Однако не будем отвлекаться.
Итак, Сингэ несколько раз ездил с отцом торговать. Сообразительный мальчик быстро изучил все тонкости и ходы в торговле, все прекрасно понимал, и отец его был этим безмерно доволен. Когда Сингэ минуло семнадцать лет, отец вдруг заболел и умер. Хорошо еще, что это случилось дома, на родине, и Цзян Шицзэ не стал бродячей душой где-то в чужом краю. Сингэ долго плакал и рыдал. Но что было делать: пришлось утереть слезы и заняться всем тем, что связано с церемонией похорон и трауром по родителю. Он обрядил отца, как полагается в подобных случаях, уложил его в гроб и, само собой разумеется, заказал заупокойную молитву. *Сорок девять дней прибывали в дом родственники почтить память умершего и выразить соболезнование Сингэ. Явился и господин Ван, земляк и будущий тесть Сингэ. Помогая при обряде и прислуживая Вану, родственники и друзья Сингэ, разумеется, рассказывали ему, как и что. Разговор зашел и о Сингэ, о том, что он хоть и молод, но серьезен и обстоятелен, что вот сумел сам все подготовить и устроить как положено для совершения траурного обряда. Слово за слово, и кто-то из присутствующих сказал, обращаясь к Вану:
— Уважаемый господин Ван, ваша дочь уже взрослая. *Почему бы не поженить их теперь же, учитывая сложившиеся обстоятельства? И ему будет легче, и ей хорошо.
Ван с этим предложением не согласился и вскоре, распрощавшись, ушел. Когда и обряд самих похорон был завершен, родственники Сингэ завели разговор о женитьбе с Сингэ. Поначалу он отказался, но после того как с ним поговорили об этом и раз, и другой, подумал, что вот он остался теперь в доме один, рядом никого нет... и решил согласиться. Попросили пойти к Вану ту самую женщину, которая в свое время была свахой у семей Цзян и Ло. Ван отказал и ей:
— Нужно подготовить хоть какое-то приданое: сразу ведь этого не сделаешь! Кроме того, и года после похорон еще не прошло — не положено так! Дождемся конца *малого траура, тогда и поговорим.
Сваха передала все это Сингэ, и тот, понимая, что Ван прав, не стал настаивать.
Время летело словно стрела — незаметно прошел год. Сингэ совершил жертвоприношения перед *поминальной табличкой отца, снял с себя грубую пеньковую траурную одежду и снова попросил сваху пойти к Вану. На этот раз согласие было получено, и через несколько дней после совершения всех положенных предсвадебных обрядов молодую ввели в дом Сингэ. Все в общем было как в том стихотворении на мотив «Луна над Западной рекой»:
Траурный занавес переменили на *красный,
Пеньковое платье — на пестрый наряд.
Празднично убран дом.
Свечи ярко сияют.
К торжественному пиру все готово,
И *брачные чаши их ждут.
Ничто приданого богатство
В сравнении с изяществом и красотой невесты.
Радостна будет брачная ночь,
Наутро придут с поздравленьями люди.
Скажу еще, что новобрачная была третьей и самой младшей дочерью господина Вана, звали ее Саньда или, ласкательно, Саньдаэр. Так как она родилась в *седьмой день седьмого месяца, ее называли также Саньцяо, то есть «Третья-удачливая». Две старшие дочери господина Вана, которых еще раньше выдали замуж, были так хороши собой, что все в городе восхищались их красотой и даже сочинили о них стишки:
Женщин немало на свете,
Но красавиц таких, как дочери Вана,
Редко найдешь.
Откажешься стать императорским зятем,
Коль выпадет счастье
Жениться на дочери Вана.
Поговорка не случайно гласит: «Не повезло в торговле — это временно; с женой не повезло — вот это на всю жизнь». А ведь когда в богатых, знатных семьях собираются просватать сына, то обычно стараются подыскать невесту из семьи с соответствующим положением; бывает и так: позарившись на большое состояние, без всяких раздумий совершают сговор с каким-нибудь богачом. Но вот наступает день, *молодая является в дом жениха — тут-то вдруг, бывает, и обнаруживается, что она уродлива; и когда после бракосочетания она вынуждена выйти к родственникам мужа, дабы представиться им, то тестю и теще становится очень не по себе. Муж, конечно, разочарован и тайком начинает искать любовь на стороне. Но, как правило, именно некрасивые жены умеют держать в руках своих мужей. Если будешь обходиться с такой женой так же, как и она с тобой, то начнутся ссоры, а коли сочтешь, что скандалить неловко, и уступишь ей раз-другой, она станет задирать нос да показывать себя.
Отец Сингэ понимал, что ничего хорошего в подобных браках нет; поэтому, проведав в свое время о том, что дочь у господина Вана девочка хорошая, к тому же еще и недурна собой, он совершил с ним брачный сговор; это было тогда, когда Сингэ и Саньцяо были еще детьми малыми. Теперь, когда Саньцяо вошла в дом Сингэ, он увидел, что его жена действительно хороша собой — изящна, стройна и красива, красивее даже, чем ее старшие сестры. Вот уж поистине:
В красоте ей уступит *Си Ши из дворца князя У,
*Нань Чживэй из владения Чу — не столь хороша.
