Он все шел по кругу, толкаемый и толкающий других, ужасные звуки раздирали уши. Он слышал, казалось, все удаляющиеся крики ведущего, командующего: «Вперед, быстрее. Нет, теперь вокруг дерева. Эй, вы, назад в группу, всем вместе. Оставаться всем вместе. Теперь назад, вправо, обратно. Быстрее, быстрее».
Они пошли в обратном направлении, огромная масса людей, толкающих мистера Мида, вдавливающих его в такую же массу людей впереди. Затем они внезапно снова пошли вперед, дюжина маленьких пересекающихся людских потоков, текущих друг против друга в толпе, и его проволокли несколько шагов вправо, затем развернули и потащили по диагонали влево. Пару раз его выталкивали на окраины группы, но, что очень удивляло его, когда он думал над этим впоследствии, он упорно лез назад, в середину волнующейся толпы.
Это было так, словно он все это время не принадлежал никому кроме толпы спешащих безумцев. Обритые женские головы ударялись ему в грудь, когда группа меняла направление, которого он ожидал. Он сам ударял кого-то и не обращал внимание на кряхтение и вздохи, которые помогал создавать. Он был частью этой… этого… бог знает, чего. Он был в истерике, в синяках, скользкий от пота, но в голове не было ни единой мысли, кроме того, чтобы удержаться на ногах.
Он был частью толпы и больше ничего не знал.
Внезапно откуда-то с окраины водоворота бегущих, толкающихся нагих тел раздался крик. Это был долгий вопль мощного мужского голоса, он длился и длился, почти заглушив музыку-шум. Женщина впереди мистера Мида подхватила его оглушительным визгом. Кричавший замолчал, почти сразу же замолкла и женщина.
Затем мистер Мид снова услышал крик, и женщина снова присоединилась к нему, и он не удивился, услышав добавившийся к шуму собственный голос. Он излил в этом крике все расстройства двух последних недель, все удары, толчки и синяки нескольких последних минут, все крушения и ненависть, накопившиеся за жизнь. Опять и опять раздавался крик, и каждый раз мистер Мид вторил ему. Все вокруг тоже присоединялись к нему, пока, наконец, не образовался устойчивый, неодушевленный вопль всей тесной толпы, скользящей, падающей и гоняющей саму себя по огромному лугу. Где-то в уголке сознания мистер Мид испытывал детское удовлетворение от ритма, в котором они вопили, и он самого процесса крика.
Удар пульса, удар, крик-к-к-к, удар пульса, удар, крик-к-к-к, удар пульса, удар, крик-к-к-к…
Все вместе, все вокруг. Все вместе. Это было прекрасно!
Позже он не мог сообразить, сколько они бегали и кричали, когда он заметил, что больше не находится в середине плотной толпы. Они как-то разрядились и растянулись по лугу в длинную, волнующуюся линию.
Он испытал легкое смущение. Не теряя ритма криков, он делал усилие, чтобы приблизиться к мужчинам и женщинам справа от него.
Крик резко оборвался. Музыка-шум смолкла. Он уставился перед собой, куда глядел кто-то еще, и увидел его.
Пушистое коричневое животное размером с овцу. Оно повернуло голову и бросило явно дрогнувший, явно испуганный взгляд на них, затем высочило на ноги и бешено понеслось по лугу.
— Хватайте его! — раздался откуда-то голос ведущего. — Хватайте! Все вместе! Хватайте его!
Кто-то двинулся вперед, и мистер Мид последовал за ним. Снова раздался крик, нескончаемый, неописуемый вопль, и он присоединился к нему. Затем он бежал по лугу за пушистым коричневым животным, крича во всю глотку, с затемненным и гордым сознанием, что все рядом с ним делают то же самое.
— Хватайте его! — гремело у него в голове. — Хватайте его, хватайте!
Уже почти пойманное, животное резко сжалось и прыгнуло назад, через линию людей. Мистер Мид метнулся к нему, выбросив вперед руки. С полной горстью шерсти он упал на колени, а животное ускакало.
Не переставая кричать, он тут же вскочил на ноги. Все повернулись и побежали вместе с ним.
— Хватайте его! Хватайте его! Хватайте его!
Животное бегало взад-вперед по лугу и люди преследовали его. Оно изворачивалось, увиливало, прыгало, избегая сходящихся групп.
Мистер Мид бежал вместе со всеми, бежал в первом ряду. И кричал.
Куда бы ни поворачивалось покрытое коричневым мехом животное, люди поворачивали тоже. Они все приближались и приближались к нему.
Наконец, они схватили его.
Толпа поймала его в огромный круг и сомкнулась. Мистер Мид был первым, кто дотянулся до него. Он ударил его кулаком и пинком опрокинул на землю. Девушка прыгнула на распростершееся тело и стала с искаженным лицом рвать его ногтями. Мистеру Миду удалось сомкнуть руку на покрытой мехом ноге. Он сделал ужасный рывок, и нога осталась у него в руке. Он слегка удивился начиняющим ее обрывкам проводов и сложным механизмам.
— Мы схватили его! — пробормотал он, уставившись на ногу. Мы схватили его, безумно плясали его мысли. Мы схватили его, мы схватили его!
Внезапно он почувствовал себя очень уставшим, почти совершенно лишенным сил. Он выбрался из толпы и тяжело опустился на землю. Он продолжал смотреть на обрывки проводов, торчащих из оторванной ноги.
К нему, тяжело дыша, подошел мистер Сторку.
— Отлично, — сказал мистер Сторку. — Вы получили хороший Крик?
Мистер Мид показал покрытую коричневым мехом ногу.
— Да, получил, — озадаченно сказал он.
Желтоволосый молодой человек рассмеялся.
— Вам нужен хороший душ и хорошее успокаивающее. Пойдемте. — Он помог мистеру Миду подняться на ноги и, поддерживая его под руку, повел по лугу к широкой желтой площадке под трибунами. Вокруг остальные участники Крика весело щебетали друг другу, как они очистились и привели в порядок свой метаболизм.
Очутившись в одной из многих кабинок, которыми было наполнено пространство под трибунами, мистер Мид начал чувствовать себя самим собой что вовсе не говорило, будто он чувствовал себя лучше.
Что-то ушло из него в последние несколько секунд, когда он рвал механическую добычу, что-то, что он безгранично хотел бы оставить на сыром дне своей души. Он, скорее всего, никогда и не знал, что оно существует.
Он чувствовал себя смутно, гнетуще, как человек, перелистывающий книгу о сексуальных извращениях, вдруг натыкающийся на особенно безобразную историю, которая в каждой детали является параллелью истории его жизни, и понимающий — в единственной ужасной вспышке — точно, что все эти невинные на вид причуды и нюансы относятся лично к нему.
Он попытался напомнить себе, что он по-прежнему Оливер Т. Мид, хороший муж и отец, уважаемый, исполнительный работник, существенная опора общества и местной церкви, но это не помогало. Теперь и на всю оставшуюся жизнь он знал, что был, также, совершенно иным существом.
Он должен во что-нибудь одеться. Быстро.
Мистер Сторку кивнул, когда мистер Мид объявил свою нужду.
— Вы, вероятно, много накопили в себе. Со временем вы начнете освобождаться от этого. Я не беспокоюсь: вы так же в здравом уме, как и любой другой в вашей эпохе. Но вашу одежду собрали с поля вместе со всем мусором от нашего Крика, и поле уже готовят для новой партии.
— Что же мне делать? — запричитал мистер Мид. — Я не могу вернуться домой в таком виде.
— Да? — спросил чиновник с изрядной долей любопытства. — Действительно не можете? Гм… очаровательно! Ну, шагните сюда, под этот экипировщик. Я полагаю, вы хотите костюм двадцатого века?
Мистер Мид кивнул и с сомнением занял место под указанным механизмом, когда очередной вновь одетый гражданин Америки двадцать пятого столетия вышел из-под него.
— Да-а… Пожалуйста, сделайте что-нибудь нормальное, что я могу носить.
Он смотрел, как хозяин быстро регулировал какие-то циферблаты. Из машины над головой- раздался легкий гул, и на мистере Миде появился неофициальный черно-белый вечерний костюм. Через секунду он сменился другим, обувь выросла и превратилась в высокие резиновые сапоги, пиджак вытянулся в зюйд-вестку. Теперь мистер Мид был прекрасно одет для мостика любого китобойного судна.
— Стоп! — обезумевши, закричал он, когда дождевик стал превращаться явно в спортивные трусы. — Вернитесь назад, к первой вещи.
— Вы можете сделать это сами, — указал мистер Сторку, — если ваше подсознание не имеет ничего против. — Однако, он снова сунулся к машине, и мистер Сторку был снабжен твидовым пиджаком и бриджами для гольфа, такими популярными в 1920-х годах.
— Так лучше?
— Я… Кажется, да. — Мистер Мид нахмурился, взглянув на себя. Конечно, это был странный костюм для вице-президента «Антисептических резервуаров Свитботтома, инк.», вернувшегося в свое время, но по крайней мере, это был костюм. И скоро он будет дома…
— Теперь послушайте, Сторку, — сказал он, потирая руки и отбросив непристойные воспоминания о себе. — У нас неприятности с Уинтропом. Он не хочет возвращаться с нами.
Они вышли наружу и остановились на краю луга. Вдалеке был организован новый Крик.
— Ну и что? — спросил без малейшего интереса Сторку. Он показал на шумную толпу толкающихся голых людей. — Знаете, два-три таких занятия, и ваша психика будет в прекрасной форме. Хотя, глядя на вас, я бы сказал, что Стадион Папики был бы куда лучше. Почему бы вам не заняться этим? Одна первоклассная, визжащая, головокружительная паника, и вы будете абсолютно…
— Благодарю вас, нет! Мне уже достаточно этого, вполне достаточно. Моя психика — мое личное дело.
Желтоволосый молодой человек серьезно кивнул.
— Конечно. «Психика взрослого индивидуума не подлежит ничьей юрисдикции, кроме как в интересах самого взрослого индивидуума». Конвенция от 2314 года ‚единогласно принятая всем населением Соединенных Штатов Америки. Позднее, конечно, расширена международным плебисцитом от 2337 года, включающим весь мир. Но я лишь сделал личное, дружеское предложение.
Мистер Мид заставил себя улыбнуться. Он был огорчен, обнаружив, когда улыбнулся, что лацканы пиджака встали торчком и нежно пригладили щеки.
— Не обижайтесь, не обижайтесь. Я уже сказал, что получил все, что хотел, от этого сумасбродства. Но что вы собираетесь делать с Уинтропом?