момент.
В этом втором умозаключении посылки суть В–Е и Е–А[4]; лишь первая из этих посылок есть еще непосредственная; вторая Е–А есть уже опосредованная, именно через первое умозаключение; вторым умозаключение предполагается поэтому первое, равно как наоборот, первым предполагается второе. Оба крайние термины тем самым определены один в противоположность другому, как частное и общее; последний из них приобретает в силу того свое место; он есть предикат; но частное переменило свое положение, оно есть субъект или, иначе, положено под определением единичного крайнего термина, равно как единичное положено с определением среднего термина или частности. Поэтому, оба они уже не суть отвлеченные непосредственности, какими они были в первом умозаключении. Однако, они еще не положены, как конкретные; так как каждый стоит на месте другого, то он положен и в своем собственном и вместе с тем, но лишь внешним образом, в другом определении.
Определенный и объективный смысл этого умозаключения состоит в том, что общее не есть в себе и для себя определенное частное, ибо оно есть, напротив, полнота своих частностей; но один из его видов осуществляется так через единичность; другие же его виды исключены из него через непосредственную внешность. С другой стороны, частное также не есть непосредственно и в себе и для себя общее, но отрицательное единство отстраняет от него определенность и тем возвышает его в общность. Единичность относится к частному отрицательно постольку, поскольку она должна быть его предикатом; она не есть предикат частного.{80}
2. Но ближайшим образом термины суть еще непосредственные определенности; они не доразвились сами собою ни до какого объективного значения; измененное положение, приобретенное двумя из них, есть форма, которая для них только внешня; поэтому они, как и в первом умозаключении, суть вообще взаимно безразличное содержание, два качества, связанные не в себе и для себя, а через случайную единичность.
Умозаключение первой фигуры было непосредственное или также умозаключением постольку, поскольку оно в своем понятии есть отвлеченная форма, еще не реализованная в ее определениях. Так как эта чистая форма перешла в другую фигуру, то в этом с одной стороны заключается начало реализации понятия, поскольку отрицательный момент опосредования и тем самым дальнейшая определенность формы положена в ближайшей непосредственной качественной определенности терминов. Вместе с тем это есть превращение в другое (Anderswerden) чистой формы умозаключения; последнее уже не соответствует ей вполне, и положенная в своих терминах определенность различна от того первоначального определения формы. Поскольку умозаключение рассматривается, лишь как субъективное, совершающееся во внешней рефлексии, оно считается некоторым видом умозаключения, долженствующим соответствовать роду, именно общей схеме Е–В–А. Но оно ближайшим образом не соответствует ей; его две посылки суть В–Е или Е–В и Е–А; поэтому, средний термин оба раза подчинен, или оба раза есть субъект, коему таким образом присущи оба другие термина; поэтому, он не есть такой средний термин, который в одном случае есть подчиняющий или предикат, а в другом случае подчиненный или субъект, или, иначе, которому один термин должен быть присущ, и который сам должен быть присущ другому термину. Истинный смысл того, что это умозаключение не соответствует общей форме умозаключения, заключается в том, что она перешла в него, так как истина ее состоит в том, чтобы быть субъективным случайным соединением. Если заключение во второй фигуре, (а именно не принимая во внимание имеющее быть только что упомянутым ограничение, делающее его чем-то неопределенным) правильно, то оно таково, потому что оно есть для себя, а не потому что оно есть заключение этого умозаключения. Но то же самое имеет место при заключении в первой фигуре; именно эта его истина положена второю фигурою. Тот взгляд, по коему вторая фигура должна быть лишь некоторым видом, не принимает во внимание необходимого перехода первой в эту вторую форму и останавливается на первой, как на истинной форме. Поскольку, поэтому, во второй фигуре (которая по старой привычке без дальнейшего основания излагается, как третья) также должно иметь место некоторое в этом субъективном смысле правильное умозаключение, то оно должно согласоваться с первою, причем, так как одна посылка Е–А выражает отношение подчинения среднего термина крайнему, то другая посылка В–Е должна приобрести противоположное значение и В – быть подчинено Е. Но такое отношение {81}было бы снятием определенного суждения Е есть В и могло бы иметь место лишь в неопределенном суждении, частном; потому заключение в этой фигуре может быть лишь частное. Частное же суждение, как замечено выше, столь же положительно, сколь и отрицательно; поэтому, такому заключению нельзя приписывать большой ценности. А поскольку и частное, и общее суть крайние термины и непосредственные взаимно безразличные определенности, то самое отношение их безразлично; можно по желанию принять то или другое как за больший, так и за меньший термин, а потому также и ту или другую посылку за большую или меньшую.
3. Так как заключение может быть как положительным, так и отрицательным, то оно тем самым есть относительно этих определенностей безразличное, стало быть, общее отношение. При ближайшем рассмотрении опосредование первого умозаключения в себе оказалось случайным; во втором умозаключении эта случайность положена. Тем самым это опосредование само себя снимает; опосредование имеет определение единичности и непосредственности; то, к чему заключают по этой фигуре, должно напротив, быть в себе и непосредственно тожественным; ибо его средний термин, непосредственная единичность, есть бесконечно многообразная и внешняя определенность. Поэтому, в ней, напротив, положено внешнее себе опосредование. Но внешность единичного есть общность; это опосредование через непосредственно единичное указывает вне себя на его другое, что происходит через общее, или иначе то, что должно быть соединено через второе умозаключение, должно быть соединено непосредственно; через непосредственность, лежащую в его основании, не получается определенного заключения. Непосредственность, на которую он указывает, есть иная, чем его снятая первая непосредственность бытия, – стало быть, рефлектированное в себя или сущее в себе, отвлеченное общее.
Переход этого умозаключения с рассмотренной точки зрения был становлением другого (Anderswerden), как переход бытия, так как в основе его лежит качественное и именно непосредственная единичность. Но по понятию единичность соединяет частное и общее постольку, поскольку она снимает определенность частного, что представляется, как случайность этого умозаключения; крайние термины связываются между собою не в силу их определенного отношения к среднему термину; он не есть поэтому их определенное единство, и присущее еще ему положительное единство есть лишь отвлеченная общность. Но так как средний термин положен в этой определенности, которая есть его истина, то получается другая форма умозаключения.
с. Третья фигура: Е–А–В
1. Это третье умозаключение уже не имеет ни одной непосредственной посылки; отношение Е–А опосредовано первым, отношение В–А – вторым умозаключением. Поэтому оно предполагает оба первые умозаключения; во наоборот, оба они предполагают также его, также как вообще каждое {82}из них предполагает оба другие. Тем самым в нем вообще закончено определение умозаключения. Это взаимное опосредование именно и приводит к тому, что каждое умозаключение, хотя оно для себя есть опосредование, вместе с тем не есть в нем самом полнота умозаключений, но имеет в нем непосредственность, опосредование которой находится вне его.
Умозаключение Е–А–B, рассматриваемое в нем самом, есть истина формального умозаключения, оно выражает собою, что его опосредование есть отвлеченно общее, и что крайние термины, получая по их существенной определенности содержание не по среднему термину, а лишь по их общности, напротив, не приводят к тому заключению, которое должно было быть опосредовано. Стало быть, здесь положено то, в чем состоит формализм умозаключения, термины коего имеют непосредственное, безразличное к форме содержание или, что то же самое, суть такие определенные формы, которые еще не рефлектировались в определения содержания.
