Мы хотели бы еще раз вернуться к картине выборов. Выборный процесс, как мы его видели, стал автоматическим публичным выступлением, которое определяет организатор. Отдельного человеку могут принудить — и принуждают — участвовать в нем. Он должен только знать, что все позиции, которые он может занять в пределах этого поля, в равной мере ничтожны. Нет никакой разницы, двигается ли дичь между красными флажками на том или на этом месте.
Место свободы это совсем не то, что простая оппозиция, также и не то, чего он мог бы добиться бегством. Мы назвали это место лесом. Там есть другие средства, помимо того «нет», которое ставят в предусмотренный для этого кружок или квадратик. Мы видели, конечно, что при том положении, до которого дела дошли, вероятно, только один из ста способен на уход в лес. Однако речь идет не о числовых соотношениях. При пожаре в театре хватает одной ясной головы, одного сильного сердца, чтобы заставить утихнуть панику у тысячи человек, которые поддались животному страху и могут в бегстве затоптать друг друга.
Если здесь говорится об одиночке, то под этим подразумевается человек, причем без того привкуса, который приобрело это слово за два последних века. Здесь имеется в виду свободный человек, такой же, как его создал Бог. Этот человек — это не исключение, он не представляет собой элиту. Он скорее скрывается в каждом, и различия проистекают только из степени, до которой одиночка в состоянии воплотить переданную ему свободу. Для этого ему нужно помочь — как мыслящий, как знающий, как друг, как любящий.
Также можно сказать, что человек спит в лесу. В тот момент, когда он, просыпаясь, осознает свою силу, порядок снова восстановлен. Более высокий ритм истории можно вообще объяснить тем, что человек периодически открывает себя заново. Всегда есть силы, которые хотят натянуть на него маску, то тотемистические, то магические, то технические. Тогда растет неподвижность и с нею страх. Искусства каменеют, догма становится абсолютной.
Однако с самых ранних времен повторяется спектакль, что человек снимает маску, и веселье следует за ним, ибо оно — отражение свободы.
Из-за очарования сильных оптических обманов стало привычно рассматривать человека по сравнению с его машинами и аппаратами как песчинку. Но аппараты были и остаются, тем не менее, кулисами низшего воображения. Человек произвел их и может прекратить их работу или придать им новое содержание. Оковы техники можно сломать, причем сделать это может именно отдельный человек.
15
Осталось еще указать на возможность одной ошибки — имеется в виду доверие к чистому воображению. При этом можно допустить, что оно ведет к духовной победе. Между тем, это не может определяться основанием школ йоги. Оно представляется не только многочисленным сектам, но и определенному типу христианского нигилизма, который обесценивает дело. Тем не менее, нельзя ограничиваться тем, чтобы на верхнем этаже познавать истину и добро, в то время как в подвале с ближних сдирают шкуру. Этого нельзя делать и тогда, если в духовном плане находишься не только в безопасной, но и в превосходящей позиции, а именно потому, что неслыханное страдание миллионов порабощенных вопиет к небу. В воздухе все еще ощущается запах живодерен. Вокруг таких вещей жульничать нельзя.
Поэтому нам не дано пребывать в воображении, хотя оно и дает основную силу действиям. Борьбе за власть предшествуют сглаживание картин и падение картин. Это причина, по которой мы зависим от поэтов. Они начинают свержение, и свержение тиранов тоже. Воображение и вместе с ним пение относятся к уходу в лес.
Мы хотели бы вернуться ко второй из знакомых нам картин. Что касается исторического мира, в котором мы находимся, то он подобен быстро двигающейся повозке, которая принимает то черты удобства, то черты ужаса. Это то «Титаник», то левиафан. Так как движущееся приманивает взгляд, для большинства пассажиров корабля остается скрытым, что они находятся в то же время в другом царстве, в котором господствует совершенное спокойствие. Второе из этих царств настолько превосходящее, как будто бы оно содержало первое в себе подобно игрушке, как одно из тех манифестаций, которые существуют в огромном количестве. Второе царство это гавань, это родина, мир и безопасность, которую каждый несет в себе. Мы называем это лесом.
Морское путешествие и лес — может показаться трудным объединить столь далекие друг от друга образы в одну картину. Мифу эта противоположность более знакома — то похищенный тирренскими корабельщиками Дионис приказал виноградным лозам и плющу переплести весла и дорасти до мачт. Из их чащи вырвался тигр, который разорвал разбойников.
Миф это не предыстория; он — вневременная действительность, которая повторяется в истории. То, что наше столетие снова находит в мифах смысл, относится к добрым знакам. Также сегодня человека мощные силы приводят далеко в море, далеко в пустыню и в их мир масок. Путешествие утратит свои угрожающие черты, если человек помнит о своей божественной силе.
