дь.
Глава 2. ЗНАКОМСТВО С ПРЕПОДОМ
Каникулы быстро пролетели, и потянулись длинные хмурые дни, суровые и холодные. Серое, напитанное влагой небо нависало над школой так низко, что чуть не касалось крыши.
Турке осточертели одни и те же мысли, одни и те же разговоры с папой. Диалоги с ним стали настолько предсказуемыми, что Турка отвечал, не задумываясь.
Отец по сотому разу пересматривал советские комедии и смеялся на тех же самых местах, что и всегда. Турка попытался найти стоящее чтиво, чтоб хоть немного отвлечься, но любой роман наводил скуку. Отрыл книгу «Одинокие боги вселенной» и застыл. Вспомнил, что ее ему подарил на день рождения Вовка, наверное, лет пять уже назад. А Турка так и не прочел. Еще поржал над приятелем: «Нашел, что дарить — книга!».
Обложка привлекала, аннотация тоже. Вздохнув, Турка прочитал одну страницу, другую…
Проглотив книгу за вечер, он тупо таращился в потолок минут двадцать. Потом схватил было телефон, чтоб позвонить Вовке и поделиться впечатлениями, но остановился. Ха! Теперь номер друга постоянно вне зоны обслуживания, не дозвонишься.
Накопившееся за проведенные дома десять дней ощущение мерзости и одиночества капали на мозги. Они с отцом еще раз сходили к маме, но ее так и не перевели из интенсивки, опасаясь ухудшения. В конце концов врач прямо заявил, что больную лучше пока не тревожить хотя бы недельку, пусть оправится.
— Голодать она тут не голодает… — сказал врач. — Да вы ей и так уже запасов нанесли, что общий холодильник забит. И поговорить есть с кем, в случае надобности.
Но мама пожаловалась, что ее продуло от окна, начались сопли, мокрый грудной кашель. Непонятно теперь, будут ли маму держать на отделении или переведут в «бокс», а может, в инфекционку положат.
В школу возвращаться не хотелось. Турка рад был передышке, но теперь понимал, что начнутся разговоры, перешептывания, кривые взгляды.
Его это не пугало. Просто все напоминало о Лене.
Обсуждают случившееся уже меньше, но все-таки школа никак не могла вернуться в привычное русло, да и хотела ли? Напротив, она будто искала способы затянуть в свои сети еще людей, раскрутить маятник событий, взбаламутить гущу.
Перед русским языком девчонки шептались и хихикали, пацаны гоготали. Турка раздумывал, не свалить ли с последних двух уроков — кому нужно обществознание? Тем более, вести должен кто-то левый, учитель на замену. Он никого не знает, не заметит.
С другой стороны, вдруг Мария Владимировна вернется? Конечно, фантастический вариант, но все-таки. Турке даже пару раз снилось, что бывшая преподавательница возвращается, только не уроки ведет… а что-то другое они вместе делают. Связанное с Коновой. И Турка неизменно просыпался в холодном поту и со стучащим сердцем.
Галдеж хоть и раздражал, но и расслаблял тоже. Турка решил-таки остаться, чтоб посмотреть, что там будет за новый учитель. Несколько недель обществознания и истории вообще не было, затем пару уроков провела библиотекарша с кривой рукой (сломала когда-то давно, да так она и срослась неправильно). Пацаны шутили, что она сломала так руку специально, чтоб удобнее было книги носить. Бормотание этой бабки в толстых очках мало кого интересовало, ученики занимались своими делами. Библиотекарша не очень-то протестовала.
Шуля, что удивительно, не пропускал школу. Правда, с Туркой они не общались и не обсуждали тот случай на квартире у Вадика.
Андраник — он же Крыщ — на занятиях появился только на этой неделе, и вел себя пока относительно прилично. Нет, куда же без его гнилых замашек, но все они носили безобидный характер. На пару с лупоглазой «шестеркой» Касей хулиганы снова мерзко хихикали на задних партах, не особо слушая преподавателей.
Те, кого обычно задирали, в первые дни после трагедии ходили по коридорам более-менее спокойно, даже Русаков, вечно будто пыльный, в застиранном свитерке, оживился. Ну и Муравей занятия посещал, конечно, со своей обычной прической: волосы неровно обстрижены ножницами «под горшок». Потихоньку все возвращалось в привычное русло.
В пыльных закоулках коридора таилась угроза. Может, предупреждение? Турка хотел бы сказать, что так ему кажется из-за собственного настроения, из-за погоды, из-за накатывающей депрессии — ведь так и не решил, куда поступать после девятого. Собирался в колледж, да, в школе точно оставаться незачем. Его воля, так сейчас бы свалил. Но нет — нужен аттестат. Так что еще несколько месяцев здесь, а потом — неизвестно, что будет.
Время тянулось резиной, и глядя в окно, мало кто мог с легкостью представить, что когда-нибудь наступит лето.
Алик доверительно сообщил:
— Тут это… Говорят, что Тузов вернется. Как Вол будет, с одним яйцом, — толстяк сморщился и захихикал. — А может, и нет. Вовка его несильно прострелил. Вот еще клоун, взялся за дело — так иди до конца…
— Шутишь? — сказал Турка. — Вована и так чуть не посадили. До сих пор проблемы.
— Да понятно, — фыркнул Алик. — Просто тупо вышло, несерьезно. Кстати, директору ничего не будет, приколи.