2. Средний термин этого умозаключения есть, правда, единство крайних терминов, но такое, в котором отвлечено от их определенности, неопределенно общее. Но поскольку это общее вместе с тем, как отвлеченное, отличено от крайних терминов, как от определенного, оно само есть еще определенное относительно них, и целое есть умозаключение, отношение которого к его понятию подлежит еще рассмотрению. Средний термин, как общее, есть подчиняющее оба крайних термина или предикат и ни в одной из посылок не есть подчиненное или субъект. Поэтому поскольку это умозаключение, как некоторый вид, должно соответствовать требованию умозаключения, то это может состояться лишь при том условии, чтобы, так как Е–А уже имеет соответственное отношение, его же приобрело и А–В. Это совершается в таком суждении, в котором субъект относится к предикату безразлично, т.е. в отрицательном суждении. Такое умозаключение законно, но его заключение по необходимости отрицательное.
При этом безразлично также, какое из обоих определений заключения принимается за предикат или за субъект, и в самом умозаключении какой термин принимается за единичный или частичный, т.е. за меньший или за больший. Так как от принятого в этом случае решения зависит, какая из посылок должна быть большею или меньшею, то это здесь безразлично. Тут открывается основание обычной четвертой фигуры умозаключения, которой Аристотель не знал, и которая касается совершенно пустого, лишенного интереса различения. В ней непосредственное расположение терминов обратно их расположению в первой фигуре; а так как субъект и предикат отрицательного заключения при формальном взгляде на суждение не имеют определенного отношения субъекта и предиката, но каждый из них может занять место другого, то безразлично, какой термин принимается за субъект и какой за предикат; поэтому безразлично также, какая посылка принимается за бóльшую, и какая за меньшую. Это безразличие, которое свойственно и определению и частности (в особенности поскольку оно понимается в широком своем значении), делает из четвертой фигуры нечто совершенно бесполезное.{83}
3. Объективное значение такого умозаключения, в котором общее есть средний термин, состоит в том, что опосредывающее, как единство крайних терминов, есть по существу общее. Но так как общность есть ближайшим образом общность лишь качественная или отвлеченная, то в ней не заключается определенности крайних терминов; их совпадение, если оно должно иметь место, должно иметь свое основание также в некотором лежащем вне этого умозаключения опосредовании и в отношении к этому основанию столь же совершенно случайно, как и в рассмотренных выше формах умозаключений. Но так как общее теперь определено, как средний термин, который не содержит в себе определенности крайних терминов, то он положен, как совершенно безразличный и внешний. Тем самым, в силу этой простой отвлеченности, конечно, возникла ближайшим образом четвертая фигура[5] умозаключения; именно фигура безотносительного умозаключения: А–А–А, отвлекающая от качественного различения терминов и поэтому имеющая своим определением лишь их внешнее единство, а именно равенство.
d. Четвертая фигура А–А–А или математическое умозаключение
1. Математическое умозаключение гласит: Если две вещи (или два определения) равны третьей (третьему), то они равны между собою. Тем самым исключается отношение подчинения или включения.
Третье есть вообще опосредывающее; но оно лишено какого бы то ни было определения относительно своих крайних терминов. Поэтому каждый из трех терминов может быть одинаково третьим опосредывающим термином. Какой из них употребляется для того, какое из трех отношений считается поэтому непосредственным, и какое опосредованным, это зависит от внешних обстоятельств и других условий, именно от того, какие два из них непосредственно даны. Но это определение не касается самого умозаключения и совершенно внешне.
2. Математическое умозаключение считается аксиомою в математике, очевидным в себе и для себя первым предложением, не требующим и не допускающим никакого доказательства, т.е. никакого опосредования, не предполагающим ничего другого и не могущим быть выведенным из него. При ближайшем рассмотрении его преимущества – быть непосредственно очевидным – оказывается, что оно состоит в формализме этого умозаключения, отвлекающего от всякого качественного различия определений и признающего лишь их количественное равенство или неравенство. Но именно по этому основанию оно не обходится без предположения или опосредования; то количественное определение, которое одно принимается в нем в соображение, возникает лишь через отвлечение от качественного различения и от определений понятия. Линии, фигуры, положенные, как равные одна другой, понимаются, лишь как величины; треугольник полагается равным квадрату, но не как треугольник – квадрату, а лишь по величине и т.д. Равным {84}образом понятие и его определения не привходят в это умозаключение; оно вообще не понимается; и рассудок никогда не имеет перед собою формальных, отвлеченных определений понятия; очевидность этого умозаключения основывается поэтому лишь на том, что оно столь скудно и отвлеченно по своему мысленному определению.
3. Но результат умозаключения существования не сводится исключительно к этому отвлечению от всякой определенности понятия; отрицательность непосредственных, отвлеченных определений, возникающая таким путем, имеет еще некоторую другую, положительную сторону, состоящую именно в том, что в отвлеченной определенности положено другое этой отрицательности, и что она тем самым стала конкретною.
Во-первых, каждое из умозаключений существования имеет своим предположением оба другие, и связанные в заключении крайние термины лишь потому истинны и связаны в себе и для себя, что они соединены некоторым извне обоснованным тожеством; средний термин, каков он есть в выше рассмотренных умозаключениях, должен быть единством их понятия, но он есть лишь некоторая формальная определенность, не положенная, как их конкретное единство. Но это предположенное в каждом из сказанных опосредований есть не просто некоторая данная непосредственность вообще, как в математическом умозаключение, а само есть некоторое опосредование, именно для каждого из двух прочих умозаключений. Следовательно то, что поистине дано, есть опосредование, основанное не на данной непосредственности, а на опосредовании. Это опосредование есть тем самым не количественное, отвлекающее от формы опосредования, но опосредование скорее относящееся к опосредованию или опосредование рефлексии. Круг взаимного предположения, образуемый взаимною связью этих умозаключений, есть возврат этого предположения в само себя, вследствие чего оно образует собою некоторую полноту, и то другое, на которое указывает каждое отдельное умозаключение, схватывается им не через внешнее отвлечение, а мыслится внутри этого круга.
Далее относительно термина отдельных формальных определений было указано, что в этом целом формальных умозаключений каждый из них последовательно занял место среднего термина. Непосредственно последний был определен, как частность; за сим через диалектическое движение он определился, как единичность и общность. Равным образом каждое из этих определений последовательно заняло места обоих крайних терминов. Чисто отрицательным результатом было исчезание качественных формальных определений в чисто количественном, математическом умозаключении. Но то, что оказалось поистине, есть тот положительный результат, что опосредование совершается не через отдельную качественную определенность формы, а через ее конкретное тожество. Недостаток и формализм трех рассмотренных фигур умозаключений состоит именно в том, что такая отдельная определенность должна была составлять в них средний термин. Таким образом опосредование определи{85}лось, как безразличие непосредственных или отвлеченных определений формы и как положительная рефлексия одних в другие. Тем самым непосредственное умозаключение существования перешло в умозаключение рефлексии.
