Учения дона Хуана: Знание индейцев Яки — страница 9 из 45

Я хотел узнать их мнение о своем поведении во время галлюциногенного опыта, и сказал им, что я пытался думать о том, что я делал предыдущей ночью, но не мог вспомнить. Они смеялись и были нерасположены говорить об этом. Они, казалось, сдерживались из-за присутствия дона Хуана. Они все поглядывали на него, как бы ожидая утвердительного знака, чтобы поговорить. Дон Хуан, видимо, дал им такой знак, хотя я ничего не заметил, потому что Джон начал внезапно рассказывать о том, что я делал прошлой ночью.

Он сказал, что знал о том, что я был «взят», когда услышал, что я стал пукать. Он утверждал, что я пукнул 30 раз. Дон Хуан поправил его, что не 30, а только десять.

Джон продолжал:

— Когда мы все подвинулись к тебе, ты был застывшим и у тебя была конвульсия. Очень долгое время, лежа на спине, ты двигал ртом, как будто говоришь. Затем ты начал стучать головой об пол, и дон Хуан надел тебе на голову старую шляпу. И ты это прекратил: ты дрожал и вздрагивал, часами лежа на полу. Я думал, что тогда все заснули. Но я слышал сквозь сон, как ты пыхтел и стонал. Затем я слышал, как ты вскрикнул, и проснулся. Увидел, как ты, вскрикивая, подпрыгиваешь в воздух. Ты сделал бросок к воде, перевернул посудину и стал барахтаться в луже.

Дон Хуан принес тебе еще воды. Ты сидел спокойно перед соусницей. Затем ты подпрыгнул и снял с себя всю одежду. Ты встал на колени перед водой и начал пить большими глотками. Затем ты просто сидел и смотрел в пространство.

Мы думали, что ты будешь сидеть так все остальное время. Почти все, включая дона Хуана, заснули, когда ты с воем вскочил и погнался за собакой. Собака испугалась и завыла тоже, и побежала к задней половине дома. Тогда все проснулись.

Мы все поднялись. Ты вернулся с другой стороны дома, все еще преследуя собаку. Собака бежала перед тобой, лая и завывая. Я думаю, ты вероятно, двадцать раз обежал дом кругами, лая, как собака. Я боялся, что соседи заинтересуются. Здесь близко нет соседей, но твои завывания были так громки, что их можно было слышать за версту.

— Ты поймал собаку и принес ее на веранду на руках.

Джон продолжал:

— Затем ты стал играть с собакой. Ты боролся с ней и вы кусали друг друга и играли. Мне кажется, было забавно. Моя собака обычно не играет. Но на этот раз ты и собака катались друг через друга и друг на друге.

— Затем ты побежал к воде, и собака пила вместе с тобой, — сказал молодой человек.

— Ты пять или шесть раз бегал к воде с собакой.

— Как долго это продолжалось? — спросил я.

— Часы, — ответил Джон. — Один раз мы потеряли обоих из виду. Я думал, что ты побежал за дом. Мы только слышали, как ты лаял и визжал. Ты лаял так похоже на собаку, что мы не могли вас отличить.

— Может, это была одна лишь собака, — сказал я.

Они засмеялись, и Джон сказал.

— Нет, парень, лаял ты.

— А что было потом?

Все трое смотрели друг на друга и, казалось, были в затруднении, вспоминая, что было потом. Наконец, молодой человек, который до этого молчал, сказал:

— Он поперхнулся, — и посмотрел на дона Хуана.

— Да, ты, наверное, поперхнулся. Ты начал очень странно плакать и затем упал на пол. Мы думали, что ты откусываешь себе язык. Дон Хуан разжал тебе челюсти и плеснул на лицо воды. Тогда ты начал дрожать, и по всему телу у тебя опять пошла конвульсия. Затем ты долгое время оставался неподвижным. Дон Хуан сказал, что все закончилось. Но к этому времени уже настало утро, и мы, укрыв тебя одеялом, оставили спать на веранде.

Тут он остановился и взглянул на остальных, которые, казалось, сдерживают смех. Он повернулся к дону Хуану и спросил его о чем-то. Дон Хуан улыбнулся и ответил на вопрос.

— Дон Хуан повернулся ко мне и сказал:

— Мы оставили тебя на веранде, так как опасались, что ты начнешь писать по всем комнатам.

Все они громко рассмеялись.

— Что со мной было? — спросил я. — Разве я…

— Разве ты? — передразнил меня Джон. — Мы не собирались об этом говорить, но дон Хуан сказал, что все в порядке. Ты описал мою собаку.

— Что я сделал?

— Ты ж не думаешь, что собака бегала от тебя потому, что боялась тебя? Собака убегала, потому что ты ссал на нее.

Все захохотали. Я пытался спросить одного из молодых людей, но все они смеялись, и он не слышал меня. Джон продолжал:

— Мой пес также не остался в долгу. Он тоже ссал на тебя.

Это заявление, видимо, было совершенно смешным, так как все так и покатились со смеху, включая дона Хуана. Когда они успокоились, я спросил со всей серьезностью:

— Это правда? Это действительно было?

Все еще смеясь, Джон ответил:

— Клянусь тебе, моя собака действительно на тебя ссала.

По дороге обратно к дому дона Хуана я спросил его:

— Это действительно все случилось, дон Хуан?

— Да, — сказал он, — но они не знают того, что ты видел. Они не понимают, что ты играл с ним. Вот почему я не беспокоил тебя.

