Год назад дружба гардемаринов подверглась нелёгкому испытанию: возвращавшаяся из женской консультации Лика, успевшая сообщить супругу о том, что он скоро станет отцом, погибла под колёсами врезавшегося в автобусную остановку джипа. Вернувшийся из служебной командировки Лёша выкладывался полностью, но так и не смог призвать водителя-убийцу к закону, уж слишком влиятельные у него оказались родственники. Обозлённый на весь белый свет Корсаров, потерявший не только супругу и малыша, но ещё и веру в торжество закона и справедливости, бросил на стол начальнику удостоверение и заперся дома в глубоком запое, не открывая даже друзьям. Сашка с Никитой в прямом смысле слова взяли друга измором, по очереди дежуря под его дверью в ожидании того момента, когда Лёша выползет на свет божий за очередной порцией возлияния. Только после третьей душеспасительной беседы с Никитой и энергетической подпитки от Сашки Алексей смог худо-бедно встать на ноги и даже устроиться на работу в захолустный краеведческий музей, для трёх сотрудниц которого появление привлекательного мужчины было воистину даром божьим.
***
- Лёша, - Никита положил другу руку на плечо, вырывая из плена воспоминаний, - посмотри на меня.
Корсаров скривился, словно от зубной боли:
- Никит, давай без проповедей, ты же всё-таки не священник. И я не объект разработки, которому необходимо промывание мозгов.
- Да было бы что промывать, - фыркнул Сашка и тут же согнулся пополам от коротких синхронных тычков в грудь и живот от друзей. – Охренели что ли, я же пошутил! И вообще, если вы меня угробите, вся больница предаст вас анафеме.
Никита выразительно покосился на балагура, тот вскинул руки вверх:
- Всё понял, ухожу и не отсвечиваю. Секретничайте… девочки.
- Вот зараза, - пробурчал Алексей, досадуя на то, что друг так быстро ретировался, а значит, очередной душеспасительной беседы не избежать. – Никит, честное слово, мне не так паршиво, чтобы ты тратил на меня своё бесценное красноречие.
- Отпусти её.
От неожиданной просьбы Корсаров, уже мысленно настроившийся на длинную нотацию, растерянно заморгал и глупо переспросил:
- Что?
- Отпусти её, Лёша. Пока ты изо всех сил цепляешься за прошлое, ты и себе жизни не даёшь, и Лике отринуть всё земное мешаешь. Ты же не хочешь, чтобы она застыла в безвременье, став неупокоенным духом, не имеющим ни физического тела, ни возможности возродиться заново?
Серо-голубые глаза друга, обычно невозмутимо холодные, похожие на небо студёной зимой, смотрели печально и при этом неумолимо. Лёша пару раз уже замечал такой взгляд у друга, там, на войне, когда Князь смотрел на мечтающих о мирной жизни смертельно раненых бойцов, когда коротко и скупо озвучивал потери за день.
- Отпусти её, Лёша, - Никита помолчал, чуть сдвинув светлые, еле заметные брови. – Приказать я тебе не могу, это в первую очередь твоя жизнь, тебе и решение принимать, но как друга прошу, отпусти. Не мучь ни её, ни себя. Дай себе жизни, а ей смерти.
Корсаров опустил голову, и соглашаясь с другом, и одновременно не желая признавать его правоту. Да, прошлым жить нельзя, но, чёрт побери, а что ещё у него есть?! Работа в музее? Да он загнётся не сегодня-завтра на радость таскаемым туда как на каторжные работы детям из летних пришкольных лагерей. Друзья? Но у них своя жизнь, они не смогут стать няньками и сиделками, да Лёша и сам не позволит сюсюкать над собой как над птенчиком со сломанным крылом. Дом? Корсаров огляделся по сторонам и невесело усмехнулся. Нет, дома у него тоже уже нет, это просто квартира, холостяцкая берлога, место для ночлега, не более. Алексей тяжело вздохнул и расправил плечи. Как любит повторять оптимист Сашка, рухнув на самое дно, вы взлетаете вверх. И чем сильнее был удар при падении, тем быстрее и выше будет взлёт. Что ж, пришло время проверить это утверждение на практике.
- Ты прав, Никита, как всегда прав.
- Сегодня завершай все дела, а завтра в девять ноль-ноль я жду тебя с паспортом и трудовой у себя в кабинете, - Никита улыбнулся и озорно подмигнул, - если я правильно помню, интересная работа всегда дарила тебе второе дыхание.
Алексей заинтересованно склонил голову к плечу:
- И что ты мне предложишь?
Князь, однако, раскрывать все карты сразу не стал, белозубо усмехнулся и уклончиво повёл плечами:
- Вот завтра и узнаешь.
Глава 1. Удача в подарок
Друзья побыли у Алексея ещё час, по мере сил и способностей ненавязчиво подталкивая его к мысли: пора начинать новую жизнь, хватит цепляться за прошлое. Любаша охотно хлопотала по хозяйству, расцветая от витиеватых похвал Саши и смущённо рдея от редких слов благодарности со стороны Никиты. На Лёшу девушка посматривала с тихим состраданием и всё время норовила ему то кусочек кекса побольше положить, то чай покрепче заварить. Корсаров от такой заботы морщился, чувствуя себя если не полным инвалидом, то как минимум контуженным, а поэтому заявлению Сашки, что им с Любашей пора домой, искренне обрадовался. Никита уходил последним, на прощание крепко пожав руку и пытливо посмотрев на друга пронзительно светлыми глазами.