Примечание. В данном здесь изложении природы умозаключения и его различных форм указано также попутно нечто, чтó в обычных рассмотрениях и обработке умозаключения составляет главный интерес, именно на то, как в каждой фигуре получается правильное умозаключение; но при этом приводится лишь главный момент и опущены те случаи и усложнения, которые возникают тогда, когда принимается в расчет различение положительных и отрицательных суждений вместе с количественным определением, особенно определением частности. Здесь будут уместны некоторые замечания об обычном в логике взгляде на умозаключение и его обработку. Как известно, эта логика разработана до таких подробностей, что ее так называемые тонкости вызвали общую скуку и отвращение. Восставая во всех отраслях духовного образования против лишенных субстанциальности форм рефлексии, естественный рассудок обращался также против этого искусственного знания форм разума и полагал возможным обойтись без этой науки на том основании, что перечисленные в ней отдельные операции мышления он исполняет сам собою уже от природы без всякого особого изучения. Действительно, если бы условием разумного мышления служило трудное изучение формул умозаключения, то человек по отношению к этому мышлению был бы также в плохом положении, как он (о чем уже было замечено в предисловии) был бы в плохом положении, если бы он не мог ходить и переваривать пищи без изучения анатомии и физиологии. Как изучение этих наук может быть не бесполезно для диететического образа жизни, так и изучению форм разума без сомнения должно приписывать еще более важное влияние на правильность мышления; ее не вдаваясь здесь в эту сторону дела, которая касается образования субъективного мышления, поэтому принадлежит собственно педагогике, следует признать, что изучение, имеющее предметом способы действия и законы разума, должно представлять в себе и для себя величайший интерес, по крайней мере не меньший интерес, чем изучение законов природы и ее частных образований. Если не считается пустяками установление шестидесяти и стольких-то видов попугая, ста тридцати семи видов вероники и т.д., то еще менее следует считать пустяками установление форм разума; разве фигура умозаключения не бесконечно выше вида попугая или вероники?
Но хотя поэтому следует вообще считать только за грубость презрение к познанию форм разума, тем не менее должно согласиться, что обычное изложение умозаключения и его частных видоизменений не есть разумное познание, не есть изложение их, как форм разума, и что силлогистическая премудрость заслужила своею бесплодностью испытанное ею пренебрежение. Ее недостаток состоит в том, что она остановилась лишь на рассудочных формах умозаключения, согласно которым определения понятия считаются отвлеченными формальными определениями. Утверждать их, как {86}отвлеченные качества, тем более непоследовательно, что в умозаключении существенное составляют их отношения, и что включение и подчинение уже подразумевают, что единичное, так как ему присуще общее, само есть общее, а общее, так как ему подчинено единичное, само есть единичное, что умозаключение ближайшим образом решительно полагает именно это единство, как средний термин, и что его определение есть именно опосредование, т.е. что в нем определения понятия уже не так, как в суждении, сохраняют свою взаимную внешность, но, напротив, имеют в основе свое единство. Тем самым в понятии умозаключения выражается недостаточность формального умозаключения, в коем средний термин должен установляться, не как единство крайних, а как некоторое формальное, качественно отличное от них, отвлеченное определение. Этот взгляд еще потому более пуст по содержанию, что и такие отношения или суждения, в коих даже формальные определения безразличны, как, например, отрицательные и частные суждения, которые поэтому приближаются к предложениям, признаются им за совершенные отношения. А так как качественная форма Е–В–А признается вообще за последнее или абсолютное, то диалектическое рассмотрение умозаключения совершенно упраздняется, и прочие умозаключения тем самым получают значение не необходимых видоизменений этой формы, но видов. При этом безразлично, рассматривается ли первое формальное умозаключение само, лишь как вид, наряду с прочими видами, или как род и вид вместе; последнее имеет место тогда, когда прочие умозаключения сводятся к первому. Если это сведение и не выражено определительно, то во всяком случае в основание кладется то же самое формальное отношение внешнего подчинения, которое выражается в первой фигуре.
Это формальное умозаключение содержит в себе то противоречие, что средний термин должен быть определенным единством крайних, но не как такое единство, а как некоторое определение, качественно отличное от тех, единством которых оно должно быть. Так как умозаключение есть это противоречие, то первое в нем самом диалектично. Его диалектическое движение в полноте моментов его понятия приводит к тому, что моменты заключения суть не только это отношение подчинения или частности, но столь же существенно отрицательное единство и общность. Поскольку каждый из этих моментов есть для себя также лишь односторонний момент частности, они суть равно несовершенные средние термины, но вместе с тем образуют собою их развитые определения; все развитие умозаключения через его три фигуры выдвигает последовательно средний термин в каждом из этих определений, и истинный получающийся отсюда результат состоит в том, что каждый из средних терминов есть не нечто отдельное, но их полнота.
Недостаток формального умозаключения заключается поэтому не в форме умозаключения – она есть, напротив, форма разумности, – но в том, что эта форма есть отвлеченная и потому лишенная понятия. Было показано, что отвлеченное определение ради его отвлеченного отношения к себе может быть также рассматриваемо, как содержание; поэтому формальное умозаключение {87}приводит лишь к тому, что некоторое отношение данного субъекта к данному предикату вытекает или не вытекает лишь из данного среднего термина. Доказательство какого либо предложения посредством такого умозаключения не приводит ни к чему; вследствие отвлеченной определенности среднего термина, представляющего собою лишенное понятия качество, могут существовать с таким же правом и другие средние термины, из коих следует противоположное, равным образом из того же среднего термина могут быть через дальнейшие умозаключения выведены опять-таки противоположные предикаты. Но независимо от того, что формальное умозаключение дает малые результаты, он есть также нечто весьма простое; многие правила, придуманные для него, обременительны уже потому, что они слишком разногласят с простою природою дела, а также потому что они относятся к случаям, когда формальное содержание умозаключения совершенно оскудевает вследствие внешнего определения формы, в особенности формы частности, по крайней мере поскольку последняя для этой цели должна быть взята в объемлющем широком смысле, и по самой форме получаются лишь совершенно бессодержательные результаты. Но самая справедливая и важная сторона той немилости, с которою относятся к силлогистике, состоит в том, что она есть столь подробное лишенное понятия занятие таким предметом, единственное содержание которого есть само понятие. Многие силлогистические правила напоминают образ действия счетчиков, которые также дают множество правил для арифметических операций, но все эти правила предполагают отсутствие понятия операций. Но числа суть лишенное понятия содержание, и счетная операция есть внешнее соединение или разделение, механический прием, почему и были изобретены счетные машины, исполняющие эти операции; напротив всего круче и резче поступают тогда, когда обращаются с определениями форм умозаключения, которые суть понятия, как с лишенным понятия материалом.
До крайности доведено это чуждое понятия отношение к определениям понятий умозаключения конечно Лейбницем (Орр. t. II р. 1), который подвел умозаключение под вычисление комбинаций и определил посредством него, сколько возможно сочетаний умозаключения, если принимать во внимание различия положительных и отрицательных, затем общих, частных, неопределенных и единичных суждении; таких сочетаний возможно 2048, из коих по исключении непригодных фигур пригодных к употреблению остается 24. Лейбниц придает большое значение полезности комбинирующего анализа для нахождения не только форм умозаключения, но и для сочетаний других понятий. Служащая для того операция такова же, посредством которой вычисляется, сколько соединений букв допускается азбукою, сколько возможно сочетаний костей при игре в кости или комбинации при игре l’hombre и т.п. Определения умозаключения приравниваются здесь сочетаниям костей или карт при l’hombre, разумное признается чем-то мертвенным и чуждым понятию, и своеобразие понятия и его определений – относиться, как духовная сущность, и через это отношение снимать свое непосредственное{88}определение – оставляется в стороне. Это лейбницево приложение исчисления комбинаций к умозаключению и к сочетанию других понятий не отличалось от пресловутого искусства Люлля ничем, кроме большей методичности со стороны числа комбинаций, вообще же было равно последнему по бессмысленности. Это предприятие Лейбница состояло в связи с его любимою мыслью, к которой он пришел еще в юности, и от которой он не отказался и впоследствии, несмотря на ее незрелость и поверхностность, мыслью об общей характеристике понятий, – о письменном языке, в котором каждое понятие было бы представлено таким, каково оно по отношениям, вытекающим из других к нему и из него к другим; как будто в разумном соединении, которое по существу диалектично, некоторое содержание сохраняет еще те же самые определения, которые оно имеет, когда оно фиксировано для себя.