— Но разве все это дело со мной и собакой, писающими друг на друга — правда?

— Да это была не собака. Сколько раз мне нужно говорить тебе это? Это единственный способ понять. Единственный способ. Это был «он», тот, кто играл с тобой.

— Знал ли ты, что все это происходит, прежде, чем я сказал тебе об этом?

Он запнулся на момент, прежде чем ответить.

— Нет, я вспомнил после того, как ты мне все рассказал, страшный вид, который ты имел. Я просто подозревал, что с тобой все хорошо, потому что ты не был испуган.

— Собака действительно играла со мной так, как говорят?

— Проклятье! Это была не собака.

Четверг, 17 августа1961 года.

Я рассказал дону Хуану, что я чувствую по поводу моего опыта. С точки зрения той работы, которую я планировал, это было катастрофическое событие. Я сказал, что и думать не хочу о повторной встрече с «Мескалито». Я согласился, что все, что произошло, уже произошло, но добавил, что это не может меня подтолкнуть к тому, чтобы искать новую встречу. Я серьезно считал, что непригоден для предприятий такого рода.

Пейот создал во мне, как пост-реакцию, странного рода физическое неудобство. Это был неопределенный страх или беспокойство, какую-то меланхолию, качества которой я не мог точно определить. Я ни в коем случае не находил такое состояние благородным.

Дон Хуан засмеялся и сказал:

— Ты начинаешь учиться.

— Учение такого рода не для меня. Я не создан для него, дон Хуан.

— Ты всегда преувеличиваешь.

— Это не преувеличение.

— Нет, это так. Единственный плохой момент это то, что ты преувеличиваешь лишь худые стороны.

— Тут нет хороших сторон, насколько это касается меня. Все, что я знаю, так это то, что это меня пугает.

Я еще немного протестовал, пытаясь разубедить его. Но он, казалось, был убежден, что мне больше ничего не осталось делать, как учиться.

— Ты не в том порядке думаешь, — сказал он. — Мескалито действительно играл с тобой. Об этом следует подумать. Почему ты не кайфуешь на этом вместо того, чтобы кайфовать на собственном страхе.

— Разве это было так уж необычно?

— Ты единственный человек, которого я видел играющим с Мескалито. Ты не привык к жизни такого рода. Поэтому знаки прошли мимо тебя. И, однако же, ты серьезный человек, но твоя серьезность прикреплена к тому, что ты думаешь, а не к тому, что происходит вне тебя. Ты слишком много кайфуешь на самом себе. В этом беда. И это делает ужасную усталость.

— Но что еще можно делать, дон Хуан?

— Ищи и смотри на чудеса повсюду вокруг тебя. Ты устаешь от глядения на самого себя, и эта усталость делает тебя глухим и слепым повсюду ко всему остальному.

— Ты попал в точку, дон Хуан. Но как мне перемениться?

— Думай о чуде Мескалито, играющего с тобой. Не думай ни о чем другом. Остальное придет к тебе само.

Воскресенье, 20 августа 1961 года.

Прошлой ночью дон Хуан начал проталкивать меня в царство своего знания. Мы сидели перед его домом в темноте. Внезапно после долгого молчания он начал говорить. Он сказал, что собирается дать мне совет теми же словами, которыми воспользовался его благодетель в первый день, когда он стал его учеником. Дон Хуан, видимо, запомнил наизусть эти слова, так как он повторил их по несколько раз, чтобы быть уверенным, что я не пропущу ни одного слова из них:

— Человек идет к знанию так же, как он идет на войну, полностью проснувшись, со страхом, с уважением и с абсолютной уверенностью. Идти к знанию или идти на войну как бы то ни было иначе — является ошибкой. И тот, кто совершает ее, доживет до того, чтобы сожалеть о содеянных шагах.

Я спросил его, почему это так, и он ответил, что, когда человек выполняет эти условия, то для него не существует ошибок, с которыми ему придется считаться: при любых условиях его действия теряют бестолковый и мечущийся характер действий дурака. Если такой человек терпит поражение, проигрывает, то он проигрывает только битву, и по этому поводу у него не будет начальных сожалений.

Затем он сказал, что собирается учить меня о союзнике тем самым способом, каким его учил учитель.

— Олли, — сказал он, — есть энергия, которую человек может внести в свою жизнь, чтобы она помогала ему, советовала ему и давала ему силы, необходимые для выполнения действий, будь они большие или малые, плохие или хорошие. Олли необходим для того, чтобы укрепить жизнь человека, направлять его поступки и укреплять его знание. Фактически, олли есть неоценимая помощь в познании. Олли позволит тебе видеть и понимать о вещах, о которых ни одно человеческое существо, вероятно, не просветит тебя.

— Олли — это что-то вроде сторожевого духа?

— Нет, это не сторож и не дух.

— Мескалито — это твой олли?

— Нет, Мескалито — это энергия другого рода. Уникальная сила, защитник, учитель.

— Что делает Мескалито отличным от олли?

— Его нельзя приручить и использовать, как приручают и используют олли. Мескалито вне тебя. Он показывается во многих формах тому, кто стоит перед ним, будь это колдун или деревенский мальчик. С другой стороны, для того, чтобы заполучить олли, требуется точнейшее учение и последовательность стадий или шагов, без малейшего отклонения. В мире много таких сил олли, но сам я знаком лишь с двумя из них, с тем, что в “траве дьявола” (вид дурмана) и с тем, что в “дымке” (особая курительная смесь).