Момчило МиланковУдача Макарие
На пляже нечем было дышать. Ослепительное пространство неба, воды и загорелых человеческих тел представлялось ему частью вывернутой наизнанку солнечной утробы. Но самым странным было то, что во всем этом кипящем муравейнике, так удивительно напоминавшем не худший вариант ада, он уже несколько часов не мог найти ни одного знакомого. Приближался полдень, он уже не прочь был закусить, но возвращаться домой не хотелось. Руки и плечи его покрылись опасной краснотой, но он упрямо бродил по берегу, хотя ничто в подлунном мире не связывало его с этим местом. Никогда ещё не казался он самому себе таким лишним.
Это был первый пенсионный день в его жизни. Он встал, по обыкновению рано, наскоро побрился, выпил кофе, посмотрел газеты, а потом вдруг замер и стал растерянно оглядываться по сторонам, На службу ему, разумеется, идти было не надо, теперь-то он только понял, что пришла пора примириться с суровой истиной, лишь сию минуту представшей перед ним во всей своей полноте. Затем он поссорился с женой. После стольких дней колебаний так непростительно начать это утро! Оставшись без серьезных занятий, он объявил о своем намерении купить велосипед. «Велосипед! — испуганно вскрикнула жена.— В твои-то годы? Ты в своем уме!» А поскольку Макарие был твердо убежден, что в своем, вспыхнула ссора. Такой внезапной и бурной ссоры они еще не знали за долгую совместную жизнь. Под конец, желая, видимо, доказать, что он не какой-нибудь слабак и неженка, нуждающийся в такой же опеке, как ее хрупкие цветочки в наполненных землей консервных банках, которые украшали окна их приземистого домика, он решительно взял тридцать пять тысяч из их сбережений и, точно подгоняемый ветром, вылетел на улицу. Велосипеда он, однако, не купил. Вместо того чтобы сразу идти в универмаг, где он давно уже приглядел массивный «претис» с багажником над задним крылом, он направился к Дунаю, собираясь провести на пляже часок-другой и немного успокоиться. А вышло так, что он и не заметил, как, словно по какому-то волшебству, пролетело полдня.
Пресыщенным взглядом обводил он пляж, все еще не в силах разобраться в окружавшем его хмельном сплетении движений, красок и звуков. Дольше всего он проторчал возле вышки. Он не привык к такому роду развлечений, да и плавать не умел, и потому прыжки, совершаемые молодыми парнями и девушками на глазах безучастной толпы, казались ему отчаянно смелыми. Наверное, больше часа простоял он на солнцепеке, любуясь их загорелыми телами — легким тренированным рывком отделялись они от гибкого мостика и камнем, точно ласточки, летели вниз. А когда он наконец понял однообразие этих неизменно повторяющихся движений, восхищение как рукой сняло, и он пошел прочь. Перед глазами замелькала та же необъятная картина, но мысль о доме с еще большей силой приковала его к этому раскаленному берегу.
Знакомых среди купальщиков не было, и он попытался завести разговор с незнакомыми людьми. Он выбирал одиноких стариков, рассчитывая на то, что с ними, по крайней мере, легко можно будет найти общий язык. Но и здесь его ждало разочарование. Поначалу, правда, все шло хорошо, даже прекрасно, но после нескольких ничего не значащих фраз разговор обрывался по той простой причине, что он не в состоянии был придумать что-нибудь умное, способное заинтересовать посторонних людей, с абсолютным безразличием относившихся к его нездоровой потребности в чьем-то обществе. Его поистине прекрасное правило никогда и никому не навязываться сейчас мстило ему. Впервые в жизни он с грустью подумал о том, что и для роли пустого краснобая необходим талант.
Он уже боялся, что возненавидит всех этих случайных и до безобразия лаконичных собеседников, когда вдруг совершенно неожиданно набрел на настоящего человека. Он и впрямь мог поздравить себя с удачей. Сказать по правде, такого человека не каждый день встретишь, среди тысячных толп купальщиков. Это был маленький, сухонький и невероятно черный человечек лет шестидесяти с загадочно-приветливой улыбкой, которая как бы обличала в нем дальнее родство с сатаной. Макарие встретил его возле барака, когда тот, намереваясь уходить с пляжа, собирал свои вещи. В отличие от других он сразу же поддержал разговор. Опустив на землю свою круглую полотняную сумку, предложил сигарету и вообще вёл себя так, словно это он, а не Макарие до безумия рад, что подвернулся случай немножко поболтать в тени. Затем терпеливо, все с той же загадочной улыбкой, выслушал Макарие, дал ему отвести душу и даже несколько раз сочно, с наслаждением выругаться. А когда пришел его черед, сразу стало видно, сколько между ними общего. Разумеется, ему тоже не очень-то нравилась толчея на пляже. Новый собеседник с гордостью объявил, что по профессии он речник (правда, вот уже несколько лет на пенсии), почти всю свою жизнь провел на воде, поэтому легко можно себе представить, что он думает о подобном времяпрепровождении. И тут Макарие, нисколько не обинуясь, спросил, почему в таком случае он приходит на пляж. Речник, как ни странно, ничуть не обиделся. Только смерил его коротким лукавым взглядом и показал на стоявшие неподалеку от барака баржи.