Исчисление Плуке, без сомнения, представляет собою самый последовательный образ действия, каким только открывается возможность подчинить вычислению отношение умозаключения. Это исчисление состоит в том, что в суждении отвлекается от отличения отношений, от отличения единичности, частности и общности, и сохраняется отвлеченное тожество субъекта и предиката, в силу чего между ними установляется математическое равенство; отношение, которое превращает умозаключение в совершенно бессодержательное и тожественное составление предложений. В предложении: роза красна – предикат должен означать не красное вообще, но лишь определенное красное розы; в предложении: все христиане люди – предикат должен означать лишь тех людей, которые суть христиане; из него и из предложения: евреи не христиане следует заключение, которое не дало этому силлогистическому исчислению хорошей рекомендации перед Мендельсоном: следовательно евреи не люди (именно не те люди, которые суть христиане). Результатом своего изобретения Плуке считает posse etiam rudes mechanice totam logicam doceri, uti pueri arithmeticam docentur, ita quidem, ut nulla formidine in ratiociniis suis errandi torqueri, vel fallaciis circumveniri possint, si in calculo non erramt[6]. Это заявление, что людям не учившимся можно посредством исчисления сообщить всю логику, есть конечно худшее из того, что может быть сказано о каком-либо изобретении в деле изложения науки логики.
В. Умозаключение рефлексии
Развитие качественного умозаключения сняло отвлеченность его определений; термин положил себя тем самым, как такая определенность, в коей имеет видимость и другое. Кроме отвлеченных терминов в умо{89}заключения дано и их отношение, и в заключении оно положено, как опосредованное и необходимое; поэтому каждая определенность положена по истине, не как отдельная для себя, но как отношение других, как конкретная определенность.
Средний термин был отвлеченною частностью, простою определенностью для себя и средним термином лишь внешним и относительным образом в противоположность крайним. Теперь он положен, как полнота определений; таким образом он есть положенное единство крайних, ближайшим образом единство объемлющей их рефлексии; этот захват их рефлексиею, как первое снятие непосредственности и первое отношение определений, еще не есть абсолютное тожество понятия.
Крайние термины суть определения суждения рефлексии, собственно единичность и общность, как определения отношения, или многообразное в объемлющей их рефлексии. Но единично субъект содержит в себе также, как было указано по поводу суждения рефлексии, кроме простой, принадлежащей форме единичности, и определенность, как просто рефлектированную в себе общность, как предположение, т.е. как здесь еще принятый непосредственно род.
Из этой определенности крайних терминов, принадлежащей развитию определения суждения, вытекает ближайшее содержание среднего термина, который существен для умозаключения, так как он отличает его от суждения. Он содержит в себе 1) единичность, 2) но расширенную в общность, как все и 3) лежащую в основе общность, соединяющую в себе единичность и отвлеченную общность, или род. Лишь таким образом умозаключение рефлексии приобретает собственную определенность формы, так как средний термин положен, как полнота определений; относительно этого умозаключения непосредственное умозаключение есть неопределенное, потому что средний термин в нем есть еще отвлеченная частность, в коей моменты его понятия еще не положены. Это первое умозаключение рефлексии может быть названо умозаключением всячества (der Schluss der Allheit).
a. Умозаключение всячества
1. Умозаключение всячества есть умозаключение рассудка в своем полном развитии, но не более того. То обстоятельство, что средний термин есть в нем не отвлеченная частность, но развит в своих моментах и потому конкретен, есть, правда, существенная прибавка к понятию, но тем не менее форма всячества объемлет единичное в общем ближайшим образом лишь внешне, и обратно содержит в себе единичное, еще как непосредственно сохраняющееся для себя в общем. Отрицание непосредственности определений, бывшее результатом умозаключения существования, есть лишь первое отрицание, а не отрицание отрицания или абсолютная рефлексия в себя. Отдельные определения в себе лежат еще поэтому в основе той объемлющей их общности рефлексии, или иначе всячество есть общность еще не понятия, а внешняя общность рефлексии.{90}
Умозаключение существования было потому случайно, что его средний термин, как отдельная определенность конкретного субъекта, допускает неопределенное множество других средних терминов, вследствие чего субъект может быть в заключении соединен с неопределенным количеством других, даже противоположных предикатов. Но так как отныне средний термин содержит в себе единичность и тем самым сам конкретен, то он может связывать с субъектом лишь один предикат, присущий ему, как конкретному. Если, напр., из среднего термина зеленый должно заключить, что картина приятна, так как зеленое приятно для глаза, или что стихотворение, строение и т.д. прекрасны, так как они обладают правильностью, то тем не менее картина может быть отвратительна по другим своим определениям, из которых можно заключать к этому последнему предикату. Напротив, если средний термин имеет определение всячества, то он содержит в себе зеленое и правильность, как нечто конкретное, которое именно потому не есть отвлеченность некоторого только зеленого, правильного и т.д.; с этим конкретным могут быть соединены лишь такие предикаты, которые соответствуют полноте конкретного. В суждении: зеленое или правильное приятно субъект есть лишь отвлечение от зеленого, правильности; напротив, в суждении: все зеленое или правильное приятно субъектом служат все действительные конкретные предметы, которые зелены или правильны, и которые, следовательно, берутся, как конкретные, со всеми их свойствами, какие только присущи им независимо от зелености или правильности.
2. Но это рефлективное несовершенство умозаключения тем самым делает его лишь обманчивым призраком. Средний термин имеет определенность: все; им непосредственно принадлежит в верхней посылке предикат, от коего вместе с субъектом ведется умозаключение. Но все суть все единичные; поэтому единичный субъект имеет этот предикат уже непосредственно, а не приобретает его лишь через умозаключение. Или иначе, субъект получает через заключение предикат, как следствие; но верхняя посылка уже содержит в себе это заключение; поэтому, или верхняя посылка неправильна для себя, или она не есть непосредственное, предположенное суждение, но сама уже предполагает то заключение, основанием которому она должна служить.
В излюбленном совершенном умозаключении:
Все люди смертны,
Кай – человек,
След., Кай смертен,
верхняя посылка правильна лишь потому и постольку, поскольку правильно заключение; если бы случилось так, что Кай не был бы смертен, то верхняя посылка была бы неправильна. Предложение, которое должно служить заключением, должно быть уже непосредственно правильно для себя, ибо иначе верхняя посылка не обнимала бы собою все единичное; прежде, чем верхняя посылка может быть признана правильною, возникает предварительно вопрос, не служит ли самое это заключение инстанциею против нее.{91}
3. При рассмотрении умозаключения существования из понятия умозаключения вытекало, что посылки, как непосредственные, противоречат заключению, т.е. требуемому понятием умозаключения опосредованию, что поэтому первое умозаключение предполагает другие, и наоборот, эти другие предполагают его. В умозаключении же рефлексии положено в нем самом, что верхняя посылка предполагает свое заключение, так как в ней содержится то соединение единичных с предикатом, которое именно и должно быть заключением.
