– Я только что вспомнила, что забыла тебя кое о чем спросить вчера. – сказала она. – Как ты считаешь, что такое «транссексуальное разнообразие»?
– Это когда стихи о гомиках сочиняют, – быстро ответил Уилт и пошел к машине. Проехав по Парквью, он на повороте попал в пробку. Он сидел и про себя матерился. Ему было уже 34 года, и все его способности были растрачены на группу механиков и женщину, которая, без сомнения, была с интеллектуальной точки зрения ниже всякой нормы. Хуже того, он вынужден был признать, что Евины постоянные упреки, что он не мужчина, соответствовали действительности. «Если бы ты был настоящим мужчиной, – повторяла она, – ты бы проявлял больше инициативы. Ты должен самоутвердиться».
На повороте Уилт самоутвердился, ввязавшись в перепалку с водителем миниавтобуса. Как обычно, и здесь он оказался не на высоте.
– Мне кажется, проблема Уилта в том, что ему не хватает честолюбия, – заметил заведующий кафедрой английского языка, человек без нервов, имеющий тенденцию рассматривать и решать проблемы с той мерой неопределенности, которая удачно маскировала отсутствие у него уверенности в себе.
Комиссия по повышениям закивала головами, что она делала пять лет подряд.
– Может, он и недостаточно честолюбив, зато предан делу, – сказал мистер Моррис, ежегодно выступавший в поддержку повышения Уилта.
– Предан? – переспросил заведующий столовой. – Чему это он так предан? Абортам, марксизму или распущенности? Чему-нибудь, да обязательно. Я еще не встречал преподавателя-гуманитария, который не был бы чудаком, извращенцем или ярым революционером, а, чаще всего, первым, вторым и третьим одновременно.
– Совершенно верно, совершенно верно, – подтвердил заведующий кафедрой механической обработки материалов, на станках которого студент-придурок однажды смастерил несколько бомб.
Мистер Моррис ощетинился.
– Я согласен, что один или два преподавателя слишком… так сказать… ударялись в политику, но я решительно возражаю против предположения, что…
– Давайте отвлечемся от всех этих общих вещей и вернемся к Уилту, – заявил заместитель директора училища. – Мы остановились на том, что он предан делу.
– Он нуждается в поощрении, – сказал мистер Моррис. – Черт побери, он работает здесь уже десять лет, и у него все еще вторая категория.
– Именно это я и имел в виду, говоря, что он недостаточно честолюбив, – заметил заведующий английской кафедрой. – Если бы он был достоин повышения, то давным-давно был бы старшим преподавателем.
– Должен заметить, что я полностью с этим согласен, – сказал завкафедрой географии. – Совершенно очевидно, что человек, который в течение десяти лет безропотно соглашается иметь дело с газовщиками и водопроводчиками, не способен заниматься административной работой.
– Разве мы повышаем людей только из административных соображений? – спросил мистер Моррис устало. – Между прочим, Уилт прекрасный преподаватель.
– Хочу заметить, – вмешался доктор Мейфилд, заведующий кафедрой социологии, – что сейчас, в преддверии введения степеней в области исследований проблем городов и изучения средневековой поэзии, – я счастлив сообщить вам, что их введение в принципе одобрено Национальным советом по научным званиям, – крайне важно проводить солидную кадровую политику и резервировать места старших преподавателей для кандидатов, обладающих специальной подготовкой и достижениями в конкретных областях науки, а не…
– Если я правильно вас понял, – перебил его доктор Боард, возглавляющий кафедру современных языков, – вы предлагаете предпочесть на должности старших преподавателей остепененных специалистов, не умеющих преподавать, а не тех, кто умеет это делать, но не имеет степени?
– Если бы доктор Боард не прерывал меня, – продолжил доктор Мейфилд, – он бы понял, что то, что я сказал…
– Маловероятно. – заметил доктор Боард, – даже если забыть о вашем синтаксисе.
Вот так и случилось, что пятый раз подряд о повышении Уилта забыли. Фэнлендское техучилище расширялось. Возникали новые курсы, и все больше студентов, у которых было мало способностей, поступало туда, чтобы обучаться у высококвалифицированных преподавателей, чтобы в один прекрасный день училище сменило приставку «тех» на «политех». Это было сокровенной мечтой всех заведующих кафедрами и отделениями, и в процессе достижения этой высокой цели чувством личного достоинства Уилта и надеждами Евы Уилт можно было пренебречь.
Уилт узнал эти печальные новости в столовой, перед ленчем.
– Мне очень жаль. Генри, – сказал мистер Моррис после того, как они взяли подносы. – Всему виной это ужасное экономическое давление. Даже на отделении современных языков сокращения. У них только двое получили повышение.
Уилт кивнул. Ничего другого он и не ожидал. Он работал не на той кафедре, был женат не на той женщине и вообще жил не той жизнью. Он поставил свою тарелку с рыбными палочками на угловой столик и съел их в одиночестве. Вокруг него преподаватели обсуждали различные планы, в частности, кто попадет в следующем семестре в правление курса. Все они преподавали либо математику, либо экономику, либо английский, то есть предметы, которые считались наиболее важными, и поэтому добиться повышения было для них плевым делом. Гуманитарные науки в расчет не принимались, так что о повышении здесь было бесполезно даже заикаться. Уилт закончил ленч и пошел в справочную библиотеку посмотреть фармакопею на инсулин. Ему вдруг пришло в голову, что инсулин – яд, не оставляющий следов.
