й биохимии медицинского института — Анатолия Борисовича Чубатого — доносились, вызывающие противоречивые мысли случайно проходящих мимо, звуки. Затем послышались неразборчивые голоса и, наконец, суетливая возня. Профессор общался со своей коллегой и подчиненной, которая ранее являлась его студенткой, а ныне — аспиранткой, занимающей должность преподавателя на кафедре. Именно благодаря академику, «прилежная» студентка, окончив институт, стремительно взлетела по карьерной лестнице и из похотливой и распущенной студенточки Анжелы превратилась в покорного лектора Анжелу Игоревну Головко. По совместительству любовницу Чубатого, которую он охотно вызывал к себе на приватные… очень приватные встречи.
Застегивая брюки и заправляя в них рубашку, раскрасневшийся профессор хлопнул шершавой ладонью по крепкой ягодице юной любовницы и хрипловатым от возбуждения голосом, скомандовал лежащей животом на его рабочем столе девушке: — Вставай и приведи себя в порядок.
Томно закатывая блестящие от удовольствия глаза, девушка нехотя выпрямилась и принялась лениво натягивать маленькие кружевные трусики, попутно поправляя съехавшие капроновые чулки. Опустив задранную до пояса юбку, она медленно потянулась к крохотным перламутровым пуговицам на расстегнутой блузке, при этом, не сводя взгляда с любовника, обводя кончиком языка выкрашенные ядовито красной помадой вульгарно приоткрытые пухлые губы.
— Мой Тигренок, ты по-прежнему поражаешь меня своей мужской силой и страстью, — уверенно соврала Анжела томным и до тошноты приторным голосом. В душе она, конечно же, надеялась — как и всякая «уважающая» себя любовница — что однажды он женится на ней. Да, Анжелу многие считали красавицей, причем внушали ей эту истину с детства. Девочкой она была неглупой и очень рано смекнула: своей красотой нужно умело пользоваться, не разменивая по мелочам. Без всякого смущения, она покоряла одну «вершину» за другой. Профессора, академики, деканы… штабелями укладывались к ее прелестным ножкам. Позже, она смекнула, что ум только портит красоту женщины и вызывает преждевременные морщины на лбу. А стоит ли тогда лишний раз напрягать свои извилины? Поэтому, когда старый профессор всего лишь намекнул на свое желание близости с ней, она сама запрыгнула на него. Девственность она потеряла еще в четырнадцать и после этого у нее уже было множество мужчин. Как говорится не убудет. Одним больше, одним меньше. Но как и все остальные ее предшественницы, она быстро надоела Чубатому и красавице-любовнице пришлось подключить свои скрытые резервы обаяния. Она не устраивала как другие скандалы и не хлопала уходя громко дверью. Ее тактика была иной и выверенной до мелочей. Расфуфыренная Анжела всегда приходила к профессору по его первому зову. Кроме того, не скупилась на лесть превозносящую его зашкаливающее самолюбие, и это при том, что вялый и скорострельный «дружок» старого профессора ее совсем не удовлетворял. Тактика оказалась верна, и Анжела была щедро вознаграждена. Сначала он взял ее на кафедру ассистентом, а потом устроил к себе в аспирантуру. Кроме того, обещал позже устроить в докторантуру.
— Говоришь, поражаю своей силой и страстью? — усмехнулся старый ловелас, «облизывая» прихорашивающуюся любовницу похотливым масляным взглядом.
— Именно так, милый. Ты такой затейник! Знаешь как возбудить страсть в женщине и умело этим пользуешься! — продолжала вдохновенно врать Анжела.
— Что, и даже больше, чем доцент Шамардин? — щуря глаза, нанес прицельный удар ее старый любовник.
Анжела, конечно же, давно смекнула, что может и не дождаться момента, когда академик овдовеет и станет ее законным супругом, а потому, как всякая мудрая женщина, подсуетилась с поиском запасного варианта. Ну а как иначе. Да и кандидат новый нашёлся сразу — доцент Шамардин. Вдовец, с шикарной квартирой в центре Москвы, которая досталось ему от родителей — больших шишек в советском Внешторге. Без детей. Что не могло не радовать. Предприимчивая Анжела уже пару раз с ним переспала, показав что такое «небо в алмаза», после чего он влюбился в своего ангела без памяти.
Обуреваемый давно забытой страстью, он предложил ей жить у него в квартире. Но смущало и настораживало Анжелу другое. Пожилой любовник, хоть и был ослеплен похотью, но чутье не терял. Старый скряга предлагал для начала просто пожить вместе и, так сказать, присмотреться друг к другу. На что Анжела — с чувством собственного достоинства — заявила ему, что она девушка гордая и просто любовницей быть не желает. Доцент же, в свою очередь, прекрасно знал, кто она: и про ее связь с профессором, и про то, что он у неё далеко не первый, поэтому тоже уперся. Сейчас между ними шла борьба, кто сдастся первым.
— И даже не вздумай мне врать, — рассмеялся Чубатый, повергая любовницу в ступор. Застыв перед зеркалом, с помадой возле приоткрытых губ, она ошарашенно пялилась на отражение профессора. — Да, да, ты не ослышалась. Я одобряю твою связь с этим старым дураком Шамардиным. Ведь даже если ты выйдешь за него замуж, это, я надеюсь, не помешает нам иногда шалить?
— Тигренок! Ты так спокойно говоришь про то, что другой мужчина будет трахаться со мной? Это даже обидно, — любовница надула накачанные силиконом губки и, спешно освежив макияж, забросила помаду и пудреницу в крохотную сумочку на цепочке.
— Ты, Анжела, целку-то кончай из себя строить! — строго сказал академик меняясь в лице. Его густые брови «съехали» к переносице, а нижняя губа выпятилась вперед. — Я прекрасно знаю сколько мужиков у тебя было до меня!
— Тигренок! — возмутилась Анжела. — Ты что, забыл? Именно ты был моим первым мужчиной! Ты же сам лишил меня девственности! Помнишь сколько крови тогда было?
Да, Анжела тщательно подготовилась к своему «первому» сексу. Перед тем, как лечь с Чубатым в постель, сходила к врачу и «восстановила» свою девственную плеву. Правда, от этого анатомического образования, после множества мужиков прошедших через ее койку, осталось на столько ничтожно мало, что врач — в течении всего времени операции — чертыхался и проклинал ту минуту, когда взялся за эту работу. Именно тогда он ее строго предупредил, что использует для ушивания нити кетгута, которые рассосутся не позднее недели-двух, и если она захочет продемонстрировать кому-то свою липовую девственность, ей нужно успеть уложиться в этот период времени.
В результате восстановления и использования дополнительных материалов, новая «девственность» оказалась настолько прочной, что заставила изрядно попотеть обоих: самого академика, пока он пробивал эту броню и обладательницу новой «девственной» плевы, которая с трудом сдерживалась от пронзающей острой боли, гораздо более сильной, нежели это было в момент настоящей дефлорации.
«Черт! — ругалась она тогда про себя. — Нужно было просто взять китайский шарик с красной краской! Но вот незадача! Он ученый и далеко не дурак. Сразу догадался бы, что я не девственница!»
— Из железобетона она у тебя что ли?! — ругался ее любовник, когда эта конструкция, наконец, пала, а Анжела перестала кричать от реальной невыносимой боли. — Сколько раз это делал, никогда такого не было!
Когда она в испуге побежала отмываться в ванную, он озадаченно опустил голову и принялся рассматривать своего натруженного «дружка» вывоженного в крови юной «девственницы». Присмотревшись получше, он обнаружил на своем поникшем фамильном достоинстве какую-то ниточку. Более тщательное изучение коей привело к очень простому и вполне логичному заключению — это нить шовного материала.
«Вот ты сучка! — подумал он про себя. — Но, надо отдать должное, умна зараза! Это мне нравится!»
Когда горе-дилетантка, наконец, вернулась, он ей ничего не сказал, но, с честью для Анжелы, выделил среди остальных своих любовниц, оставив ее при себе.
— Конечно, помню, — усмехнулся он. — Разве тако-ое можно забыть? Я тогда чуть свой член не сломал! Что за коновал тебя зашивал?
— Что ты такое говоришь, Тигренок? — покраснела Анжела, радуясь в душе тому, что ее стыдливый румянец скрывается под толстым слоем тонального крема, к тому же щедро припорошенного пудрой. Вот только ее широко распахнутые глаза и растерянно хлопающие наращённые ресницы, выдавали неловкость того, что ее старый обман не был секретом для Чубатого.
— За дурака меня не держи! — строго рявкнул академик и, набросив на плечи пиджак, уселся за рабочий стол. — Теперь давай о деле.
— Давай, Тигренок, — залебезила его любовница, радуясь тому, что они уходят от опасной темы.
— Ты нашла бывшего хахаля Рябининой? Я просил теб… — не позволив ему договорить, Анжела с готовностью заворковала:
— Ну конечно, Тигрёнок. Сразу же. Более того, сегодня он уже должен встретиться с ней. По моей просьбе. Дорогой, неужели она тебя и правда заинтересовала? — наманикюренные пальчики Анжелы опустились на шею любовника и заскользили в ворот расстёгнутой на одну пуговицу рубашки. — Она же ничего не умеет, Тигрёнок. Девчонка совсем бесчувственная. Будет лежать как бревно. И вдобавок дура, раз сумела отказать тебе. Ты же дур не любишь, милый.
«Можно подумать, ты умная. Потаскушка», — подумал про себя ее престарелый любовник, но вслух произнес:
— Это дело принципа! Да и не нужна она мне вовсе. Тут дело в другом.
— В чем же? — ладонь Анжелы застыла на ключице любовника, а ее хорошенькие ушки навострились с особой остротой.
— Теперь для меня особый интерес представляет не она, а ее дружок, что бросился девку эту защищать. Поганый щенок — Сергей Иванов-Бессонов!
— Иванов-Бессонов? — красиво изогнутая бровь Анжелы «поползла» вверх. — Так это мой студент? Впрочем, как и эта пигалица Рябинина.
«Господи, это кто еще из вас пигалица», — хмыкнул в душе профессор и с неохотой продолжил:
— Вот об этом я сейчас и хочу поговорить, — прошипел старый интриган суетливо перебирая разбросанные на столе бумаги.
— Я внимательно тебя слушаю, мой Тигренок, — расправляя спину и выставляя вперед свою стабильную «троечку», Анжела, с готовностью, облизнула губы.