То, что дано здесь в действительности, может, стало быть, ближайшим образом быть выражено так: умозаключение рефлексии есть лишь внешняя пустая видимость умозаключения; сущность последнего основывается на субъективной единичности; она тем самым образует средний термин и должна быть положена, как таковая, – как единичность, которая есть, как таковая, и лишь внешним образом обладает общностью. Или иначе, при ближайшем рассмотрении содержания умозаключения рефлексии оказалось, что единичное состоит в непосредственном, не выведенном отношении к своему предикату, и что большая посылка, соединение некоторого частного с некоторым общим или ближе – некоторого формального общего с некоторым общим в себе, опосредовано через отношение единичности, присущим тому общему, единичности, как совокупности. Но это умозаключение есть умозаключение наведения.
b. Умозаключение наведения
1. Умозаключение всячества подчинено схеме первой фигуры: Е–В–А; умозаключение наведения – схеме второй фигуры А–Е–В, так как оно вновь имеет единичность средним термином, не отвлеченную единичность, но полную, т.е. положенную с противоположным ей определением с общностью. Один из крайних терминов есть какой-либо предикат, который свойствен всем этим единичным; его отношение к ним образует непосредственные посылки, из коих одна должна быть некоторым заключением предшествовавшего умозаключения. Другой крайний термин может быть непосредственным родом, каков он в среднем термине предыдущего умозаключения или в субъекте общего суждения, который (род) исчерпан в совокупности единичных или видов среднего термина. Поэтому умозаключение имеет такой вид:
–е–
А–е–В
–е–
–е–
и т.д. до бесконечности.
2. Вторая фигура формального умозаключения потому не соответствует этой схеме, что в одной из посылок E, образующее средний термин, не есть подчиняющее или предикат. В наведении этот недостаток устраняется; {92}предложение А–Е, которое выделяет объективно общее или род в крайний термин и содержит его, как субъект, имеет предикат, по меньшей мере равного с ним объема, и тем самым тожественный с ним для внешней рефлексии. Лев, слон и т.д. составляют собою род четвероногих животных; различение, полагающее то же самое содержание в одном случае в единичности, в другом – в общности, есть тем самым совершенно безразличное определение формы, – безразличие, положенное как положенный в умозаключении рефлексии результат формального умозаключения, следовательно как равенство объема.
Поэтому наведение есть не умозаключение простого восприятия или случайного существования, как соответствующая ему вторая фигура, но умозаключение опыта, субъективного соединения единичных в роде и совпадения рода с некоторым общим определением вследствие причастности последнего всем единичным. Это умозаключение имеет также то объективное значение, что непосредственный род определяет себя через полноту единичности, как общее свойство, имеет свое существование в общем отношении или признаке. Но объективное значение этого, как и других, умозаключения есть лишь его внутреннее понятие и здесь еще не положено.
3. Наведение есть еще, напротив, по существу некоторое субъективное умозаключение. Средние термины суть единичные в их непосредственности, соединение их в род через совокупность есть некоторая внешняя рефлексия. В виду существующей непосредственности единичных и вытекающей отсюда внешности общность есть лишь полнота или, правильнее, остается задачею. В ней проявляется вновь прогресс в ложную бесконечность; единичность должна быть положена, как тожественная общности, но так как единичные положены также, как непосредственные, то их единство остается лишь постоянным долженствованием; оно есть единство равенства; то, что должно быть тожественным, должно вместе с тем не быть тожественным. Лишь продолженные в бесконечность а, b, с, d, e образуют род и дают законченный опыт. Поэтому заключение наведения остается проблематическим.
Но так как оно выражает собою то, что восприятие для того, чтобы стать опытом, должно быть продолжено в бесконечность, то наведение предполагает, что род в себе и для себя совпадает с его определенностью. Оно тем самым предполагает собственно свое заключение, как нечто непосредственное, также, как умозаключение совокупности предполагает заключение, как одну из своих посылок. Опыт, основанный на наведении, считается законным, хотя восприятие по общему признанию не закончено; достаточно лишь признать, что не может быть никакой инстанции против этого опыта, поскольку он истинен в себе и для себя. Поэтому умозаключение посредством наведения, правда, основывается на некоторой непосредственности, но не на той, на которой оно должно бы было основываться, не на сущей непосредственности единичности, а на непосредственности, сущей в себе и для себя или общей. Основное определение наведения со{93}стоит в том, что оно есть умозаключение; если бы единичность принималась за существенное, а общность лишь за внешнее определение среднего термина, то он распался бы на две бессвязные части, и никакого умозаключения не получилось бы; эта внешность свойственна, напротив, крайним терминам.
Единичность может быть средним термином, лишь как непосредственно тожественная с общностью; такая единичность есть собственно объективная, род. На это можно смотреть еще так: общность в определении единичности, лежащей в основании наведения, имеет характер внешний, но существенный; такое внешнее есть столь же непосредственно ее противоположность, внутреннее. Поэтому истина умозаключения наведения есть умозаключение, имеющее средним термином некоторую единичность, которая непосредственно в себе самой есть общность – умозаключение аналогии.
с. Умозаключение аналогии
1. Это умозаключение имеет своею отвлеченною схемою третью фигуру непосредственного умозаключения: Е–А–В. Но его средний термин не есть уже какое-либо отдельное качество, а некоторая общность, которая есть рефлексия в себя некоторого конкретного, стало быть, его природа; и наоборот, так как она есть общность некоторого конкретного, она есть вместе с тем сама это конкретное. Здесь, следовательно, средний термин есть нечто единичное, но по своей общей природе; далее крайний термин есть другое единичное, имеющее с первым одну и ту же общую природу. Напр.:
Земля имеет обитателей,
Луна есть некоторая земля,
Следов., луна имеет обитателей.
2. Аналогия тем поверхностнее, чем в большей степени то общее, в котором объединяются оба единичные, и на основании которого одно становится предикатом другого, есть только качество или, принимая качество субъективно, тот или иной признак, если, стало быть, тожество обоих признается за простое сходство. Но с такого рода поверхностностью, к которой форма рассудка или разума приводится тем, что она понижается в сферу простого представления, логика не должна бы была иметь никакого дела. Равным образом неправильно излагать верхнюю посылку этого умозаключения так, чтобы она гласила: то, что сходно с каким-либо объектом в некоторых признаках, сходно с ним и в других признаках. Таким путем форма умозаключения выражается в виде некоторого содержания, и эмпирическое, собственное долженствующее быть так названным содержание в своей совокупности переносится в меньшую посылку. Таким образом вся форма, напр., первого умозаключения могла бы быть выражена, как его большая посылка: тому, что подчинено некоторому другому, коему присуще третье, присуще также это третье, следов., и т.д. {94}Но самое умозаключение не касается эмпирического содержания, и обращать его собственную форму в содержание некоторой большей посылки столь же безразлично, как это было бы и относительно всякого иного эмпирического содержания. Но поскольку при умозаключении аналогии идет речь не о том содержании, которое содержит в себе лишь своеобразную форму умозаключения, то и при первом умозаключении также идет речь не о нем, т.е. не о том, что делает умозаключение умозаключением. О чем идет речь, есть именно форма умозаключения, все равно имеет ли оно эмпирическим содержанием ее самоё или нечто другое.