— Там,— прошептал он заговорщическим тоном, — там у нас другие дела.
— Да? — пробормотал Макарие, поняв наконец, что слишком далеко зашел в частную жизнь любезного речника.
— Впрочем,— продолжал тот мягко, словно баюкая, — почему бы вам не сказать... Я вижу, вы свой человек... Видите ли, мы играем в покер.
— В покер? — повторил Макарие взволнованно. Впервые за все утро он услышал слово, от которого сердце его затрепетало.
— Да. На одной из этих барж. Всегда находится компания, впрочем, может быть, вас это совсем и не занимает...
— Напротив,— чуть не подпрыгнул Макарие,— напротив...
— В таком случае, если хотите, я могу отвести вас туда. Люблю делать людям приятное.
Спустя несколько минут они уже были па барже. Сначала компания, сидевшая за карточным столом, разочаровала Макарие. Люди, в большинстве моложе его, смерили их холодным взглядом и, не ответив на приветствие, вновь углубились в карты.
— Это мой хороший друг, — лаконично представил его чернявый речник, — Макарие, кажется?
— Совершенно верно,— подтвердил Макарие, и, поскольку никто не предложил ему сесть, сам выбрал себе уголок в холодке, придвинул обшарпанный табурет и стал смотреть игру.
Макарие не принадлежал к числу страстных любителей покера, но и не был человеком, не имеющим в нем никакого опыта. Не раз за долгие, тягуче-однообразные десятилетия службы он встречал полночь с картами в руках, в тесной, прокуренной квартирке кого-нибудь из своих знакомых. И здесь, на барже, играли в ту игру, в которой он достаточно хорошо разбирался. Ставки были небольшие, играли осторожно. Типичная партия для времяпрепровождения, хотя и не лишенная своеобразной прелести и остроты.
Речник повертелся на барже минуту-другую, Макарие не мог сказать точно, сколько, но когда он через некоторое время случайно отвел взгляд от стола и осмотрелся, того уже не было. И тут ему стало до боли ясно, как одинок он среди этих незнакомых людей, даже не замечавших его присутствия. Незваный гость, которого заманили сюда. лишь затем, чтобы показать, насколько он чужд этому миру у реки. «Мерзавец,— вздохнул он, обводя глазами палубу, заговорщически прятавшую черного речника,— сунул меня сюда, а сам исчез, как последняя сволочь».
Первым его поползновением было встать и уйти с баржи, от этих людей, для которых он, в сущности, был пустым местом. Нет ничего проще встать и, не простившись, двинуться к тому самому бурлящему котлу на берегу, который, казалось, вот-вот взорвется. Люди за столом продолжили бы свою игру, словно ничего не случилось. Его появление здесь было бы для них чем-то вроде порыва ветра, который мгновенно забывается.
Возможно, именно эта мысль, сознание собственной никчемности заставила его, вопреки здравому смыслу, остаться возле карточного стола. «Черт побери, — взбунтовался он, — ведь и я не лыком шит». Рано или поздно хоть один из них обратит на него внимание. Может, даже пригласит сыграть партию. «В конце концов меня привел сюда их знакомый. Тот чернявый, наверняка, не последний человек в этом мире. Ведь он весь свой век провел среди них. Да еще представил меня своим другом...»
Издалека доносился гул голосов, тягучий и глухой, точно там работала огромная мельница, которая вместо пшеницы без устали молола часы и минуты, превращая их в бесцветную, почти неосязаемую муку времени. Канцелярия страхового общества, коллеги за столами и все, что могло происходить там в настоящую минуту, словно вдруг рухнуло в бездну. С этим покончено, покончено навсегда... Так, наверное, бывает, когда умирает человек. Все эти предметы, этот день, эти редкие белые облака, это множество людей продолжат: свой путь, свое непреклонное существование без него, так, как будто ничего не произошло.
— Не хотите присоединиться? — вывел его из раздумий чей-то голос.— Если хотите, одно место есть...
Макарие оторопело оглянулся и в ту же секунду понял, что слова эти обращены к нему. Охваченный внезапным волнением, он повернулся к говорившему. Это был человек лет тридцати, рыжий, с бледными впалыми щеками. «Непохоже, чтоб он вырос на воде», — подумал Макарие, не отрывая взгляда от его тонких длинных пальцев, которыми тот небрежно придвигал к себе банк.
— Видите ли,— продолжал рыжий, передвигая сигарету в другой угол рта, — Веселину надо на работу. И если у вас есть желание...
— Да, — чуть не крикнул Макарие, все еще ошеломленный столь внезапным поворотом,— да, да... Конечно.
Лишь сейчас он сообразил, что поднялся на баржу в плавках. Костюм и бумажник остались в кабинке.
— Только вы согласитесь подождать, пока я схожу за деньгами...
— Хм... задумался рыжий.— Что поделаешь? Но поторопитесь. Замешкаетесь, кто-нибудь другой займет ваше место.
— Знаю, знаю,— ответил Макарие.— А как же, я в этих делах разбираюсь.