Так ничего и не выяснив, без пяти два он направился в комнату 752 развивать эстетические чувства пятнадцати учеников-мясников, обозначенных в расписании как «Мяс. I». Как водится, они опоздали и были в подпитии.
– Мы пили за здоровье Билла, – возвестил один из них, когда они в десять минут третьего ввалились в класс.
– Что вы говорите! – отозвался Уилт, раздавая учащимся экземпляры «Повелителя мух». – Ну и как он?
– Чертовски плохо, – отозвался верзила, на кожаной куртке которого сзади было написано «От-зынь!». – Его выворачивает наизнанку. У него день рождения, он выпил четыре рюмки водки и коктейль…
– Мы остановилась на том, как Пигги попадает в лес, – сказал Уилт, пытаясь отвлечь их внимание от дня рождения. Он взял тряпку и стер с доски изображение противозачаточного колпачка.
– Это отличительный знак мистера Седвика, – сказал один из мясников. – Он всю дорогу распространяется о противозачаточных средствах и тому подобном. У него такой пунктик.
– Пунктик? – переспросил Уилт, стараясь быть лояльным.
– Ну, знаете, насчет контроля за рождаемостью. Он ведь когда-то был католиком, верно? А теперь он уже не католик, вот и старается наверстать упущенное, – сказал невысокий парнишка с бледным лицом, развертывая шоколадку.
– Кто-нибудь должен рассказать ему о противозачаточных таблетках, – вмешался другой парень, поднимая голову с парты и глядя на Уилта заспанными глазами. – С резинкой ни фига не чувствуешь. С таблеткой куда лучше.
– Наверное, ты прав. – сказал Уилт. – Но я слышал, бывают и осложнения.
– Ну, это кто и как берется за дело. – заявил парень с бакенбардами.
Уилт неохотно вернулся к «Повелителю мух». Он читал эту книгу, наверное, уже в двухсотый раз.
– Так вот. Пигги попадает в лес и… – начал он, но его тут же перебил еще один ученик, который, судя по всему, разделял отвращение Уилта к приключениям Пигги.
– Осложнения дают только те таблетки, где много половых гормонов.
– Половых гормонов? Очень интересно, – заметил Уилт. – Похоже, ты хорошо в этом разбираешься.
– Одна старуха, что живет на, нашей улице, получила тромб в ноге…
– Глупая старуха, – сказал парень с шоколадкой.
– Слушайте, – вмешался Уилт, – или мы будем разбираться, что Питер знает по поводу побочных эффектов противозачаточных таблеток, или мы будем дальше читать про Пигги.
– А пошла она, эта Пигги, – заявили бакенбарды.
– Прекрасно, – сказал Уилт с облегчением. – Тогда сидите тихо.
– Итак, – сказал Питер, – эта баба, правда, она не такая уж и старая, ей где-то около тридцати, так вот она пила таблетки, и у нее появился тромб, и доктор сказал моей тетке, что все дело в гормонах и что ей лучше пить другие таблетки. Так вот ее мужу пришлось пойти на стерилизацию, чтобы у нее больше не было тромба.
– Пусть меня застрелят, чтоб я такое над собой позволил, – заявил парень с шоколадкой. – Я хочу, чтобы у меня там все было как положено.
– Каждому – свое, – сказал Уилт.
– Никому не позволю подступиться к моему хозяйству с проклятым ножом, – сказали бакенбарды.
– Да кому ты нужен? – заметил кто-то.
– А как насчет того мужика, чью жену ты трахнул? – спросил парень с шоколадкой. – Уверен, он не имел бы ничего против.
Уилт еще раз прибегнул к помощи поросенка и вернул их к обсуждению проблем стерилизации.
– Кстати, – сказал Питер, – теперь это не то, чтобы раз и навсегда. Они теперь могут тебе вставить такой маленький золотой краник, и ты можешь его повернуть, если захочешь потомства.
– Да иди ты! Все вранье!
– Ну, бесплатно тебе это никто не сделает, надо заплатить. Я читал об этом в журнале, в Америке уже эксперименты проводят.
– А что если прокладка полетит? – спросил парень с шоколадкой.
– Позовешь водопроводчика.
Уилт сидел и слушал, как мясники из первой группы разглагольствовали о стерилизации и противозачаточных спиралях, об индейцах, которым бесплатно раздают приемники, о самолете, приземлившимся в Одли Энде с грузом нелегальных иммигрантов, о том, что сказал чей-то брат, полицейский в Брикстоне, о черных, о том, что ирландцы еще хуже и о бомбах, а потом опять о католиках и контроле за рождаемостью, о том, что кто это захочет жить в Ирландии, где даже презервативов не купишь, и опять о таблетках. И все это время Уилт напряженно думал, как бы ему избавиться от Евы. Посадить ее на диету из противозачаточных таблеток с высоким содержанием гормонов? Если их растереть и смешать с овалтином, который она принимает перед сном, то есть надежда, что она быстренько вся покроется тромбами. Но он тут же выбросил эту идею из головы. От одной мысли о Еве с тромбами выворачивало наизнанку. Кроме того, таблетки могли не подействовать. Нет, надо придумать что-то более эффективное и надежное. Лучше всего подошел бы несчастный случай.