(задумчиво). Не знаю…
Вера. Что ты сказал?.Говори громче, Митя, что-то я разволновалась… что-то не слышу… (Он молчит.) А, Митя?..
Порогин(Поднимается, задумчиво на нее смотрит). Мы все испортили. Все испортили…
Вера. Что ты говоришь?..
Порогин. Не надо было нам вместе. После войны, как вернулся, как встретились, тогда нам и надо было… И не было бы лжи. И тоски этой, и отвращения — к жизни, к себе… (Тяжело ступая, направляется к выходу.)
Вера. Куда, Митя?
Старик уходит — словно не слышит.
Митя, стой!
Останавливается; стоит понуро, не оборачивается.
Митя… убей меня… если я понимаю, о чем ты говоришь… Все забыл. Ты с войны, только вспомни, едва вернулся — у тебя в легких нашли этот… Господи… Врачи говорят, в Среднюю Азию, в Крым, куда-нибудь поезжайте. Я же тебя силком буквально, чуть не на себе в Джамбай увезла. Козу держала, свиней, птиц, чтобы ты мог нормально питаться. Три года. Сама, Митя, сама! Чтоб только внутри у тебя там зарубцевалось. Да ты вспомни, ты вспомни…
Порогин(глухо, не оборачиваясь). Не поймем мы друг друга… никогда не поймем…
Вера. …А получше здоровье стало — домой возвратились… Как бешеный, засел за книжку про Горького. И девять лет жизни…
Порогин. …Да кто же нас запутал так?..
Вера. За Достоевского взялся — еще двенадцать. Толстому — тому вообще…
Порогин. Ну, довольно, довольно…
Вера. Что довольно? А я, Митя? Пока ты там с ними летал и парил — я?.. Как букашка вокруг тебя ползала: кухня-базар-магазин-прачечная, магазин-прачечная-кухня…
Порогин. Да-да-да-да-да-да!.. Ты права, но ты вслушайся, Вера, и я о том же: вся наша жизнь держится на двух шнурках — что ты для меня сделала, чего я не сделал для тебя. А еще, Вера? А еще что бывает? Ведь бывает же?!
Вера. Что бывает? Объясни мне, набитой, — чего еще в жизни бывает, кроме жизни?
Порогин. Чувство бывает! Чувство!.. Твое чувство, что с тобою случилось то самое… единственно возможное… и только с тобой… одним… И что было не зря… что не зря… то было не зря… не зря… не зря…
Старуха тяжело опускается на стул, сидит поникнув. Старик тяжело дышит, на жену не смотрит. Тишина.
Вера. В Бога ты не веришь, Митя. А был бы Бог, и ты бы знал, что он есть… (Молчат.) И ребеночек наш оттого, может, и не прижился на белом…
Порогин. Вера…
Вера. В Бога не веруем, Митя. А то бы он спас Илюшечку… сыночка моего… единственного сыночка… Илюшечку моего…
Порогин. Я тебя прошу.
Вера. Спас бы, а, Митя? Спас бы? а? а?.. Если бы мы, если бы мы? С тобой мы, а?.. Нет?..
Порогин. Ну, не надо об этом, прошу я, прошу…
Вера. Бог проклял нас, Митя.
Порогин. Я прошу тебя!
Вера. Проклял!.. Старые, больные одинокие, никому и друг другу… и даже друг другу, оказывается, и друг другу, друг другу, Митя… (И плачет, захлебывается, тянется за стаканом, опрокидывает, проливает воду на скатерть.)
Старик уходит. Она плачет, плачет… вдруг, замечает — его нет. И рукой тянется следом за ним, словно пытаясь ухватиться за что-то… За что? И бормочет, повторяет: «Митя… Митя…» И находит-таки в себе силы встать, нетвердо, цепляясь за спинки стульев, кресел направляется к выходу — навстречу ей муж с водой.
Митя… (Цепляется за него.)
Порогин. Тарантул ты, Вера!
Вера. Не бросай меня, миленький…
Порогин. В самое сердце, ведь знаешь!..
Вера. Не бросай меня, Господи, пожалей меня, Митя?..
Порогин. Нет его, нет!.. Мы с тобой, старые, больные, одинокие — есть, а Его — нет!.. Как нет нашего сына, и нашей любви, и нежности, и жалости нашей — ничего!.. И никто не виновен в том — мы, только мы!.. Ты меня слышишь? Это мы не уберегли нашего сына! Это мы преступали и лгали — мы, а не Бог! Мы, а не Бог!..
С грохотом со стены на пол обрушиваются старинные часы — то ли от крика, а возможно, от какого-нибудь иного сотрясения в почве или в атмосфере. Старики, впрочем, молчат. Наконец, она его отпускает и отворачивается. Слабо махнув рукой, бредет к столу.
Вера. Уходи… Бог с тобой… Нету сил… (Поморщившись, то ли от боли, то ли от тяжести, отчаяния, — опускается на стул.) Мне уже все равно… как-нибудь… уходи…
Порогин(внимательно на нее смотрит). Хотела воды. (Задумчиво разглядывает воду.) Трубы старые… Видно, уже не выдерживают… Ржавой стала вода… (Направляется к столу, ставит стакан, стоит, наконец, садится.) Странный сон… Всю прошлую ночь… с отчаянием и надеждой пытался тебе объяснить, почему мне трудно так жить, как живу; почему неинтересно и стыдно;и отчего дальше так продолжаться не может. О твоем предательстве я еще не знал.
Она поднимает глаза, внимательно на него смотрит.