Таким образом умозаключение аналогии есть некоторая своеобразная форма, и нет основания не считать ее таковою лишь потому, что его форма может быть сделана содержанием или материею некоторой большей посылки, материи же де логика не касается. При умозаключении аналогии также пожалуй, как и при умозаключении наведения, к этой мысли можно придти потому, что в них средний, а равно и крайние термины более определенны, чем в чисто формальном умозаключении, и потому определение формы, так как оно уже не просто и не отвлеченно, должно явиться также определением содержания. Но то обстоятельство, что форма, таким образом, определяет себя, как содержание, зависит, во-первых, от необходимого развития формы и потому существенно касается природы умозаключения; но поэтому же, во-вторых, это определение содержания не может считаться таким же, как некоторое другое эмпирическое содержание, и быть от него отвлекаемым.
Если при рассмотрении формы умозаключения аналогия его большая посылка понимается так, что коль скоро два предмета совпадают в одном или также в нескольких свойствах, то одному из них присуще и некоторое иное свойство, принадлежащее другому, то может казаться, что это умозаключение содержит в себе четыре определения, quaternio terminorum, – обстоятельство, которое затрудняло бы приведение аналогии к форме формального умозаключения. В нем дано два единичных, в-третьих, одно непосредственно принимаемое за общее свойство и в-четвертых, другое свойство, присущее одному единичному непосредственно, другое же – лишь через умозаключение. Это зависит от того, что, как оказалось, в умозаключении аналогии средний термин положен, как единичность, но непосредственно также, как его истинная общность. В наведении кроме двух крайних терминов средний есть неопределимое множество единичных; поэтому в этом умозаключении следовало бы принимать бесконечное множество терминов. В умозаключении совокупности общность среднего термина есть лишь внешнее формальное определение совокупности; в умозаключении же аналогии она есть существенная общность. В приведенном примере средний термин – земля – принимается за нечто конкретное, которое по своей истине есть столь же некоторая общая природа или род, сколь и нечто единичное.
Рассматриваемое с этой стороны quaternio terminor аналогии не должно бы было делать ее несовершенным умозаключением. Но она ста{95}новится им с другой стороны; ибо хотя один субъект имеет ту же общую природу, как и другой, но остается неопределенным, присуща ли одному субъекту та определенность, которая в заключение приписывается другому, в силу его природы или в силу его частности, напр., имеет ли земля обитателей, как мировое тело вообще, или как именно это частное мировое тело. Аналогия есть еще постольку умозаключение рефлексии, поскольку единичность и общность непосредственно соединены в ее среднем термине. В силу этой непосредственности ей еще присуща внешность единства рефлексии; единичное есть лишь в себе род, оно не положено в той отрицательности, через которую его определенность стала бы собственною определенностью рода. Поэтому тот предикат, который присваивается единичному среднего термина, не есть тем самым уже предикат другого единичного, хотя оба они принадлежат одному и тому же роду.
3. Е–В (луна имеет обитателей) есть заключение; но одна из посылок (земля имеет обитателей) есть такое же Е–В и поскольку Е–В должно быть заключением, то тут дано требование, чтобы и эта посылка имела такой же характер. Это умозаключение есть тем самым заключающееся в нем самом требование вопреки содержащейся в нем непосредственности; или иначе оно предполагает свое заключение. Одно умозаключение существования имеет свое предположение в других умозаключениях существования; в только что рассмотренных умозаключениях это предположение входит внутрь их, так как они суть умозаключения рефлексии. Поэтому так как умозаключение аналогии есть требование его опосредования вопреки его непосредственности, которая присуща его опосредованию, то оно требует снятия момента единичности. Таким образом на долю среднего термина приходится объективно общее, род, очищенный от непосредственности. Род в умозаключении аналогии был моментом среднего термина, лишь как непосредственное предположение; так как самое умозаключение требует снятия предположенной непосредственности, то отрицание единичности и тем самым общее уже есть не непосредственное, а положенное. Умозаключение рефлексии содержит в себе лишь первое отрицание непосредственности; теперь получается второе, и тем самым внешняя общность рефлексии определяется, как сущая в себе и для себя. Рассматриваемое с положительной стороны заключение оказывается тожественным с посылкою, опосредование – совпадающим с его предположением, и тем самым получается тожество общности рефлексии, в силу чего она становится высшею общностью.
Обозревая ход умозаключений рефлексии, находим, что опосредование есть вообще положенное или конкретное единство определений формы крайних терминов; рефлексия состоит в этом положении одного определения в другом; опосредывающее есть таким образом совокупность. Для общности же единичному существенно, чтобы оно было приводящим к заключению средним термином; поэтому оно должно быть признаваемо за сущее в себе общее. Но единичное соединено с общностью не только этим просто положительным образом, а снято в ней и есть отрицательный момент; та{96}ким образом общее есть сущее в себе и для себя, положенный род, и единичное, как непосредственное, есть скорее внешность последнего или крайний термин. Умозаключение аналогии, вообще говоря, подчинено схеме В–Е–А, единичное есть в нем еще такое существенное определение среднего термина; но так как его непосредственность сняла себя, и средний термин определился, как сущая в себе и для себя общность, то умозаключение подчинялось схеме Е–А–В, и умозаключение рефлексии перешло в умозаключение необходимости.
С. Умозаключение необходимости
Опосредывающеее определилось теперь, 1. как простая определенная общность, каковою бывает частность в умозаключении существования; но 2. как объективная общность, т.е. такая, которая содержит в себе всю определенность различенных крайних терминов, как это свойственно совокупности в умозаключении рефлексии; наполненная, но простая общность, общая природа вещи, род.
Это умозаключение содержательно, так как, хотя отвлеченный средний термин умозаключения существования положил себя, как определенное различие, каковым бывает средний термин умозаключения рефлексии, но это различие вновь рефлектировало себя в простое тожество. Это умозаключение есть поэтому умозаключение необходимости, так как его средний термин есть не какое либо иное непосредственное содержание, а рефлексия в себя определенности крайних терминов. Последние имеют в среднем термине свое внутреннее тожество, определения содержания которого суть определения формы крайних терминов. Тем самым то, чем различаются термины, есть внешняя и несущественная форма, и они суть моменты некоторого необходимого существования.
Ближайшим образом это умозаключение есть непосредственное и потому столь формальное, что связь терминов есть существенная природа, как содержание, и последнее имеет в различенных терминах лишь различенную форму, крайние же термины имеют для себя лишь несущественное существование. Осуществление этого умозаключения должно определить его так, чтобы крайние термины были положены как эта полнота, которая есть ближайшим образом средний термин, а необходимость отношения, которое ближайшим образом есть лишь субстанциальное содержание, была отношением положенной формы.
а. Категорическое умозаключение
1. Категорическое умозаключение имеет одною или обеими своими посылками категорическое суждение. Здесь с этим умозаключением, как и с суждением, связывается то определенное значение, что его средний термин есть {97}объективная общность. При поверхностном рассмотрении и категорическое умозаключение считается не более, как только умозаключением включения.
