– Раз не понимаешь, то я разъясню, – оскалился незнакомец и, кивнув второму, указал головой на дверь. – Никого не пускать!
Клетка ловушки вот-вот должна была захлопнуться, а по взгляду мужчины сразу стало понятно: убьет. Не пожалеет, не будет слушать криков и мольбы. Исхлестает так, что мать родная не узнает!
– Я не та, кто вам нужен! Я вас впервые вижу!
Щелчок кнута заставил меня взвизгнуть и сжаться.
– Пожалуйста, не надо! Не надо! Не…
Зайдясь криком, я даже не сразу услышала, как снова открылась дверь. Незнакомец недовольно рыкнул:
– Я же сказал не пускать!
– Вай селах, Эктор, ты что, ослеп и оглох?!
Залетевший в камеру мужчина был таким злым, что я кожей чувствовала исходящие от него волны испепеляющего гнева. Из-за слез не могла рассмотреть его лица, но мне было плевать – кто-то отсрочил пытку, и я была благодарна хотя бы за это.
Я здесь умру…
Я не хочу умирать!
– Ты посмотри на нее, Гархово семя, ты посмотри на нее через артубират! – продолжал кричать мужчина и сунул какой-то прибор в руки моего палача.
Тот смешался, но всего на секунду, разложил механизм, превратив его в странный набор пластин, похожий на веер.
И от первого же взгляда сквозь него смертельно побледнел.
– Будь я проклят…
– И будешь! – рявкнул мой спаситель. – Если сейчас же не снимешь ее с цепей!
Что он говорил дальше – я уже не слышала.
Удушливый мрак накрыл меня и утянул в беспамятство.
Очнулась я в полной темноте и несколько секунд просто лежала, боясь пошевелиться.
Все это мне привиделось?
Вот сейчас если я протяну руку, то нащупаю ночник у кровати и все будет, как прежде. Даже уход Руслана уже не отдавался тупой болью в сердце; все отошло на задний план, померкло и растворилось в жутком взгляде моего мучителя.
Глубоко вздохнув, я пошарила ладонью там, где стояла прикроватная тумбочка.
И ухватила пустоту.
Ничего!
Подскочив, я усиленно заморгала, пытаясь привыкнуть к темноте, рассмотреть, где я и что происходит.
Пожалуйста, только не это…
Пусть все это будет сном!
Вокруг проступили очертания небольшой комнаты, и в голове сразу же появилось одно слово: камера. Я лежала прямо на полу, на какой-то шуршащей и колючей подстилке из соломы и, бог знает, чего еще. Грубая кладка стен легко прощупывалась пальцами, а стоило только коснуться груди, как под ладонью зашуршала плотная ткань.
Кто-то меня одел.
От одного только воспоминания, как голой болталась посреди самой настоящей пыточной на цепях, стало тошно и жутко, – так что я была благодарна тому, кто хотя бы позаботился о моей одежде.
Цепляясь за стены, я встала на ноги – и тут же чуть не растянулась на полу. Голова закружилась так сильно, что пришлось закрыть глаза, согнуться пополам и дышать глубоко и медленно, пытаясь удержать сердце на месте и не дать ему вырваться из груди.
– Все хорошо, – бормотала я. Лгала себе, как могла. – Все к лучшему.
По стеночке я добралась до двери и ударила по ней кулаком. Звук вышел глухой и почти неразличимый, а я невольно усмехнулась. С таким же успехом можно было молотить рулон ваты! На деревянной створке не нашлось ни ручки, ни окошка, и как ее открыть с этой стороны – совершенно непонятно. Скорее всего, такой возможности и не было и только тюремщики могли затолкать сюда жертву или вывести ее.
Какое-то внутреннее упрямство заставляло меня снова и снова осматривать дверь, ощупывать ее, искать хоть что-то, что было бы способно мне помочь выбраться. Впрочем, любопытство не могло держать меня на ногах вечно. Усталость взяла верх: хотелось просто опуститься на колючую подстилку, свернуться калачиком и зажмуриться.
Что, если меня никогда не выпустят?
Что, если я останусь здесь навсегда?
Горький смешок вырвался из горла.
Не такая уж это и проблема. Вряд ли кто-то вообще меня хватится. Единственным близким человеком был Руслан, мать давно не интересовалась мной. Налаживала где-то личную жизнь, считала, что дочь достаточно взрослая, чтобы во всем разобраться самостоятельно и звонить ей нужно только на день рождения и Новый год.
Папа же умер еще десять лет назад.
Ни подруг, ни детей. Даже кошку я так и не завела.
Осталась только пустая квартира, что так и не стала полноценным семейным гнездом.
Чувство одиночества обрушилось на плечи каменной глыбой.
Вспомнились отстраненные слова мамы, что я еще молода, вся жизнь впереди, но так тоскливо и безнадежно мне еще не было, еще никогда не хотелось выть от бессилия и страха, от неизвестности, полнейшей неразберихи в мыслях и чувствах.
Что со мной будет?
Я хочу выйти!
Хочу выйти!
Будто кто-то там, наверху, внял моим мысленным воплям, и я услышала за дверью шум. Тяжелые, уверенные шаги, замершие прямо напротив моей камеры.
Поспешно отодвинувшись прочь, к дальней стене, я сжалась и попыталась натянуть короткую рубашку на коленки.
