средневековья, хотя внутренние силы уже подтачивали традиционные устои и гильдийская молодежь отзывалась на это беспричинной тревогой, бессознательным беспокойством и неутолимой жаждой новизны».
За пять лет до переезда Джерарда в Лондон, в 1625 году, скончался король Яков I, который, несмотря на весь свой апломб, оказался неспособным решить сложные экономические, социальные, политические задачи, стоявшие перед Англией. Тщедушный и ничтожный человек, он думал больше всего о своем благополучии и удовольствиях — исполнении малейших своих прихотей, устройстве балов и маскарадов, угождении всесильному сатрапу — герцогу Бекингему. Божественное право королей, которое он отстаивал в своих трактатах, на деле означало для него право нещадно обирать подданных и жить в свое удовольствие.
Престол унаследовал его сын, Карл I. Еще будучи принцем Уэльским, он возмутил всех добрых англичан тем, что собирался жениться на испанской принцессе-католичке. Ведь Испания была давним соперником Англии; ее пираты грабили английские торговые суда и не пускали их в Вест-Индию; испанские короли в союзе с папой плели интриги против законной английской династии. Тогда, в двадцать третьем году, брак не состоялся. Но став королем, Карл женился на католичке-француженке, дочери Генриха IV. Вместе с новой королевой в Англию прибыли папистские священники, носители духа старой антихристовой церкви, которых к тому же считали шпионами Рима. Во дворце, во внутреннем храме, служили мессы. Процветали придворные театры, балы, нечестивые, фривольные увеселения.
Парламент, собравшийся в 1628 году, осмелился поднять голос против окатоличивания страны, против пустого и бесчестного герцога Бекингема, фаворита короля, против наступления на права и привилегии свободных англичан. Король по наущению Бекингема вводит незаконные, не утвержденные парламентом налоги, говорили депутаты. Король не считается с правами избранного народом парламента. Его приспешники арестовывают и заключают в тюрьму инакомыслящих. И оппозиция победила: под ее давлением Карл, всегда нуждающийся в деньгах, утвердил «Петицию о праве». «Народ Англии, — говорилось в ней, — не должен быть против своего желания принуждаем к займам и уплате налогов, не утвержденных парламентом. Никто не может быть арестован и лишен имущества иначе как по законному приговору суда. Произвольные аресты должны быть прекращены, как и постои солдат в частных домах».
Ободренная оппозиция торжествовала — не только в парламенте, но и по всей стране. Из графств, из городов и маленьких местечек раздавались требования отстранить от власти Бекингема, предать его суду, отменить таможенные пошлины. В августе 1628 года фанатик-пуританин Джон Фелтон вонзил кинжал в грудь герцога; ненавистный временщик был убит наповал; лондонские подмастерья встречали привезенного на казнь убийцу цветами.
Но несмотря на «Петицию о праве», несмотря на убийство Бекингема, все оставалось по-старому. Продолжались незаконные поборы, притеснения, штрафы. А в ответ на усиление оппозиции новая зловещая фигура поднимается возле короля, чтобы нагонять ужас на пуритан, еретиков, отступников «истинной англиканской веры». Гонитель пуритан и сектантов Уильям Лод назначается архиепископом Лондонским и приобретает огромное влияние на короля.
И сразу страна почувствовала твердую руку нового ревнителя англиканской веры. Едва он принял сан, как король потребовал прекращения всяческих религиозных пререканий и безусловного подчинения единой, официально установленной церкви. Это означало, что отныне ереси, секты, сами убеждения будут беспощадно подавляться. В парламенте, в значительной мере состоявшем из пуритан, поднялась буря. Депутаты обрушились на католические порядки, заразой проникшие в церковь, отравившие королевский двор. Среди прочих выступил малоизвестный сельский сквайр Оливер Кромвель. Он защищал права пуританских проповедников. Парламент осудил проникновение папистских порядков в церковь, взимание налога без разрешения обеих палат, саму уплату незаконных поборов. В ответ на это король распустил парламент и заключил лидеров оппозиции в тюрьму. Общины «пытались присвоить себе всеобщую и самодовлеющую власть, которая принадлежит только нам, а не им», — говорилось в королевской резолюции.
Реакция восторжествовала. Двенадцать лет после того Карл не будет созывать народных представителей.
Но в годы беспарламентского правления — в те как раз годы, когда скромный провинциальный подмастерье Джерард Уинстэнли учился ремеслу торговца в лавке Сары Гейтер, — оппозиция монархическому произволу не поникла, не опустила руки. Она лишь затаилась на время, чтобы позже загреметь взрывом невиданной силы. Она гнездилась в поместьях новых дворян-джентри, которые, подобно сквайру Оливеру Кромвелю, вернувшись после разгона парламента домой, занялись переустройством хозяйства на новый лад, ища прибыли и свободы от феодальных повинностей. Она проявлялась то тут, то там, в борьбе с местными властями и судьями, в отказе платить «корабельные деньги» — незаконный побор, введенный королем, в непосещении обязательной церковной службы и в тайных молитвенных собраниях. Она таилась в сердцах хозяев мастерских и лавочек, в сердцах лондонских подмастерьев — великой и грозной силы, которой еще суждено будет явить себя миру.