Турка кивнул. Сергей Львович, кажется, корнями врос в собственное кресло. Но, возможно, теперь с дисциплиной станет получше — мэр в новостях обещал взять школу семьдесят пять под личный контроль.
Когда продребезжал и стих звонок, Турка уплыл в привычную уже прострацию. Ребята толпились под дверью кабинета, ожидая нового учителя. От Воскобойниковой прокатился слух, что мол «преподаватель — симпотный паааарень». Вроде бы Алина видела его в учительской. В новом году Воскобойникова выкрасилась в блондинку и стала выглядеть еще более взросло и зрело, что ли.
Впрочем, если историк окажется таким же нормальным человеком, как географ, то будет здорово. Может, он только поначалу строгий. Географ сейчас и ОБЖ вел, только в отличии от Чапая, про автомат теперь и речи даже не заводил. Диктовал параграфы и все.
И вот откуда-то вынырнула музычка и гаркнула:
— Опять орете, девятый «А»! Неужели пять минут тихо постоять не можете? У меня шестой класс и то не такие дурбалаи, — вещала Галина Марковна, налегая мощным бедром на дверь, чтоб открыть замок. — Зашли, сели, достали учебники и готовимся! Вол!
— А чо-о я сразу?
— Ты мне еще почокай! Еще раз, скотина, увижу тебя в цветах…
— А чо?!
— Зайди в класс! — музычка схватила его за шкирку и толкнула взашей. Когда Галина Марковна отвернулась, Вол наклонился и покрутил задницей. Крыщ тут же попытался отвесить ему пинка, но Вол увернулся и отбежал, покрасневший, с мерзкой улыбочкой.
Кабинет ничуть не поменялся. На исцарапанной, темно-зеленой доске обычно красовались всякие «умные» надписи, но теперь она была вымыта, правда, вся в меловых разводах.
Над доской висели истрепанные фотоплакаты: «Джоконда», «Париж, вид сверху», «Лувр», «Римский Колизей». Сбоку, напротив ряда окон и на задней стене — портреты русских полководцев и вояк, в деревянных рамках и под стеклом: Ушаков, Нахимов, Суворов, Кутузов. А вот Жуков отвалился, когда ученики украшали класс к Новому году и стоял на полу возле шкафа.
Турка зашел вместе с остальными. Под смешки, матерщину и топот занял место — предпоследняя парта, ряд ближе к двери. Рядом сел Алик, и Турка не протестовал. Парту испещряли надписи, некоторые выцарапали чем-то острым и дополнительно обвели маркером. «АЛИНА ШЛЮХА» соседствовала с «Челбин — чмо».
— Лучше бы Мария Владимировна вернулась, да? Веселее бы стало.
— Ты что, не навеселился до сих пор? — хмыкнул Турка. — По-моему, уже хватит.
— Это да. Как думаешь, нормальный чел придет? Или поехавший? Хотя, в любом случае, ему с нами не будет скучно, — Алик засмеялся.
Турка не понимал, как у толстяка получается быть таким непосредственным. На нем как будто никак не сказалась история с «репетициями» на дому Марии Владимировны. Впрочем, к произошедшему на стрельбище многие относились так же, как он. Потому что это легко. Кому охота драматизировать и представлять, что было бы, открой Вова огонь по остальным ученикам.
Еще полгода тут. Целых полгода. С другой стороны, первая половина девятого класса пролетела быстро.
Когда преподаватель зашел в кабинет, ребята продолжали галдеть, не замечая молодого мужчину. Тот замер на пороге, будто оценивая масштабы предстоящей работы. Глаза его, пронзительно синие, изучили кабинет, покосившиеся ряды парт и стульев, исцарапанные, исписанные маркерами и корректорной замазкой. Махнув дипломатом, он зашагал к доске.
Вол спрыгнул со стола, завидев преподавателя и сказал:
— О, здрасте, — чем вызвал приступ смеха. Особенно противно ржали Кася и Андраник.
Преподаватель улыбнулся, но глаза его остались серьезными и холодными. Пиджак на нем сидел ладно, как будто его пошили на заказ — не то что на географе, пиджак которого болтался на нем, как на вешалке, да еще и ниже колен. Нет, тут все пригнано по фигуре, приталено. Вон, Воскобойникова уже шепталась с Хазовой, наклонившись так низко, что грудь касалась парты, а выбеленные пряди новой прически подметали тетрадь.
— У вас так заведено? Сидеть на столах? — мягко спросил преподаватель. Вол, не обращая внимания на него, кинул в Муравья катышек жвачки, и пригнулся, когда тот кинул его в ответ, пробормотав сквозь зубы ругательство.
— Встань, — сказал новый преподаватель. — Ты меня не замечаешь, что ли?
— А чо? — вытаращил глаза Вол.
— Он точно из вашего класса, не из коррекционного? — прищурился препод, склонившись к первой парте, за которой как обычно восседала зубрила Слютина.
— Точно, — ответила отличница, широко улыбнувшись.
— Она сама из психушки сбежала! — воскликнул Вол. — Не верьте ей.
Опять по классу прокатился смех. Разговоры уже стихли, и ученики наблюдали за словесным пинг-понгом, перешептываясь. Преподаватель выглядел спокойным и ко всему безразличным. Он поглядел на журнал перед собой, потом перевел взгляд на Вола:
— Понятно. Ты сам-то в норме? С головой дружишь?