- Да не сорвусь я, - пробурчал Алексей, расправляя плечи и машинально потирая щёки, - завтра с утра к тебе. Может скажешь, что за работа?
Князь отрицательно мотнул головой и вышел, мягко прикрыв за собой дверь. После гула голосов и басовитого хохота Сашки тишина в квартире показалась болезненно оглушающей, от неё даже в ушах зазвенело. Лёшка устало сгорбился, но тут же отвесил себе мысленный подзатыльник, расправил плечи и строевым шагом промаршировал до овального зеркала в коридоре, подёрнутого тонким слоем пыли. Корсаров постоял немного, а потом смахнул пыль со стекла и заглянул в зеркало. Ну-с, и что оно покажет?
Из сумрачных (и почему в зазеркалье всегда темнее, чем в реальном мире?) глубин зеркала на Алексея взглянул высокий, худой, пожалуй, даже болезненно тощий, мужчина лет тридцати – тридцати пяти. Тёмные, цвета горького шоколада волосы, давно забывшие о ножницах и даже расчёске, свободно падали на лоб, скрывая широкий, белый от времени рубец у правого виска, словно острой иглой выцарапанные морщины и чуть оттопыривавшиеся уши. Эта лёгкая лопоухость почему-то приводила в полный восторг одноклассниц, которых было не так и много в кадетском классе, набранном по принципу: «Детки вырастут, станут Родину защищать».
Алексей взъерошил волосы, вспоминая, есть ли поблизости от его дома парикмахерская и во сколько она начинает работать, и заприметил на висках лёгкую серебристость. Тут же вспомнил, что Лика очень любила мужскую седину, утверждая, что она как ничто другое подчёркивает мужественность и сексуальность. Как всегда при воспоминании о жене Корсаров ощутил острую тянущую боль в груди, словно там застрял осколок, который время от времени царапает сердце. Следом вспомнилась просьба, почти приказ Никиты не держать Лику, отпустить её, дать ей уйти. До этого тусклые, словно у больной собаки, карие глаза мужчины вспыхнули огнём. Что ж, он дал слово и сдержит его, несмотря ни на что.
Алексей решительно отвернулся от зеркала и прошёл в спальню, где на тумбочке у кровати в изысканной серебряной рамке, декорированной янтарём, стоял портрет Лики. На фотографии светловолосая с большими василькового цвета глазами девушка улыбалась так ясно и радостно, что от её улыбки даже в самый трудный час становилось легче на душе. Лёша погладил фотографию, привычно ощущая под пальцами нежную девичью кожу, а не холод стекла, и прошептал:
- Прости…
Лика продолжала улыбаться, но в её васильковых глазах муж заметил лёгкую печаль и ожидание. Никита прав, ей тоже было непросто, она ждала освобождения, а значит…
- Я отпускаю тебя, Анжелика, - Алексей сглотнул раздиравший горло колючий ком и твёрдо закончил, - я отпускаю тебя и хочу, чтобы ты была счастлива. Прощай…
Словно бы лёгкий сквознячок скользнул по комнате, взъерошил шутливо волосы надо лбом, как всегда делала Лика, и на миг Корсаров ощутил в своих объятиях супругу. На один миг он снова увидел её: прекрасно-воздушную, наивно-романтичную, искренне не замечающую всех бытовых мелочей в жизни. Анжелика подарила мужу поцелуй, погладила его по щеке и растаяла, смешавшись с чуть золотящейся в лучах солнца пылью. Алексей резко выдохнул, разжал побелевшие от напряжения пальцы и лишь сейчас заметил, что раздавил стекло на фоторамке и полившаяся из порезов кровь испачкала фотографию, безнадёжно и безвозвратно испортив её. Лика ушла, теперь уже точно насовсем, не оставив даже своего изображения.
Алексей забросил испорченную фотографию в ящик тумбочки и отправился в ванну, на ходу впервые за прошедший год составляя план действий. Итак, нужно переодеться, перекусить, нет, плотно пообедать, хватит с него перекусов на ходу и всухомятку. Нужно обязательно решить вопрос с квартирой, нужно сходить на работу и написать заявление по собственному желанию, что бы ни предложил Никита, ясно одно: обратно в тихий музей Лёша точно не вернётся, хватит сидеть в пыльном углу, пора возвращаться к жизни. Нужно…нужно…нужно… Тысячи планов и намерений роем жадным слепней окружили Корсарова, с непривычки никак не желая успокаиваться и строиться в ровный и чёткий план действий.
- Да, приятель, совсем ты одичал за этот год, - Лёшка с усмешкой покачал головой, - а ведь в школе Сашка занудой дразнил и утверждал, что ты даже дышишь по расписанию и в заранее назначенное время!
Алексей опять покачал головой, растерянно огляделся по сторонам и звонко щёлкнул пальцами:
- Если не знаешь, с чего начать, начни с душа!
Прохладный душ разогнал назойливые мысли, освежил голову и подарил приятную негу телу. Лёша ожесточённо до красноты натирал себя жёсткой мочалкой, щедро выдавливал себе на голову загустевший от времени шампунь и к концу водных процедур поймал себя на том, что начал что-то негромко насвистывать, как делал всегда перед особо важными моментами. Ну что ж, боевой настрой – самое то для начала новой жизни. Алексей вытер голову полотенцем, метко забросил его в стиральную машину и ничуть не заморачиваясь по поводу собственной наготы прошёл в комнату, постоял пару минут, что-то обдумывая, а затем решительно направился к шкафу с одеждой.