Ура! Исполнилась моя мечта!
Поскорей напиши, какие сапожки — коричневые или белые?
У нас сейчас собралась гроза, но зато утром было жарко, и мы с Таней загорали.
А вчера что случилось! Ой, что!.. Мы как раз сидели за обедом, и баба Зоя, как всегда, кричала мне или Тане:
— Не сутулься! Расправь скелет!
Потом Таня сказала, что ей надоела картошка, а баба Зоя ответила:
— Ничего, с маслом да со сметаной и варежку съешь…
Мы рассмеялись и быстро доели, а в это время пришли ребята из детдома, Серега и Борька. Они часто теперь приходят бабе Зое помогать.
Ну, пока они обедали, мы с Таней поиграли с котенком. Его зовут Мемуарр, я тебе раньше писала. Потому что он так мяукает: «мемуарр, мемуарр». А баба Зоя говорит: «Начал уже свои мемуары».
Когда мальчишки поели, баба Зоя дала нам две большие корзинки и две короби́чки. Сказала, чтобы насобирали вишню, а то сегодня такой урожай — одна не управишься. Мы и пошли. Мемуарр за нами.
— Начинайте в конце сада, где яма! — крикнула баба Зоя.
Мы стали собирать. Мальчишки влезли на табуретки, чтобы с верхних веток рвать, а мы с Таней внизу. Серега, конечно, тут же поспорил с Борькой, кто первый наполнит корзинку, и еще добавил, что из него человека сделает. Но вообще мы мало говорили, потому что только половину вишен клали в корзины, а другую половину — себе в рот.
И вдруг мы услыхали ужасный «мемуарр»! Такой громкий и страшный — прямо мороз по коже! И еще один «мемуарр», и еще.
Это бедный котенок упал в яму и кричал оттуда!
Если б ты знала, что это за яма! В ней вода, и грязь, и какие-то кости, тряпки. И все это перемешано в такую жижу — лучше не рассказывать. Баба Зоя говорит, яму давно пора засыпать и вырыть новую, да некому: только за водку, а водки у нее нет.
Мемуарр, бедняга, пытался выбраться, но яма глубокая, края скользкие, его прямо засасывает в эту грязь, как в болото.
А дотянуться до котенка мы не можем, хотели найти палку, чтобы подтолкнуть, но палки не было, да и все равно он бы сам никогда не вылез.
Мемуарр уже терял силы, уже кричал тихо так и все чаще окунался с головой. У меня полились слезы, у Тани не знаю, Борька чего-то советовал, Серега молчал, даже не говорил свое «я из тебя человека…».
Да, Серега не говорил, потому что вместо этого знаешь что сделал, мамочка? Никогда не догадаешься! Засучил брюки и спрыгнул в яму! Прямо в эту страшную грязь! Там ему почти по грудь было. И сразу двумя руками взял котенка и выбросил оттуда. Так брызги и полетели.
Бедный Мемуарр даже сначала не мог отряхнуться, совсем сил не было, а потом как стал кататься по траве! И мемуаррил, мемуаррил — всю дорогу!
А Серега и то вылезти сам не мог, если б не Борька. Зато, когда вылез — ой, какой был! Таня нос зажала и кричит:
— Ну, умру! Ой, не могу! Не подходи ко мне! Ой, я в отпаде!
И сама смеется, остановиться не может.
— Грязевые ванны принимал, — говорит она сквозь смех. — Грязе-помойные! Теперь до нового года пахнуть будет. Вокруг тебя безопасную зону установить придется…
— А ты дура! — сказал Серега. — Первосортная. Я из тебя человека… и делать не буду. Все равно бесполезно.
— Умный нашелся, — говорит Таня. — Герой прямо. Котенка из помойки вытащил. Зайдешь за орденом…
Я ей сказала, что, как не стыдно, пусть перестанет. Она мне что-то отвечала гнусавым голосом, потому что продолжала нос зажимать — уже нарочно: не такой сильный и запах был, — а Серега повернулся и пошел. Он хотел совсем уйти — на речку, но баба Зоя не пустила, велела, чтобы все снял и умылся, она сейчас воды согреет и папины трусы пока даст и майку.
Но потом он все равно ушел, с нами даже не попрощался, как будто я тоже в чем-то виновата…
Мама, я нашла ленточку и подвязываю волосы, чтобы не мешались. Ой, ты знаешь, мне так идет! Притом гладко-гладко, без челки.
Крепко целую.
Надя.
Дорогая, милая Надюша!
Я рада, что ты хорошо отдыхаешь. Папа приезжал и снова уехал в свою Салду. Я здесь света белого не вижу — столько работы. Опять выпускаем номер.
Про тебя девочки во дворе спрашивали: «Как там наша «жизнь животных»? Скоро приедет?» Это тебя так прозвали, оказывается. Я и не поняла сразу, о чем они. Ждут тебя не дождутся. О себе уж не говорю.
Думала вырваться на два-три дня — да куда там!..
Сейчас пошли частые грозы. Пожалуйста, не стой в это время возле деревьев, а вечером надевай обязательно носки — ведь уже август.
Про левую босоножку не спрашиваю. Наверное, так и ходишь без ремешка.
Да, передай бабушке, что очень полезно, мне сказали, по утрам пить воду с сахаром — улучшает память. Это всем нам нужно.
Целую тебя.
Твоя мама.
Дорогая мамуся!
Мы с бабой Зоей и с Таней ходили гулять далеко-далеко, на Клязьму, а потом обратно и вдоль Мстерки до деревни Татарово-Барское.
