снулся в узкий прогал. «Откормили меня, однако», – он вспомнил о далёких хозяевах, и радость от обретённого ночлега сменилась тоской, такой же серой, как стены подвала, в котором он оказался. Постепенно усталость взяла своё, и пёс провалился в беспокойную дрёму.
Он спал и не знал, что хозяева только недавно вернулись домой после безуспешных поисков любимца, а утром они опять пойдут обходить улицу за улицей, смело подбегая ко всем встреченным собачьим стаям, станут громко «бимкать» по подвалам всех домов и площадкам магазинов. Не знал он и того, что весть о пропаже коротколапого питомца с одиноко стоящим ухом облетела Интернет, что завтра вечером кто-то увидит его, лежащего в снегу, голодного и усталого, и позвонит таким же уставшим и несчастным хозяевам. Ничего этого Бимка не знал. Он чуть не сошёл с ума от радости, когда услышал знакомое: «Бимасик!» и увидел рядом с собой заплаканное лицо Кати. Она обнимала его за шею, стряхивала с шерсти налипшие за время странствий ледышки и лихорадочно пристёгивала замёрзшими руками поводок к ошейнику: от радости она выскочила из дома без варежек. Потом они бегом неслись погружёнными в дремоту улицами, а дома его ждал вкусный бульон и новая тёплая подстилка.
Бим загрустил и, чтоб было позволительно завыть, достал из тайников души самые печальные воспоминания. Про мартовский день, когда они, как обычно, отправились на прогулку с Антониной. С некоторых пор любимая хозяйка, когда-то разглядевшая в маленьком смешном комочке родственную душу, стала совсем медленно и неуверенно ходить, а её некогда прямая спина – зависть всех соседей – согнулась. Антонина теперь ходила, сосредоточенно глядя вниз, уверенная, что Бим никуда не убежит. И он честно семенил рядом, но удержать падающую на скользкой весенней дорожке хозяйку не смог. Вот если б он был овчаркой, водолазом или хотя бы ротвейлером, с мощными лапами и спиной, может быть, такого несчастья и не случилось бы. Но Бим уродился всего лишь дворовым коротколапым псом.
«Как долго тогда пришлось звать на помощь. Никто меня не понимал, все отмахивались, пока не вышла соседка тётя Надя». Биму нравилось после прогулки заходить к ней в гости, там всегда что-нибудь вкусненькое давали. Сначала соседка сама хотела поднять Антонину, но не смогла. Приехала белая машина и увезла хозяйку. «Хотел я бежать следом, да тётя Надя не пустила. Как же долго Антонины не было! Зато когда она вернулась домой на другой белой машине, я так обрадовался! Гонял, гонял по квартире, кричал, кричал. Антонина больше не ходила со мной гулять. Она целыми днями лежала на диване, иногда опуская руку и нашаривая мою голову. Такое счастье бывало редко, но зато в эти моменты казалось, что у нас всё по-прежнему. Я даже на кухню за едой стал редко ходить и на улицу не просился: вдруг хозяйка захочет погладить, а меня нет?! Однажды она совсем перестала опускать руку, потом приехали чужие, пахнущие бедой люди. Я не хотел их пускать, но они всё равно увезли Антонину, и я больше никогда её не увидел». Слеза медленно скатилась и оставила мокрый след в густой шерсти пса, за ней по проторенной дорожке побежали другие. «Конечно, Катя, её дочка, – хорошая, и кормила вкусно, и в лес с ней ходили, но с Антониной у нас и душа была одна на двоих». На Бима навалилась такая тоска, что перехватило дыхание. Ему казалось, что свет опять уходит от него, как было сегодняшним утром, когда боль разрывала на части всё его неуклюжее тело с короткими лапами и большой головой, которую Катя положила себе на колени и гладила, заливая слезами. Биме было страшно, почти так же страшно, как несколько лет назад. Катя с Петькой тогда уехали на море, а они с Антониной наслаждались долгими прогулками и чаем с печенюшками. И вот в один из этих блаженных деньков на него вдруг накатил такой ужас, такая непроглядная тоска по уехавшим домочадцам скрутила сердце, что он завыл леденящим душу голосом. И выл, не переставая, пока тьма, неожиданно накрывшая его собачий мир, не стала рассеиваться, уступая место лучу надежды, пробившему ужас отчаяния. Через несколько минут позвонила Катя и, заикаясь от волнения, рассказала, что они с Петькой только что чуть не утонули. Антонина плакала и от страха за дочь, и от умиления: пёс за тысячи километров почуял беду своим любящим сердцем.