Ты меня слушала… Кажется, даже не обрывала. И, казалось мне, что понимаешь. Лицо у тебя было… почти таким же, какое оно сейчас: заплаканным, обреченным… и недоступным для понимания. (Молчат.)
Дослушав, ты встала и ушла в другую комнату. Возвратилась с огромным револьвером в руках. Каких-то размеров… немыслимых… Наверно, с винтовку. Но по виду — револьвер. Спокойно сказала: не можешь — не живи.
Вера. Ох, Митя, уходи, сил нету, правда…
Порогин. Я помню, Вера, меня поразило не то, что ты мне так легко предлагаешь застрелиться. То поразило потом, когда уже проснулся. А тогда, во сне, помню, я у тебя спросил, где ты его взяла.
Вера. У тебя жалость есть, Митя? Хоть на каплю?..
Порогин. …Ты ответила: от матери достался. В наследство. А той — от ее матери, твоей бабки. А бабке — от еще предыдущей. И что все их мужья кончали с собой из этой дубины. Без промаха.
Вера. Ну, я же отпустила тебя, ну? Уходи. Не держу. Правда.
Порогин. …Странный… странный сон… Все гадаю… (Она молчит.) Однажды, давно… был свидетелем, слышал… женщина крикнула вслед мужчине: «Лучше бы ты умер, мерзавец». (Внимательно на нее смотрит.) Для тебя, верно, тоже было бы легче, если бы я умер сейчас, тут, возле тебя, а не ушел бы прочь и где-то еще жил…
Вера. Бога побойся, Митя, что говоришь?..
Порогин. А что? Если люди кричат — значит, это есть?.. Значит, можно и думать об этом, и говорить?.. Чему ты, собственно, так удивилась?.. Ведь все бы так просто…
Вера. Я тебя умоляю: живи. Ты живи, пожалуйста, обо мне не думай, живи. Живи, Митя. Где хочешь. Ты живи…
Он внимательно за нею наблюдает. Она то поднимает полные слез глаза, то потупит… Наконец, он встает, твердым шагом направляется к аквариуму, кормит золотых рыбок…
Порогин. Кстати, давай решим: хорошо бы нам освободиться… Хорошо бы раздать, что у нас есть.
Вера. Чего раздать?..
Порогин. Ну, книги, вещи… мебель… (Поворачивается к ней.) Дачу, квартиру.
Вера. А?.. (Встает, будто поднятая неведомой силой, да так и застывает.)
Порогин. Отдадим, говорю.
Вера. Кому?..
Порогин. Детям.
Вера. Каким детям?..
Порогин. Я решил в детский дом… В наш, Красносельский. Что с тобой?.. Где мы выросли. Это хорошо. Да и… сама говорила: недолго нам. Да и недолго… Так зачем нам? Лучше отдать. Самим, сейчас.
Вера. А, так ты решил?
Порогин. Да. Решил. Вот с тобой решил как раз… Все эти книги, картины, посуду, мебель… еще куда попадут, кому достанутся… Хорошо бы нам самим. Пока в силах. Вера…
Вера. А… А… А… А нам куда?..
Порогин. Мне ничего не надо. Может быть, в дом для стариков попрошусь. Говорят, их много понастроили. И говорят, там вполне… можно. Кормят, тепло. Буду писать. Может, еще успею.
Вера. А-а… А… А…
Порогин. Так разумно. Ни на что другое у меня времени не остается.
Вера. Это, Митя, тебя… кто так научил? Толстой?
Порогин. Зачем, Вера? Прошу…
Вера. Погоди — он? Я верно сказала: он?
Порогин. Ну что он тебе, не понимаю?!
Вера. Мне — ничего!.. Тебе!.. Тебе!.. У тебя своя голова на плечах имеется?!
Порогин. Вера…
Вера. Тебе 78 лет! Хоть немного своим умом жить можно?
Порогин. Вера, это в моем уме! Отдать, когда ты для этого созрел, — нормальный человеческий ход!
Вера. Нормальный? Добытое потом и кровью, всей жизнью — нормальный?
Порогин. Но с собой же туда не заберешь?
Вера. Не касается!.. Что мое — то мое, не касается!.. Пока я живая!.. А ты не лезь!.. Не лезь!.. (Оседает, рукой — за сердце.) О, Господи… Господи… за что мне все это?..
Он задумчиво на нее смотрит. Медленно приближается; стоит; садится.
Порогин. Конечно… можно и так: умрем, после нас кому-то достанется. Да дело не в вещах… Но ты подумай, не горячись, что предлагаю. Предлагаю почувствовать себя свободными. Нам с тобой это должно быть… легко. У Софьи Андреевны был аргумент: дети. Нам же с тобой… нам с тобой сейчас нужно… Время пришло, Вера, пойми, освобождаться — от пустого, ненужного. Я понял, поверь: все, что не в нас, — только в тягость. (Она молчит.) Меня здесь не будет. Одна в этих залах… Ну к чему тебе квартира — 102 квадратных метра?
Вера. Иностранные делегации принимать буду.
Порогин. Ну, будет нам истязать друг друга. Для себя я решил и только хочу… чтобы услышала. Поняла. И сама, чтобы не томилась, и меня не пытала. Вера, я здесь и с тобой жить больше не буду. Не буду. Понимаешь? Не буду.
Вера. Я не глухая, Митя. (Поднимает глаза и спокойно, вдруг, ясно на него смотрит.) Ты же скоро помрешь. Тогда они ко мне и придут. А я им все покажу.