Лондонские подмастерья — эпрентисы — жили своей особенной жизнью. Да, они честно трудились от зари до зари, выполняя поручения хозяев, считали и берегли копейку, не позволяли себе разгульных забав. У них имелись иные пристрастия и увлечения, занимавшие дух и разум, заполнявшие досуг. Они поднимались до света и после усердных молитв собирались вместе, и читали, и рассказывали друг другу о последних событиях.
Что волновало их умы? Конечно, пуританская проповедь. Именно в ней они находили ответ на животрепещущие вопросы жизни духа, которые оказывались тесно связанными с жизнью практической — политической, экономической, социальной. Языком, понятным каждому слушателю — могучим и страстным языком Ветхого завета, — пуританские проповедники говорили с кафедр о нуждах страны: о самовластии короля, о беззаконии судей и правителей, о мерзких, нечестивых увеселениях двора. Они клеймили развратную жизнь Вавилона-Лон-дона, они взывали к отмщению. «Горе тем, — гремели они с кафедр, — которые храбры пить вино и сильны приготовлять крепкий напиток, которые за подарки оправдывают виновного и правых лишают законного! Зато, как огонь съедает солому и пламя истребляет сено, так истлеет корень их, и цвет их рассеется, как прах!»…
Вместе с другими подмастерьями Джерард, вероятно, ходит слушать знаменитых проповедников — Джона Эверарда, Джилса Рэндалла, Джона Баствика. Эверард пленяет не только глубоким знанием самого Писания, но и осведомленностью в тайнах науки неоплатоников, мистических откровений Николая Кузанского и Марсилио Фичино, тонкой философии Плотина, Дионисия Ареопагита, Иоганна Таулера. Джерард, может быть, и не запомнит имен этих мудрецов, но их стремление проникнуть в святая святых божественной мудрости поражает его воображение. Проповедники обращаются к пророчествам Даниила и толкуют Откровение святого Иоанна. Они говорят словами Исайи: «Горе тем, которые постановляют несправедливые законы и пишут жестокие решения, чтобы устранить бедных от правосудия и похитить права у малосильных из народа моего, чтобы вдов сделать добычею своею и ограбить сирот».
Джерард много читает. Снова и снова перечитывает тексты священной истории, углубляется в толкования. Среди них самой популярной книгой — почти как Библия — были «Акты и памятники» Джона Фокса; Джерард внимательно ее изучал. Пять эпох, предсказанных Даниилом, означали согласно этой книге 300 лет преследований христиан в Риме, рост новой церкви, ее духовное падение, правление антихриста-папы и, наконец, время реформации и обновления. Точные даты каждой эпохи установить, конечно, было затруднительно, но схема эта утверждала главную идею: недолго осталось править миром беззаконию; страдания пуритан и сектантов неслучайны; спасение и наступление тысячелетнего царства Христова — близко.
Фокс рассматривал библейские тексты и с точки зрения собственно английской истории. И юные подмастерья, читавшие его книгу, сознавали себя действующими лицами великой вселенской драмы. Они читали еще «Книгу мучеников» того же Фокса, где рассказывалось о страданиях пуритан при Марии Кровавой — королеве-католичке, нещадно преследовавшей протестантов, об их благочестии и героизме; читали трактат Джона Нэпира «Ясное раскрытие общего смысла Откровения святого Иоанна», обширный труд Томаса Брайтмана «Откровение Откровения», переведенное на английский язык сочинение Иоганна Генриха Альстеда «Возлюбленный град, или Тысячелетнее правление святых на земле». И уже тогда, в ранние юношеские годы, вставали перед Джерардом Уинстэнли смутные образы грядущего преображения мира, обновления человечества, счастья для всех, справедливости для угнетенных и обездоленных… А может быть, ему попадались в руки и книги великих английских утопистов — Томаса Мора и Френсиса Бэкона…
Но мечты о счастье и попытки проникнуть в тайны грядущего наталкивались на жестокие проблемы дня. Проповедники говорили о свободе веры, о правомерности личных исканий и индивидуального общения с богом, а Уильям Лод, ставший в 1633 году архиепископом Кентерберийским и вторым после короля главой церкви, вел наступление на свободную мысль. Болезненно самолюбивый, ограниченный, жестокий, закосневший в мертвой догме старик требовал соблюдения внешней обрядности, узколобого идолопоклонства, коленопреклонений и бесчисленных крестных знамений, пышного, столь похожего на папистское, богослужения. Выступления тех пуританских проповедников, кого не утвердили в канцелярии Ло-да, были запрещены; тексты проповедей заранее составлялись под бдительным руководством архиепископа и рассылались по приходам. В угоду легкомысленной юной королеве были отменены благочестивые запреты на разгульные воскресные увеселения. А недовольные терпят гонения — их допрашивают с пристрастием в мрачных казематах суда Высокой комиссии, бичуют, клеймят каленым железом, налагают штрафы, бросают в тюрьму.