Таким же леденящим холодом отчаяния встретило Биму сегодняшнее утро, особенно тяжёлое после ночи, проведённой в бесконечных поисках места, где будет не так плохо. Звуки и запахи медленно уходили из его жизни, за которую цепляться не осталось сил. Наконец он провалился в мрачную темноту, где не было тепла, родных голосов, привычной подстилки и зелёных стен большой комнаты. Бим барахтался в этой жуткой теми, пока какая-то неведомая сила не подхватила пса с одиноко стоящим ухом и не вынесла в луч света, который рос, рос и наконец превратился в огромную сияющую радугу. Она занимала всё небо, вернее, она и была целым небом, и здесь, на этой разноцветной лестнице-дуге было тепло, мягко и уютно, боль исчезла, а тело стало удивительно лёгким.
Вынырнув из липкой паутины печальных воспоминаний, Бим подумал, что он всё-таки мужчина, хоть и собачьего роду, и плакать, как девчонке, ему не пристало. Он пошмыгал чёрным мокрым носом и принялся наблюдать, что делается дома. Бим смотрел вниз, на плачущих Катю с Петькой, и немного грустил от того, что он не с ними. Конечно, на радуге ему очень понравилось, но ведь внизу остались те, кого любил он и кто любил его.
«О! Кошачьи миски закрыть забыли, ура! Вот почему у Пуськи с Люськой еда всегда так вкусно пахнет? Несправедливо. А они её вечно не доедают. Ничего, сейчас я за ними подчищу!» – обрадоваться было пёс, но потом вспомнил, что хвостатые подружки уже могут не опасаться его набегов. Бим, растянувшись на жёлтой части радуги, положил морду на лапы и снова стал смотреть на своих. Внизу надвигались сумерки. Первый вечер без домашнего любимца. Катя по привычке взяла поводок, а потом, зашмыгав носом, унесла его на балкон. «Надо же: у них – вечер, темно. А здесь – день, свет, ветерок приятный», – Бим задумался о странностях мира и не заметил, как задремал.
Проснулся он от ощущения чужого присутствия рядом. Вообще, он всегда спал чутко, никому незаметно мимо хозяйской квартиры прошмыгнуть не удавалось: Бим всех громко «сдавал». А тут, то ли от переживаний, то ли от боли, так измучился, что глубоко провалился в омут сна, и никак не мог из него выбраться. Когда удалось уговорить глаза открыться, Бим увидел, что рядом сидит чёрная кошка. Она задумчиво рассматривала пса, лениво помахивая кончиком пушистого хвоста. Зрачки янтарных глаз, то суживаясь до тонкой ниточки, то расширяясь, обдавали собаку холодным блеском. «Как это у них так получается? Кошки вообще существа странные, совсем на нас не похожие. Но ругаться я с ними не люблю, я ж сильнее. Вернее, не любил… Или всё-таки не люблю? Если меня нет, я же, наверное, ничего чувствовать не должен? Но я так же люблю хозяев и по-прежнему не люблю ругаться с кошачьими. Да, странная штука жизнь. Или не жизнь? А что тогда?» Бим всегда был философом, но на радуге его любовь поразмыслить расцвела пышными побегами. Наверное, неземной свет, щедро разлитый вокруг, весьма этому способствовал.
Из пелены размышлений его вырвал голос чёрной кошки.
– Здравствуй, – протянула она вальяжно и вместе с тем холодно.
– Привет, – радостно и миролюбиво застучал в ответ по зелёной дуге Бим.
Кошка помолчала, посмотрела вниз.
– Переживают, – полувопросительно-полуутвердительно протянула она.
