– Змея!
– Спокойно. Это не змея, – раздался папин голос.
На мамин крик из ванной выскочил папа. Одна щека в пене, в руке полотенце.
– Глеб! Откуда ты это притащил? – Папа осторожно поднял ужика. – Он ещё совсем маленький, страху натерпелся, бедняга.
– Бедняга… – прошелестела мама, белая, как наволочка.
– Где ты его держишь? – спросил папа, и я принёс банку. – Это не годится… Ему больше места надо, воздух нужен. И вода. Это же водяной уж, а не обыкновенный.
Мы налили воды в большую банку и отправили ужа поплавать.
– Сегодня воскресенье, – сказала дрожащим голосом мама. – Пусть день у нас побудет, так уж и быть. Но завтра отнесём его в живой уголок, во Дворец творчества, хорошо, Глеб?
Я смиренно кивнул. Вздохнул. Понятно, что маме с ужом не ужиться в одной квартире.
– И вообще, – сказал папа, почесав подбородок, – каждое животное должно жить в своём родном месте. Зря ты его забрал с юга.
Я снова кивнул. Прижал к себе банку и пошёл в комнату. Папа прав. Я вдруг почувствовал, что не хочу, чтобы мой питомец грустил. Хочу, чтобы ему было хорошо. А для этого нужно заботиться о нём, а не просто с ним играть.
Надеюсь, ужику понравится в живом уголке, и он найдёт там себе друзей. А я буду приходить к нему в гости.
Вечером мама пришла обнять меня перед сном и присела на край кровати.
– Я понимаю, Глебушка, что ты хочешь питомца, – ласково сказала она. – Но пойми и нас с папой. Животные – это братья наши меньшие, это большая ответственность. Вот представь – взяли мы собаку…
Я зажмурился и представил. Я стоял на тропинке в лесу, где мы летом гуляем с дедулей. Солнечные блики прыгали по веткам, а небо было синее-синее. Огромный коричневый пёс бежал мне навстречу. Одно ухо у него было белое, и кончик хвоста тоже белый, как будто он окунул его в краску. Он подбежал и принялся скакать вокруг меня, радостно виляя хвостом. Я присел, и он положил лапы мне на плечи, как будто обнял.
Мне стало так сладко, так сладко… А где-то вдалеке слышался мамин голос:
– Если возьмёшь питомца, то должен не о себе думать, а о нём… И кормить, и гулять, причём не только летом, но и зимой, когда не хочется… но надо…
Теперь я оказался на снежной горке. Я нёсся в санках с вершины, а рядом бежал он, а кончик хвоста был словно присыпан снегом. Мамины слова становились всё тише:
– А если он заболеет – лечить… Ответственность… Тебе нужно немного повзрослеть…
Птичья история. И всё-таки он разговаривает!
Последнюю неделю перед третьим классом я опять провёл у бабушки. Тогда я и познакомился с Гошей.
Я нашёл его в лесу. Деревья уже желтели, пахло осенью. Мы с дедулей собирали грибы, и я сначала услышал какое-то карканье, а потом увидел и его самого. Чёрный ворон сидел на пеньке. Он был небольшой, наверное, подросток. Когда я подошёл поближе, ворон спрыгнул, но не улетел, а поскакал по тропинке, оглядываясь на меня, как будто приглашая куда-то.
Мне кажется, все звери и птицы умеют разговаривать. Хотя бабушка говорит, что это не так, а я ужасный фантазёр. Но я точно знаю – умеют. Просто не по-нашему, не по-человечьи. Эх, как бы выучить их язык? Чтобы понимать их всех.
Я пошёл за вороном и оказался на большой поляне. Ух ты! Сколько тут грибов! Они везде – и под золотой берёзой, и вдоль тропинки. Крепенькие боровики под большим дубом построились целым семейством – мал мала меньше. У них такие ножки круглые, а шляпки тёмные и как будто бархатные. Их так приятно гладить! Подберёзовики тоже есть. Но больше всех грибов я люблю лисички. Мама их очень вкусно готовит с картошкой. А сыроежки не люблю и не собираю. Они не благородные. Так дедуля говорит.
Я чуть не забыл, что пришёл сюда ради ворона. Я посмотрел на него. А он на меня. Тут я и заметил, что у него что-то с крылышком. Он им махнуть не мог. Я подошёл ближе, потом ещё ближе.
– Гоша, Гоша! – позвал я его.
Он сверкнул одним глазом и поскакал бочком. Но далеко не ускакал. Тут и дедуля появился.
– Кто у тебя тут? Нового дружка нашёл?
– Это Гоша, – представил я ворона.
– Очень приятно, – сказал дедуля, улыбаясь и покачивая головой.
– У него крыло сломано. Возьмём его с собой? – Я умоляюще посмотрел на дедушку. – Вылечим, а пока он у нас поживёт. Я за ним наблюдать буду.
– Возьмём, если пойдёт.
– Гоша, Гоша… – Я протянул руку. – Гоша хороший.
Шаг. Ещё шаг. Он стоит, не двигается. Я присел и протянул к нему руку, а он… А он – р-раз! Ка-а-ак прыгнет мне на плечо! Уцепился когтями и сидит. Я думал, так только попугаи умеют.
– Надо же. Как он тебя принял, – поразился дедушка. – Видно, понял, что ты добрый человек. Ну что ж, пошли потихоньку.
Гоша быстро освоился у нас во дворе. Скакал по участку и прислушивался ко всему, наклоняя голову.
– Надо ему коробку завести, – задумчиво сказал дедушка. – Чтобы он в ней спал.
Он принёс коробку из-под обуви, бабушка – полотенце, и мы соорудили что-то вроде гнезда.