Дверь распахнулась, и внутрь хлынул свет. Я и подумать не могла, что настолько привыкла к темноте и простое сияние факелов может раскаленным хлыстом ударить по глазам, вынуждая отвернуться и не пялиться на вошедшего.
– Свечу принесите! – рявкнул он. – Совсем, что ли, Гархово отродье, стыд потеряли?! Головы поотрываю, выродки.
Кто-то завозился в коридоре, торопливо выполняя приказ; загрохотало и заскрипело, послышались хриплые выкрики.
Снова хлопнула дверь, и через несколько минут на плечи опустилось что-то теплое и мягкое.
– Дитя, ты меня слышишь? Понимаешь?
Я решилась поднять голову и вздохнула с облегчением. Это был не тот же подонок, что собирался меня мучить. Вынести его взгляд и жестокость еще раз я бы, наверное, не смогла.
На меня смотрел мужчина лет пятидесяти. Внимательные карие глаза казались мне сочувствующими, будто незнакомец точно знал, кто я, что здесь делаю и что не заслужила всего, что случилось.
Аккуратная борода, нос с горбинкой, плотно сжатые тонкие губы. Между широких бровей залегла упрямая складка, и, даже когда мужчина не хмурился, она оставалась как вечный символ его характера.
– Понимаю, – ответила я и отвернулась, а мой неожиданный гость не спешил начинать разговор сам. Зачем он пришел?
Пауза непозволительно затянулась, а я не хотела упустить шанс поговорить хоть с кем-нибудь, кто мог помочь.
– Где я? Кто вы такой?
Мужчина опустился прямо на пол, не заботясь ни о своей одежде, ни о плаще. И его молчание меня нервировало и пугало.
– Я должен попросить прощения за Эктора, – начал незнакомец. – Ситуация нетипичная…
Я поняла, что он говорил о моем палаче, и передернула плечами. Воспоминания из памяти просто так не стереть. Наверное, я до конца своих дней буду помнить его холодный взгляд, полный презрения.
– Согласен, что такое сложно понять, – будто прочитав мысли, мужчина коснулся моего плеча и мягко его сжал. – И невозможно сразу же простить, но поверь: у Эктора были причины поступать так, как он поступил. Возможно, однажды он сам все объяснит.
– А вы?..
– Не имею права, – резкий взмах головы значил четкое: “Нет, не могу”. – Есть вещи, о которых не болтают даже близкие друзья.
– Вы не сказали свое имя...
– Ритер, – представился мужчина и коротко качнулся вперед, изображая поклон.
– Саша… то есть Александра, – я кашлянула и опустила взгляд. – Называйте, как удобно. – Сжав руки в кулаки, я сказала то, о чем думала все это время: – Я хочу домой, понимаете?
Ритер тяжело вздохнул и сцепил пальцы в замок.
– К сожалению, Саша, никто в этом мире не сможет вам помочь, – его карие глаза на мгновение вспыхнули плавленым золотом. – Вы никогда не сможете вернуться.
Глава 2
Я ничего не могла сказать – язык просто не слушался. Он намертво приклеился к нёбу.
– Как это?..
– Я понимаю, что вы чувствуете, Саша, – начал Ритер, но я вскочила на ноги, заодно плотнее укутываясь в шерстяную накидку, принесенную мужчиной, и отошла к противоположной стене.
Внутри все свернулось от ярости, внутренности обожгло огнем, и казалось, что, если я сейчас же не выплесну накопившееся – меня разорвет на части.
– “Понимаете”? Нихрена вы не понимаете! – выпалила я. – Я была дома! У себя дома! И внезапно меня вытащили… – я пыталась подобрать слова, но на язык просились только забористые ругательства. – Неизвестно куда! Подвесили на цепи и хотели пытать. Вы ничего не знаете о моих чувствах!
– Успокойтесь, Саша, прошу вас, – голос Ритера звучал ровно и вкрадчиво. Он не собирался спорить со мной или кричать, не хотел пугать. Мужчина так и остался сидеть на полу и смотрел на меня снизу вверх. – Сядьте.
Упрямо вздернув подбородок, я продолжала стоять там же, где и стояла. Чувства протеста, несправедливости и гнева не давали мне подчиниться. Сяду, когда захочу!
– Ладно, – протянул Ритер, – как пожелаете. У вас не получится вернуться домой – откуда бы вы ни прибыли, – он немного повысил голос, и мне почудилось, что я – ученица, застывшая перед строгим учителем. – Женщина, чье тело вы заняли, была могущественной чародейкой, но даже мы не смогли предположить, что ей хватит сил перебросить свою душу в другой сосуд.
Я чувствовала себя полной дурой.
Чародеи, перебрасывания души...
Что вообще происходит? Я что, в каком-нибудь долбаном фэнтези-романе?
– Впрочем, вам повезло.
Я не удержалась от кислого смешка.
Повезло? Вот это да! Даже врагу такой удачи не пожелаешь.
– Вы понимаете наш язык и можете на нем разговаривать. Часть знаний и умений досталась вам – ведьма, очевидно, торопилась, чтобы сбежать, и допустила ошибки.
Шестеренки медленно вращались в голове, мысли никак не хотели собраться в кучу и разбегались по самым темным углам.
– Я смогу колдовать?
Вопрос я задала из чистого любопытства. Если это все не долбаный сон, но при этом есть чародейки, а я застряла в теле одной из них, то чем черт не шутит...