– Угу, – скульнул Бим, мелко подрагивая. Эта привычка робко заявила о себе, когда он впервые зашёл в медицинский кабинет, пахнущий резко и незнакомо, и окончательно утвердилась после того, как в заднюю лапу вонзилась сотня игл. Правда, Катя утверждала, что их было всего четыре, но пёс был с ней не согласен, о чём громко заявил на все окрестности. С тех пор он всегда начинал дрожать, когда встречался с чем-то болезненным или сильно грустным.
– Лира, – с достоинством произнесла чёрная кошка, лениво махнув хвостом, что, видимо, означало у неё высшую степень дружелюбия.
– Бим, – с готовностью ответил пёс, изо всех сил колотя по радуге пушистым хвостом. Его он не без основания считал выдающейся частью своей привлекательной натуры.
– Знаю, – Лира роняла слова, как плохо закрытый кран – капли.
– Откуда? – удивился Бим. Он, конечно, знал, что ему посвящены стих, рассказ и повесть, но что об этом известно и здесь, пёс, конечно, предположить не мог.
– Вы читательница, то есть, почитательница? – с надеждой спросил прототип литературных творений, готовясь дать автограф. Правда, он не знал, как он это сделает, зато точно знал, что понаслаждаться славой у него точно выйдет.
– Щасссс! – фыркнула Лира. Подумав пару мгновений, она грациозно уложила хвост вокруг лап и снизошла до кратких объяснений.
– Хозяева наши дружили. К тому же здесь все всё знают про там. – Она слегка кивнула в сторону земли. – Привыкай.
– А, – догадался пёс смешанной породы, – ты та самая кошка, которая хозяйского сына от врача защищала?
– Догадливый, – мурлыкнула кошка, польщённая такой популярностью. – Как же его было не оберегать? Пришла, тычет в малыша какой-то блестящей кругляшкой, дышать громко заставляет, потом и вовсе заявляет: встань, а ему бедолажке так плохо было, он и лежал-то еле-еле. А она – встань! Совсем с ума сошла.
– Тогда ты на него забралась и лапой эту тётеньку, лапой! Смелая ты!
– Есть такое. Если не я, кто ещё Лёшку защитил бы? От людей в этом вопросе мало толку, особенно от родителей, – довольная Лира благосклонно взглянула на пса и, придвинувшись поближе, слегка лизнула в ухо.
Бим ощутил грустную нежность к серой подружке Пусе, которая любила вылизывать его большие уши, особенно почему-то нестоячее, и отвернулся от Лиры. Повисло тоскливое молчание. Бим думал о кошках, оставшихся далеко внизу, а Лира о недосягаемом доме. Чёрная кошка впервые за долгое время почувствовала, как тоска накрывает серой тучей. Лира отодвинулась в сторону, опустила мордочку на лапы и закрыла глаза, чтобы пёс не заметил, как непрошеные слезинки заструились по чёрному носу. Она вспоминала Лёшку, смешного, шумного, вихрастого мальчишку, который постоянно тискал её, называя это объятиями, пытался дрессировать, как глупого пса, и даже таскал на прогулки в шлейке, хотя это ей ужасно не нравилось. Лёшка мог забыть покормить её или почистить лоток, но Лира всё равно любила его больше хозяйки. Почему? Она и сама не могла себе объяснить, просто любила, а он… А он не мог заснуть без неё, да и она не могла спать ни с кем, кроме как с ним. Лёшка часто оставался дома один: хозяйка много работала, и чёрная кошка честно пыталась скрасить его одинокие вечера, развлекала и убаюкивала. Однажды незаметно подросший Лёша уехал в лагерь, и Лира часами ходила по дому, ища его по всем углам. Она привычно сидела у входной двери, где всегда дожидалась его прихода из школы. Однажды Лира услышала, как хозяйка кому-то со смехом рассказывала, что Лёша пишет: «Божечки, как же не хватает кошки в ногах». Лира удовлетворенно хмыкнула: кто бы сомневался, и даже не попыталась скрыть свою радость. Лёша приехал рано утром, обнял её первую! И завалился спать. Лира заняла своё любимое место у него на плече и зорко наблюдала за тихо снующей туда-сюда хозяйкой, дабы та не потревожила