– Придётся его на ночь в сарае запирать, – сказала бабушка. – Иначе его дикие коты гонять будут.
– Да. – Дедушка кивнул. – Наверное, крыло он сломал недавно. Звери в лесу не успели ему навредить.
– Дедуля! А как мы его лечить будем? – волновался я. Трогать крыло Гоша не давал. Отпрыгивал и смотрел неодобрительно.
– Пока никак. – Дедушка развёл руками. – Понаблюдаем. Будем надеяться, что природа сама всё сделает как надо.
Так Гоша остался жить у нас в сарае.
Утром я его выпускал. Кормил, поил.
Ел он почти всё, что готовила бабушка. Кашу, оладьи. Хлеб он любил, а брокколи – не очень.
– Гоша хороший, вот тебе борщ, вкуснота-а-а, – приговаривал я, наливая ему в миску целую поварёшку.
Но борщ Гоше не понравился. Он сунул клюв в миску, выловил картошку, а потом презрительно фыркнул.
Ещё мы с ним занимались математикой. Мне задание дали на лето – каждый день примеры решать. Я сидел в саду под яблоней, а Гоша – на моём плече. А бабушка усаживалась на стульчике напротив нас с бумагой и красками и рисовала наш портрет.
– Двадцать три плюс тридцать два равно… – бормотал я, а Гоша перетаптывался на моём плече и повторял:
– Тр-р-ри, тр-р-ри… р-р-р…
Эх, вот научился бы он разговаривать! Мне кажется, он может.
А через четыре дня я сидел в доме на кухне, пил чай, смотрел в окно и о чём-то думал. И вдруг…
– Хры-жр-си-и-и! – услышал я с улицы. Как будто дверь заскрежетала. Ветром её, что ли, распахнуло?
Я вышел в коридор, но дверь была закрыта.
– Хры-жр-си-и-и! – раздалось вновь.
Я открыл дверь и вышел на крыльцо. Гоша ходил по крыльцу туда-сюда, как профессор, и повторял «хры-жр-си-и-и». Голос у него был резкий и сиплый, так что скрипел он не хуже, а даже лучше двери.
– Гоша, – укоризненно сказал я ему, – ты бы лучше моё имя выучил! Скажи: «Глеб, привет! Привет, Глеб!» Ну скажи: «Привет!»
Но Гоша отвернулся.
Я закрыл дверь. За ней раздался страшный хохот.
– Ха-ха-ха, хр, хр, – хрипло смеялся Гоша.
Надо же, какой талант! И дверь передразнивает, и смеётся как человек.
Ещё у него хорошо получалось изображать дедушку.
– Кхе-кхе, – слышал я по утрам за окном. – Брум-брум-брум.
Гоша был страшно умный. Однажды, когда крыло уже зажило и он смог взлетать на забор, я наблюдал такую картину.
Гоша с забора кидал на дорогу грецкие орехи. Мы его угощали ими иногда.
Кинет и ждёт, пока машина проедет.
А потом прыг на дорогу. Машина-то колёсами орех раздавит, скорлупка развалится. И Гоша тут как тут – клюёт ядра.
Вот какой умный! У нас дома такая штука есть, «щелкунчик» называется. Чтобы орехи колоть. А Гоша новый способ придумал.
Когда он полностью поправился, мы с дедулей пошли в лес. Гоша гордо восседал у меня на плече и никуда не улетал. Хотя уже мог.
На той самой поляне я остановился.
– Это твой дом, Гоша, – сказал я ему немного печально. – Послезавтра первое сентября. Мне в школу надо. А потом зима. Мы не можем тебя в город взять. И неправильно это, – добавил я, вспомнив своего ужика. – Ведь твой настоящий дом здесь.
Он слетел с моего плеча и уселся на ветку старого дуба.
– Кхе-кхе, – сказал он.
Мы с дедушкой переглянулись и засмеялись.
А потом Гоша прочистил горло, как профессор перед докладом, и каркнул изо всех сил:
– Пр-р-ы-вет!
Счастливая история. Маленький хвост и большая лужа
У меня день рождения в декабре. И вот наступило четвёртое число третьеклассного декабря. И это сегодня. Завтра мы с ребятами и с папой пойдём в парк аттракционов, а сегодня пришли бабушка и дедуля, и мы сейчас будем пить чай с тортом. Мама воткнёт девять свечей, а я буду их задувать и загадывать желание. Я всегда загадываю одно и то же желание, но оно пока не сбылось.
Я вздыхаю. Как понять, может, я уже стал ответственным?
У меня вон сколько питомцев было! И гусеничка Дуняша, и ужик, и ворон Гоша. Я узнал, что гусеницы не любят жить в банке, что водяной уж питается лягушками, а не молоком, и что вороны очень умные.
Всю осень я читал про собак. Я теперь знаю, что своего любимца надо кормить здоровой едой и мыть ему лапы после прогулки. А ещё – что собаки очень скучают, когда долго не видят хозяина, могут даже заболеть. Они – настоящие, верные друзья, и человек тоже должен быть им настоящим другом.
В гостиной раздался какой-то подозрительный шум и писк. Я открыл дверь. Из дальнего угла ко мне ковылял, переваливаясь на коротких лапах, толстенький щенок. Весь коричневый, а одно ухо белое. И на хвостике белое пятнышко, как будто он макнул хвост в банку с краской.
Я замер. Потом отмер.
– Мама! – крикнул я. – Это моя собака?!
– Твоя, твоя. – Мама смеялась. Папа обнимал её за плечи, а бабушка и дедуля улыбались.
Щенок приковылял на середину комнаты, посмотрел на нас, присел и сделал лужу.
Наверное, от радости.