16
Мы должны осознать и признать два факта, если хотим выйти из состояния сплошного цугцванга к продуманной партии. Во-первых, мы должны знать, как мы видели на примере выборов, что только маленькая доля больших человеческих масс способна сопротивляться могущественным фикциям времени и угрозе, которую они излучают. Эта доля, конечно, может быть замещающей. Во-вторых, мы видели на примере корабля, что сил современности не достаточно для сопротивления.
В обеих этих констатациях нет ничего нового. Они лежат в порядке вещей и всегда снова навязываются там, где дают о себе знать катастрофы. Тогда всегда действие переходит к избранным, которые предпочитают опасность рабству. И всегда действиям будет предшествовать размышление. Оно выражается однажды как критика времени, это значит: как осознание того, что действующие нынче ценности больше не достаточны, а потом как воспоминание. Это воспоминание может направляться на отцов и на их более близкие к первоистокам порядки. Тогда его целью будут именно консервативные восстановления. При больших опасностях спасительное будут искать еще глубже, а именно у матерей, и в этом соприкосновении освободится стихийная сила. Чисто временные силы не смогут выдержать ее.
Два качества предполагаются у партизана. Он не позволяет диктовать себе закон ни одной обладающей преобладающей мощью силе — ни с помощью пропаганды, ни путем насилия. И он думает защищать себя, не только используя средства и идеи времени, но одновременно держит открытым доступ к силам, которые превосходят силы времени и никогда не смогут полностью раствориться в движении. Тогда можно решиться на уход.
Теперь возникает вопрос о цели таких усилий. Как уже вкратце показывалось выше, эта цель не может ограничиваться завоеванием чисто внутренних царств. Это относится к представлениям, которые распространяются после поражения. Ограничение реальными целями, как например, ведением национальной освободительной борьбы, было бы так же недостаточным. Мы вскоре увидим, что речь идет об усилиях, которые также национальная свобода венчает как присоединяющееся. Мы ведь впутаны не в одно лишь национальное крушение, а во всемирную катастрофу, при которой едва ли можно сказать себе и еще меньше можно предсказать, кто тут, собственно, победители и кто побежденные.
Это скорее так, что простой человек, мужчина на улице, которого мы встречаем ежедневно и всюду, осознал ситуацию лучше, чем все правительства и все теоретики. Это основывается на том, что в нем все еще живут следы знаний, которые достигают больших глубин, чем банальности времени. Поэтому случается так, что на конференциях и конгрессах принимаются решения, которые гораздо глупее и опаснее, чем было бы решение первого встречного, которого спросили бы, вытащив его из трамвая.
У одиночки все еще есть органы, в которых живет больше мудрости, чем во всей организации. Это демонстрируется даже в самом его замешательстве, в его страхе. Если он измучит себя, чтобы найти выход, запасной путь, то он вместе с тем демонстрирует поведение, которое соответствует близости и масштабу угрозы. Если он не доверяет валютам и обращается к вещам, он ведет себя как тот, кто знает еще различие между золотом и печатной краской. Если он в богатых, мирных странах по ночам просыпается от ужаса, то это так же естественно как головокружение на краю пропасти. Не имеет смысла убеждать его в том, чтобы пропасти вовсе не было. И если следует посоветоваться, то хорошо, что это произойдет все же еще у края пропасти.
Как ведет себя человек ввиду и внутри катастрофы? Это тема, которая становится все актуальнее. Все вопросы объединяются в этот один и самый важный. Также и внутри народов, которые, кажется, готовят планы друг против друга, в принципе, размышляют над той же самой угрозой.
Во всяком случае, полезно внимательно следить за катастрофой, а также за тем способом, которым можно впутаться в нее. Это духовное упражнение. Если мы правильно к этому приступим, страх уменьшится, и в этом будет уже первый, значительный шаг к уверенности. Воздействие будет не только персонально благотворным, но и профилактическим, так как в той же самой степени, в какой в одиночке уменьшается страх, убавляется вероятность катастрофы.
17
Корабль означает временное, лес — вечное бытие. В нашей нигилистской эпохе усиливается обман зрения, который, кажется, увеличивает движущееся за счет покоящегося. На самом деле все, что развертывается сегодня в технической силе, это лишь мимолетное мерцание из сокровищниц бытия. Если человеку удается пусть даже только на неизмеримые мгновения войти в них, то он добудет себе уверенность: временное не только утратит угрожающее, а будет казаться ему разумным.
Мы хотим назвать этот поворот уходом в лес, а человека, который осуществляет его, партизаном. Как и слово «рабочий» это слово тоже обозначает шкалу, так как оно характеризует не только самые различные формы и области, но и ступени поведения. Не может повредить то, что у этого выражения уже есть предыстория как у старинного исландского слова, хотя мы займемся этим выражением ниже. Уход в лес следовал за изгнанием; благодаря нему мужчина демонстрировал свою волю для самоутверждения своими силами. Это считалось честным, и это так еще и сегодня, вопреки всем банальностям.