А Серега и Борька к нам не приходят, и на речке тоже не подходили. Чего Борька-то воображает? Сам ведь тогда в яму не прыгнул, только советы давал.
Я говорила Тане, что, может, извиниться надо, а она ни в какую. Подумаешь, отвечает, тоже мне герцог Букингемский, засмеяться нельзя!
Мы дошли по берегу Клязьмы до переправы, где дом бакенщика, и там искупались, а потом поели. Только два яйца, которые взяла баба Зоя, немного «задумались», как здесь говорят, и она не разрешила их съесть.
Знаешь, мам, тут на песчаном берегу, среди ивняка и хвоща, есть такое интересное растение — мать-и-мачеха. Снаружи зеленое и теплое, а внутренность белая и холодная. Баба Зоя говорит, так и у людей. Сказала, по-моему, с намеком. Ты усекла, мамочка?
Я одного не пойму: ну ладно, на Таню… А на меня за что? Я ведь ему ничего не сделала? Даже ни разу тогда не улыбнулась. Что я, за всех отвечать должна?!
А Мемуарр после грязевых ванн стал еще пушистей.
Целую.
Надя.
Надюша, мамунечка моя!
Я, как всегда, закручена, и потому письма мои короче и скучнее твоих. Вот скоро увидимся, тогда уж наговоримся!
Мы тут печатаем сейчас одну статью об изучении географических названий — наука эта называется «топонимика». И я вспомнила про город недалеко от Мстеры. Он очень древний. Мы туда так и не съездили, а все собирались, помнишь? Я говорю про Вязники. Так вот, я придумала несколько объяснений этому названию. Ну, во-первых, на том месте росли вязы. Это самое простое. А еще возможно, когда-то на подступах к городу, в болотах, увязли орды хана Батыя. Как ты думаешь? Спроси там у кого-нибудь из местных… Он, телефон! Надоел, сил нет!
Да, пока разговаривала по телефону, в голову пришла еще одна расшифровка слова «Вязники». «Вяз» — название дерева, а «ники» происходит от слова «Нике» — это древнегреческое имя богини победы. И тогда получается, что город назван в честь победы под вязами.
В общем, как видишь, наука эта очень интересная — связана и с историей, и с географией, и с чем угодно. Но и твоя любимая биология тоже, конечно, не хуже, а возможно и…
Опять звонок!..
Папа еще в Салде. Обязательно мой все фрукты и ягоды и почини наконец левую босоножку. А главное, будь осторожней на речке, особенно, когда… Опять телефон!..
Целую тебя. Пиши.
Мама.
Дорогая мама!
По берегу Мстерки растут огромные березы и вязы, я таких никогда не видела. Оказывается, вязом он называется потому, что его трудно расколоть — он как связанный, понимаешь?
Когда шли мимо турбазы, мы видели там разрушенную церковь. Баба Зоя сказала, в ней молились раскольники, вон и могилы их видны — над крестами такие крышечки приделаны. Не знаю, как тебе, а мне очень жалко эту церковь. Как человека…
Мамочка! Вчера, когда стемнело и мы ужинали, вдруг слышим: «Я из тебя человека сделаю!» Не знаю, как Таня, а я страшно обрадовалась: пришли, значит! Только они никак не заходят, а голоса слышны — как будто недалеко. Что такое?..
И тут появляется Фея Степановна и начинает жаловаться бабе Зое. Оказывается, ребята залезли к ней в сад и потрясли несколько яблонь, а дядя Федор, Феин муж, их поймал. И запер в кладовку, за железную дверь с решеткой. Как в настоящей тюрьме. Пускай, говорит, посидят до утра, а утром милицию позову и в детдом сообщу. Может, их в колонию отправят.
— Ну что ты, Степановна, — говорит баба Зоя, — они же неплохие ребята. Разве можно так? Еще на всю ночь? Пол-то ведь каменный в кладовке…
— Ничего, — отвечает Фея Степановна, — будут знать, как по чужим садам лазить! Фруктов на них не напасешься! Ученые больно стали!
Сколько баба Зоя ни уговаривала отпустить, Фея Степановна ни за что.
— Пойду тогда с Федором поговорю, — сказала баба Зоя. — Если ты такая упорная.
— Сходи, сходи, — говорит Фея Степановна. — Он тебе еще не так объяснит. Жалкая ты какая…
И они ушли, а я говорю Тане:
— Надо спасать.
— И не подумаю, — отвечает Таня. — Новости еще.
Я сказала, что им грозят всякие неприятности — могут, например, простудиться и ревматизм получить на всю жизнь или правда в колонию загремят. А Таня отвечает, ничего, даже полезно. Воображать не будут.
В общем, уперлась и не капельки помочь не хочет. Такая упрямая. Или это не упрямство, а как ты любишь говорить — гордыня?
Я постояла, постояла около нее, а потом говорю:
— Ладно, я пошла.
— Куда? — спрашивает.
— Знаю куда, — отвечаю.
А сама толком и не знаю ничего.
Сошла я с террасы, иду к забору, там калитка во двор к Фее Степановне. Слышу, у нее в доме громко разговаривают, открываю калитку (это все в темноте, мамочка), захожу за угол дома и прямо к кладовой.
— Ребята, — говорю тихо, — это я, Надя. Как вы там?
— Хорошо, — отвечает Серега. — Тепло и мухи не кусают.
— Нет, правда, что сделать? — спрашиваю.
— Посмотри засов, — шепчет кто-то из них. — Как там заперто?
У меня уже глаза привыкли к темноте, поэтому я сразу нашла железную планку через всю дверь и замок увидела — огромный, в кольце висит.