Категорическое умозаключение по своему содержательному значению есть первое умозаключение необходимости, в котором субъект связывается с некоторым предикатом через свою субстанцию. Но субстанция, повышенная в сферу понятия, есть общее, положенное в такое бытие в себе и для себя, что форма ее бытия есть не акцидентальность, как в ее своеобразном отношении, а определение понятия. Ее различения суть поэтому крайние термины умозаключения, определеннее – общность и единичность. Первая есть в противоположность роду, как был ближайше определен средний термин, отвлеченная общность или общая определенность; акцидентальность субстанции есть простая определенность, но объемлющая собою существенное различение, специфическую разницу. Единичность же есть действительное, есть в себе конкретное единство рода и определенности, но здесь, как и в непосредственном умозаключении, ближайшим образом непосредственная единичность, сосредоточенная в форму сущего для себя существования акцидентальность. Отношение этого крайнего термина к среднему образует некоторое категорическое суждение; но поскольку и другой крайний термин согласно вышеприведенному определению выражает специфическую разницу рода или ее определенный принцип, то и эта посылка категорична.
2. Это умозаключение, как первое и тем самым непосредственное умозаключение необходимости, подчинено схеме первого формального умозаключения Е–В–А. Но так как средний термин есть существенная природа единичного, а не какое-либо из его определений или свойств, и равным образом крайний термин общности есть не какое-либо отвлеченное общее или опять-таки лишь некоторое определенное качество, а общая определенность, специфическое различие рода, то упраздняется та случайность, в силу коей к какому-либо качеству субъекта заключается лишь через посредство какого-либо среднего термина. Так как тем самым и отношениям крайних терминов к среднему свойственна не такая внешняя непосредственность, как умозаключению существования, то и требование доказательства не имеет того смысла, какой имел там место и приводил к бесконечному прогрессу.
Далее это умозаключение не предполагает, как некоторое умозаключение рефлексии, для истины посылок истину заключения. Вследствие субстанциального содержания термины находятся в тожественном, в себе и для себя сущем взаимном отношении; дана одна проникающая три термина сущность, в которой определения единичности, частности и общности суть лишь формальные моменты.
Поэтому категорическое умозаключение уже не субъективно; вместе с указанным выше тожеством возникает объективность; средний термин есть содержательное тожество своих крайних терминов, которые содержатся в нем, как самостоятельные, ибо их самостоятельность и есть эта субстанциальная общность, род. Субъективность же умозаключения состоит в безразличном отношении крайних терминов к понятию или к среднему термину.{98}
3. В этом умозаключении однако субъективно еще то, что это тожество есть еще субстанциальное или тожество содержания, а не тожество вместе с тем формы. Поэтому тожество понятия есть еще внутренняя связь и тем самым еще отношение необходимости; общность среднего термина есть упроченное, положительное содержание, а не есть также отрицательность его крайних терминов.
Ближайшим образом непосредственность этого умозаключения, которое еще не положено, как то, что оно есть в себе, такова. Непосредственное в умозаключении есть собственно единичное. Последнее подчинено своему роду, как средний термин; но роду подчинены также еще другие неопределенно многие единичные; поэтому оказывается случайным, что лишь это единичное положено, как подчиненное роду. Но эта случайность свойственна далее не только внешней рефлексии, которая находит случайным входящее в состав умозаключения единичное по сравнению с другими; напротив, так как оно само отнесено к среднему термину, как к своей объективной общности, оно положено, как случайное, как субъективная действительность. С другой стороны, так как субъект есть некоторое непосредственное единичное, то он содержит в себе определения, которые не содержатся в среднем термине, как в общей природе; тем самым субъект имеет некоторое безразличное к последнему, определенное для себя осуществление, обладающее своеобразным содержанием. Поэтому и наоборот, этот другой термин имеет относительно первого безразличную непосредственность и отдельное осуществление. Это же отношение имеет также место между средним и другим крайним термином; ибо последнему также свойственно определение непосредственности, стало быть, некоторого случайного бытия относительно своего среднего термина.
То, что тем самым положено в категорическом умозаключении, суть с одной стороны крайние термины в таком отношении к среднему, что они в себе обладают объективною общностью или самостоятельною природою и вместе с тем суть непосредственные, следовательно, взаимно безразличные действительности. С другой же стороны они также случайны, или иначе их непосредственность определена, как снятая в их тожестве. Но последнее в силу сказанной самостоятельности и полноты действительности есть лишь формальное, внутреннее; тем самым умозаключение необходимости определило себя, как условное (гипотетическое).
b. Условное умозаключение
1. Условное суждение содержит в себе лишь необходимое отношение без непосредственности того, что соотносится. Если есть А, то есть В; или иначе бытие А есть также бытие некоторого другого, В; тем самым еще не сказано, есть ли А и есть ли В. Условное умозаключение присоединяет к суждению эту непосредственность бытия:
Если есть А, то есть В,{99}
А есть,
Следовательно есть В.
Меньшая посылка для себя высказывает непосредственное бытие А.
Но не только это присоединилось к суждению. Умозаключение содержит в себе отношение между субъектом и предикатом, не как отвлеченную связку, но как полное содержанием опосредывающее единство. Бытие А должно быть признаваемо поэтому не за простую непосредственность, а по существу за средний термин умозаключения. Это должно быть рассмотрено ближе.
2. Ближайшим образом отношение условного суждения есть необходимость или внутреннее субстанциальное тожество при внешнем различии осуществления, или же взаимное безразличие являющегося бытия; тожественное содержание, внутренне лежащее в основании. Обе стороны суждения суть поэтому не непосредственное, но заключенное в необходимость бытие, следовательно вместе с тем снятое или лишь являющееся бытие. Далее как стороны суждения, они относятся между собою, как общность и единичность; поэтому одна из них есть сказанное содержание, как полнота условий, а другая – как действительность. Впрочем, безразлично, какая из сторон принимается за общность, и какая за единичность. Именно поскольку условия суть еще внутреннее, отвлеченное относительно некоторой действительности, они суть общее, и то, через что они выступают в действительность, есть сочетание их в некоторую единичность. Наоборот, условия суть также отдельное, порозненное явление, которое приобретает единство и значение, а также имеющее общую силу существования лишь в действительности.
Ближайшее отношение, которое должно быть признано здесь между обеими сторонами за отношение условия к обусловленному, может, однако, также считаться отношением причины и действия, основания и следствия; это здесь безразлично; но отношение обусловленности потому ближе соответствует отношению, присущему условному суждению и умозаключению, что условие есть по существу безразличное осуществление, основание же и причина есть, напротив, нечто переходящее через само себя; равным образом, условие есть более общее определение, так как оно обнимает обе стороны этого отношения, ибо действие, следствие и т.д. суть столь же условия причины, основания, сколько вторые суть условия первых.
А есть обусловливающее бытие, поскольку оно, во-первых, есть некоторое непосредственное бытие, безразличная действительность, а, во-вторых, поскольку оно есть также в себе самом случайное, снимающее себя бытие. То, что переводит условия в действительность нового образа, условия которой они суть, состоит в том, что они суть небытие, как отвлеченное непосредственное, бытие в его понятии, ближайшим образом становление; но так как понятие уже не есть переход, то они суть определеннее единичность, относящееся к себе отрицательное единство. Условия суть порозненный, ожидающий и требующий своего употребления мате{100}риал; эта отрицательность есть опосредывающее, свободное единство понятия. Оно определяет себя, как деятельность, так как этот средний термин есть противоречие объективной общности или полноты тожественного содержания и безразличной непосредственности. Поэтому этот средний термин есть уже не только внутренняя, но сущая необходимость; объективная общность содержит в себе отношение к себе самой, как простую непосредственность, как бытие; в категорическом умозаключении этот момент есть ближайшим образом определение крайних терминов, но в противоположность объективной общности среднего термина он определяет себя, как случайность и тем самым как нечто лишь положенное и также снятое, т.е. возвратившееся в понятие или в средний термин, как единство, которое само в своей объективности есть также бытие.