Как *Гуаньинь она, что смотрит на луну в воде,
Достойна поклонения и воскурений.
Сингэ и сам был красив, а теперь еще и красавица жена. Это была пара, словно выточенная из нефрита искусным мастером, и любили они друг друга так, как, казалось, не любил друг друга никто из супругов. Через три дня после свадьбы Сингэ и Саньцяо сменили нарядную одежду на скромное платье. Под предлогом, что они все еще в трауре, Сингэ не занимался делами и целые дни, с утра до вечера, сидел дома со своей женой и наслаждался общением с нею. Молодые буквально не отходили друг от друга и были вместе даже в своих снах. Издревле известно: тяжкие дни тянутся долго, радости время быстро летит. Минуло лето, прошла зима. Сингэ и Саньцяо даже не заметили, как кончился период большого траура. Они сняли с себя траурное одеяние и убрали поминальную табличку. Но об этом подробно рассказывать не будем.
Однажды, подумав о том, что прошло уже более трех лет с тех пор, как отец был в Гуандуне, где осталось немало счетов, по которым он в свое время так и не успел получить, Сингэ вечером заговорил об этом с женой и сказал, что собирается съездить в Гуандун.
— Надо поехать, — согласилась она поначалу. Но когда речь зашла о том, как далек туда путь и как трудно будет им перенести разлуку, у Саньцяо невольно потекли слезы. Сингэ самому тоже было тяжко расставаться с женой, поэтому, подавленные горем и печалью, они оставили разговор о его отъезде. И так повторялось не раз.
Время текло, дни шли своим чередом, и вот прошло еще два года. Сингэ наконец твердо решил отправиться в путь и тайно от жены, вне дома, потихоньку подготавливал все необходимое. Он уже выбрал *благоприятный день и лишь за пять дней до отъезда признался жене, что решил ехать.
— Как говорится, «если сиднем сидеть и только есть, то и лес опустеет», — сказал он ей при этом. — Нам ведь с тобой тоже надо позаботиться о том, чтобы семья была как семья и дом как дом. Неужто так и забросить дело, которое кормило меня? Теперь у нас весна, не холодно и не жарко, и если сейчас не поехать, то когда же еще? Самое время отправиться в путь.
Саньцяо поняла, что на этот раз ей не удержать мужа, и только спросила:
— Когда же ты рассчитываешь вернуться?
— Я ведь и сам не рад, что приходится теперь ехать. Удачно сложатся дела или нет, но через год вернусь. В крайнем случае второй раз съезжу туда и, если нужно будет, тогда уж задержусь.
— В будущем году, когда появятся почки на этом дереве, буду ждать твоего возвращения, — сказала Саньцяо, указывая на душистый ясень, росший перед домом, и слезы дождем полились у нее из глаз. Сингэ стал рукавом утирать их и сам невольно заплакал. Горюя о предстоящей разлуке, они были так нежны друг с другом, что в двух словах это и не передашь.
Наступил день отъезда. Всю ночь супруги, роняя слезы и рыдая, проговорили до утра, так и не сомкнув глаз. В пятую *стражу Сингэ поднялся, привел в порядок вещи, а также достал все драгоценности и украшения, которые были в его семье, и передал их жене, чтобы та сохранила. В дорогу Сингэ взял лишь необходимую на дело сумму, долговые записи, одежду и постельные вещи. Все это он уложил и упаковал. С собой он решил взять одного из двух слуг — того, что помоложе; того, что постарше, он оставлял дома, дабы тот делал покупки и все необходимое по хозяйству. В доме были еще две пожилые кухарки и две молодые служанки. Одну из них звали Цинъюнь, другую — Нуаньсюэ. Обе должны были прислуживать самой Саньцяо и не отлучаться из дома.
Распорядившись обо всем, он сказал на прощание жене:
— Ты уж потерпи, поживи одна. Только не выглядывай на улицу, чтобы не случилось чего неладного: женщина ты красивая, а молодых легкомысленных людей у нас тут хватает.
— Не волнуйся и возвращайся пораньше, — сказала она в ответ. Расстались они со слезами на глазах. Вот уж поистине:
Нет тяжелее, горестней нет
Разлуки при жизни, прощанья перед смертью.
В пути Сингэ только и думал о своей жене и ни на что не обращал внимания. Но вот наконец он добрался до Гуандуна и остановился в гостином дворе. Все, кто его знали, приходили повидать его, и всем он раздавал подарки; надо было ходить и на званые пиры, которые в честь его приезда по очереди устраивали его добрые знакомые, — так что почти три недели у него не было для дела и минуты свободной. Надо сказать, что Сингэ еще дома подорвал свое здоровье, дала себя знать и усталость от дороги, а тут еще жизнь в Гуандуне, когда волей-неволей нарушалась должная мера и своевременность в еде. В результате Сингэ заболел малярией, проболел все лето, а осенью его одолела дизентерия. Каждый день *врач щупал его пульс, назначал лекарства. Поправился Сингэ лишь в конце осени. Все дела во время болезни, разумеется, были заброшены, и стало ясно, что к обещанному сроку ему не успеть вернуться домой. Вот уж, право: