— У него? Я хотела спросить, это плохо?
Флюрит указала на микроскоп.
— Взгляните. Я проецирую изображение на сетчатку глаз, но ваш народ, я уверена, еще не поднялся до этого. Вам для всего нужны механические приспособления. Подойдите, взгляните. Сейчас он сражается с «Диетамеба фрагилис». Маленькие, быстрые и очень, очень злобные.
Мэри Энн поспешила к сферическому микроскопу и напряженно уставилась в окуляры. Там, в самом центре поля, был Гигио. Прозрачный пузырек шлема покрывая его голову, все тело скрывала толстая, но гибкая одежда. Около дюжины амеб размером с собаку роились вокруг него, тянулись к его телу тупыми травянистыми псевдомодиями, а оп рубил их огромным двуручным мечом, рассекая надвое наиболее смелых и упорных тварей. По учащенному дыханию Мэри Энн поняла, что он устал. То и дело он быстро оглядывался через левое плечо, словно следя за чем-то вдалеке, — Откуда он получает воздух? — спросила она.
— В костюме достаточно кислорода на все время запора, — Объяснил у нее за спиной голос Флюрит, несколько удивленной вопросом. — Он там уже минут пять. Я думаю. он справится. Мне кажется он получил хорошую встряску… Вы видите это?
Мэри Энн задохнулась. Продолговатое веретенообразное существо заканчивающееся хлещущей, хлыстоподобной нитью, пронеслось по полю над самой головой Гигио. Оно было в полтора раза больше него. Гигио пригнулся, нападавшие на него амебы тоже отпрыгнули назад. Однако, они вернулись, как только опасности миновала. Гигио продолжал рубить их усталыми движениями.
— Что это было?
— Трепанозома. Она прошла слишком быстро, чтобы я успела определить подвид, но выглядела, как «Трепанозома гамбиенсе» или «Родисиенсе» — простейшие возбудители сонной болезни. Но что-то она слишком большая, как мне помнится… Это может быть… Ох, дурак он, дурак!
Мэри Энн с неподдельным испугом повернулась к ней.
— Почему? Что он сделал?
— Не удосужился получить чистую культуру, вот что он сделал. Смешать несколько различных видов кишечных амеб — это дико само по себе, но если трепанозомы, то может быть что угодно! А он уменьшился до 35 микрон!
Вспомнив испуганные взгляды Гигио через плечо, Мэри Энн метнулась назад к микроскопу. Человек все еще отчаянно сражался, но удары меча замедлились. Внезапно еще одна амеба неторопливо вплыла в поле зрения. Она была почти прозрачная, в половину его роста.
— Это что-то новое, — сказала Мэри Энн. — Она опасна.
— Нет. «Йюдамеба батсчилии» всего лишь ленивая, добродушная глыба. Но чего так остерегается Гигио слева, Оборачивается, словно… Ой!
Последний возглас вырвался невольно, но в нем было столько отчаяния. Овальное чудовище — в три раза длиннее и в два шире Гигио — метнулось в поле зрения с левой границы, словно отвечая своим появлением на ее вопрос. Тонкие, как волоски, псевдоподобии, которыми оно было покрыто, казалось, придавали ему фантастическую скорость.
Гигио ударил его мечом, но оно метнулось в сторону и скрылось из поля зрения микроскопа. Через секунду оно вернулось, снижаясь, точно пикирующий бомбардировщик. Гигио отпрыгнул, но одна из нападавших на него амеб промедлила. И исчезла, бешено извиваясь, в воронкообразном рту, который раскрылся на переднем конце яйцеобразного чудовища.
— «Баландидиум коли», — объяснила Флюрит, прежде чем Мэри Энн смогла заставить дрожащие губы выдавить вопрос. — Сто микрон в длину, шестьдесят пять в ширину. Быстрая, смертоносная и ужасно голодная. Боюсь, рано или поздно она доберется до него. Он не сможет долго уворачиваться. Это конец микроохоты нашего приятеля. Ему не убить зверя таких размеров.
Мэри Энн протянула к ней дрожащие руки.
— Вы не можете что-нибудь сделать?
Лысая женщина, наконец, отвела глаза от потолка. Она, казалось, с большим усилием сфокусировала их на девушке. В глазах светилось яркое изумление.
— Что я могу сделать? Он будет заперт в этой культуре, по меньшей мере, еще четыре минуты, совершенно неразрушимым запором. Вы ожидаете, что я… пойду туда и спасу его?
— Если вы можете… конечно!
— Но это будет вмешательство в суверенные права его, как личности! Моя дорогая девочка! Даже если его желание уничтожить себя бессознательно, все же оно происходит из основной части его личности и должно быть уважаемо. Все это описано дополнительными правами Конвенции о…
— Откуда вы знаете, что он хочет уничтожить себя? — зарыдала Мэри Энн. — Я никогда не слышала от него подобного! Он считается… вашим другом! Может быть, он случайно попал в неприятности более серьезные, чем ожидал, и не может выбраться. Я уверена, что так и есть. О… бедный Гигио! Пока мы здесь разговариваем, его убивают!
Флюрит задумалась.
— Может, вы в чем-то и правы. Он романтик и от общения с вами получил разные хвастливые авантюристические понятия. Раньше он не предпринимал ничего такого рискованного. Но скажите мне, как вы думаете, стоит вмешаться в суверенные права личности только для того, чтобы спасти старого и дорогого друга?
— Я не понимаю вас. — беспомощно сказала Мэри Энн. — Конечно! Почему бы вам не позволить мне… сделайте, что можно, и пошлите меня к нему. Пожалуйста!
Молодая женщина поднялась и покачала головой.
— Нет, я, думаю, буду полезнее. Должна сказать, этот романтизм заразителен. И, — она рассмеялась, — немного интригующий. Ваши люди в двадцатом веке ведут такую жизнь!
Прямо на главах Мэри Энн она начала быстро съеживаться. Раздалось шипение, словно погасла свеча, и ее тело, казалось, проникло в микроскоп.
Теперь Гигио упал на одно колено. Амебы, которые окружали его, либо сбежали, либо были проглочены. Он вращал мечом над головой, пока «Балантидиум» бросалась то с одной, то с другой стороны, но выглядел очень усталым. Губы его были сжаты, глаза сощурились от отчаяния.
А затем огромное существо пошло прямо вниз, проводя ложную атаку, и, когда он ударил мечом, легко уклонилось и ударило его с тыла. Гигио упал, выронив свое оружие.
Забили волоски-псевдоподии, чудовище плавно повернулось вокруг своей оси, чтобы воронкообразный рот оказался впереди, и ринулось в последнюю атаку.
Огромная рука, размером со всего Гигио, появилась в поле зрения и отбросила чудовище в сторону. Гигио встал на ноги, поднял меч и недоверчиво взглянул вверх, Он с облегчением выдохнул, затем улыбнулся. Флюрит, очевидно, перестала уменьшаться, остановившись на размерах в несколько сот микрон. Тело ее не было видно Мэри Энн в поле микроскопа, но было отлично видно «Балантиднум коли», которая развернулась и умчалась прочь.
И в оставшиеся минуты запора не было ни единого существа, которое проявило хотя бы смутную склонность подивиться соседству Гигио.
К изумлению Мэри Энн, первыми словами Флюрит к Гигио, когда он появились рядом с ней в полный рост, были извинения:
— Прости пожалуйста, но твоя задиристая подруга заставила меня взволноваться о твоей безопасности. Если ты хочешь обвинить меня в нарушении Конвенции и вмешательстве в тщательно подготовленные планы самоубийства…
Гигио жестом велел ей замолчать.
— Забудем это. Ты спасла мне жизнь и, насколько я знаю, я хотел быть спасенным. Если я возбужу против тебя процесс о вмешательстве в мое подсознание, то по всем правилам, мы должны будем вызвать на суд мое сознание в качестве свидетеля в твою защиту. Дело может затянуться на месяцы, а я слишком занят.
Молодая женщина кивнула.
— Ты прав. Нет ничего хуже, чем тяжба шизоида, она ведет к осложнениям и игре словами. Но все же я благодарю тебя — я не собиралась спасать тебе жизнь. Не знаю, что толкнуло меня на это.
— Это все она, — указал Гигио на Мэри Энн. — Век субординации всеобщей войны, тотального подслушивания… Я знаю, это заразительно.
Мэри Энн прорвало.
— Ну, хватит Никогда в жизни… я… я… я не могу в это поверить! Сначала она не хочет спасать тебе жизнь, потому что это было бы вмешательство в твое подсознание — в подсознание! Потом, когда она все же кое-что сделала, то извиняется перед тобой… Она извиняется! И ты, вместо того, чтобы поблагодарить ее, говоришь так, словно прощаешь ее за… за оскорбление действием! А затем ты начинаешь оскорблять меня… и… И…
— Прости, — сказал Гигио, — я не намеревался оскорблять тебя, Мэри Энн, ни тебя, ни твой век. Вообще-то мы должны помнить, что это был первый век новых времен, это был кризис, с которого началось выздоровление. И в очень многих случаях это был действительно великий и предприимчивый период, в котором Человек, по сравнению с прошлым, осмелился на многое, чего ие пытался делать до тех пор.
— Ладно. В таком случае… — Мэри Энн откашлялась и почувствовала себя лучше. И в этот момент она увидела, как Гигио и Флюрит обменялись явно намекающими усмешками. Она сразу перестала чувствовать себя лучше. Будь прокляты эти люди! Кто, по-ихнему, они такие?
Флюрит пошла к желтому квадрату выхода.
— Мне нужно идти, — сказала она, — я лишь пришла попрощаться перед моей трансформацией. Пожелай мне удачи, Гигио.
— Трансформацией? Так скоро? Ну, наилучшего тебе курса. Мне было хорошо с тобой, Флюрит.
Когда женщина вышла, Мэри Энн взглянула на глубоко задумавшегося Гигио и нерешительно спросила:
— Что это значит — трансформация? И она сказала, что это главная трансформация. Я ничего не слышала об этом.
Темноволосый молодой человек еще секунду глядел на стену.
— Мне лучше не говорить, — сказал он, наконец, больше самому себе. — Это одна из концепций, которую ты найдешь отвратительной, как нашу активную еду, например. Кстати, об еде — я голоден. Голоден, ты слышишь? Голоден!
Секция станы сильно вздрогнула от его голоса и выдвинула ив себя руку. На конце руки балансировал поднос. По-прежнему стоя, Гигио начал есть прямо с подноса.
Он ничего не предложил Мэри Энн, которая только обрадовалась. Она мельком увидела, что это было нечто вроде пурпурных спагетти, которые он страшно любил.
Может быть, они были хороши на вкус. Может быть, нет. Она не знала. Она знала только. что никогда не сможет заставить себя есть то, что само лезет в рот и извивается, как только попадает туда.