Заключение следовательно В есть выражает собою то же противоречие, что В есть нечто непосредственно сущее, но также сущее через другое или опосредованное. По своей форме оно есть поэтому то же самое понятие, как и средний термин; они отличаются, лишь как необходимое от необходимости, в совершенно поверхностном противоположении единичности к общности. Абсолютное содержание А и В одно и то же; это лишь два различных названия одной и той же основы для представления, поскольку последнее сохраняет явление различного образа существования и различает необходимое от его необходимости; но если последняя должна бы была отделиться от В, то оно не было бы необходимым. Тем самым тут дано тожество опосредывающего и опосредованного.
3. Условное умозаключение представляет собою ближайшим образом необходимое отношение, как связь посредством формы или отрицательного единства, между тем как категорическое умозаключение есть упроченное через положительное единство содержание, объективная общность. Но необходимость совпадает с необходимым; формальная деятельность перехода обусловливающей действительности в обусловленную есть в себе единство, в коем сняты ранее того освобожденные в безразличное существование определенности, и различение А и В стало пустым словом. Оно есть поэтому рефлектированное в себя единство и тем самым некоторое тожественное содержание, и оно таково не только в себе, но оно через это умозаключение также положено, так как бытие А есть также не свое собственное, а бытие В, и наоборот, вообще бытие одного есть бытие другого, и именно в заключении непосредственное бытие или безразличная определенность есть нечто опосредованное, следовательно внешность сняла себя, и положено ее возвратившееся в себя единство.
Опосредование умозаключения определило себя тем самым, как единичность, непосредственность и относящаяся к себе отрицательность или различающее себя и из этого различения совпадающее с собою тожество, – как абсолютная форма и именно потому объективная общность, тожественное себе содержание. В этом определении умозаключение есть разделительное умозаключение.{101}
с. Разделительное умозаключение
Как условное умозаключение подводится вообще под схему второй фигуры А–Е–В, так разделительное подводится под схему третьей фигуры формального умозаключения Е–А–В. Но средний термин есть наполненная формою общность; она определила себя, как полноту, как развитую объективную общность. Средний термин есть поэтому столько же общность, как и частность и единичность. Как первая, оно есть, во-первых субстанциальное тожество рода, а во-вторых, такое тожество, в которое принята частность, но как равная общности; стало быть, она есть общая сфера, содержащая полноту своих частностей, род, разделенный на свои виды: А, которое есть и В, и C, и D. Но разделение на частности есть также различение или – или, B, С, и D, отрицательное единство, взаимное исключение определений. Далее это исключение есть не только взаимное, и определение есть не только относительное, но равным образом по существу относящееся к себе определение; частное, как единичность, с исключением других.
А есть или В, или С, или D,
но А есть В,
следовательно А не есть ни С, ни D.
Или также:
А есть или В, или С, или D,
но А не есть ни С, ни D,
следовательно оно есть В.
А есть субъект не только в обеих посылках, но и в заключении. В первой посылке он есть общая и разделенная в своем предикате на полноту своих видов сфера; во второй он положен, как определенное или некоторый вид; в заключении, как исключающая единичная определенность. Или иначе он положен положительно уже в нижней посылке, как исключающая единичность, а в заключении, как то определенное, что он есть.
То, что тем самым является вообще, как опосредованное, есть общность А, соединенная с единичностью. Опосредывающее же есть то А, которое составляет общую сферу своих частностей, и нечто определенное, как единичное. То, что есть истина условного умозаключения, единство опосредывающего и опосредованного, положено тем самым в разделительном умозаключении, которое поэтому уже не есть более умозаключение. А именно средний термин, который положен в нем, как полнота понятия, сам содержит в себе оба крайних термина в их полной определенности. Крайние термины в отличие от этого среднего термина суть лишь положение, коему не присуща никакая собственная определенность относительно среднего термина.
Если рассматривать сказанное с принятием в более определенное соображение условного умозаключения, то оказывается, что ему было присуще не{102}которое субстанциальное тожество, как внутренняя связь необходимости, и некоторое отличенное от последнего отрицательное единство, именно деятельность или форма, переводившая одно существование в другое. Разделительному же умозаключению свойственно вообще определение общности, его средний термин есть А, как род и как нечто вполне определенное; через это единство то прежде бывшее внутренним содержание теперь положено, и наоборот, положение или форма есть не внешнее отрицательное единство в противоположность некоторому безразличному существованию, но тожественно с тем вполне определившимся содержанием. Все формальное определение понятия положено в его определенном различении и вместе в простом тожестве понятия.
Тем самым сняты теперь как формализм умозаключения, так вместе с тем и субъективность умозаключения и понятия вообще. Это формальное или субъективное состояло в том, что опосредывающее средние термины есть понятие, как отвлеченное определение, и потому отлично от тех, чье единство оно составляет. Напротив, при полном развитии умозаключения, при котором положены как объективная общность, так и полнота формальных определений, отличение опосредывающаго и опосредованного отпало. То, что опосредовано, само есть существенный момент своего опосредывающаго, и каждый момент есть полнота опосредованного.
Фигуры умозаключения представляют собою каждую определенность понятия в отдельности, как средний термин, который вместе с тем есть понятие, как долженствование, как требование того, чтобы опосредывающее было своею полнотою. Различные же роды умозаключений представляют собою ступени наполнения содержанием или увеличения конкретности среднего термина. В формальном умозаключении средний термин положен, как полнота, лишь через то, что все определенности, но каждая в отдельности проходят функцию опосредования. В умозаключениях рефлексии средний термин есть единство, внешним образом связующее определения крайних терминов. В умозаключении необходимости он определил себя также, как развитый и целостный, как простое единство, и вследствие того форма умозаключения, состоявшего в различении среднего термина от его крайних, снята.
Тем самым понятие вообще реализовалось; выражаясь определеннее, оно приобрело ту реальность, которая есть объективность. Ближайшая реальность состояла в том, что понятие, разделенное, как отрицательное внутри себя единство и как суждение, полагает свои определения в определенных и безразличных различениях, а в умозаключении противопоставляет им само себя. Так как оно таким образом есть лишь внутреннее этой своей внешности, то через развитие умозаключений эта внешность совпадает с внутренним единством; различные определения через опосредование, в коем они ближайшим образом объединяются лишь в некотором третьем, возвращаются в это единство, и внешность тем самым представляет собою понятие в ней самой, понятие, которое поэтому также уже не отличается от нее, как внутреннее единство.{103}
Но определение понятия, рассматриваемое, как реальность, есть, наоборот, также некоторое положение. Ибо не только этот результат представляет собою, как истину понятия, тожество его внутренности и внешности, но уже моменты понятия в суждении остаются также в их взаимном безразличии, определениями, имеющими значение лишь в их отношении. Умозаключение есть опосредование, полное понятие в своем положении. Его движение есть снятие этого опосредования, в коем нет ничего в себе и для себя, а каждое есть лишь через посредство другого. Поэтому результат есть некоторая непосредственность, возникшая через снятие опосредования, бытие, которое равным образом тожественно с опосредованием, которое есть понятие, восстановившее само себя из своего инобытия и в своем инобытии. Это бытие есть поэтому некоторая вещь (Sache), сущая в себе и для себя, – объективность.