Неоднозначно, подумал он. Моя профессия была, по-видимому, из числа весьма суровых.
Наконец, поднявшись на ноги, он двинулся дальше через джунгли. Пройдя метров тридцать, он наткнулся на Молодого Номуна, который стоял у колонны молочного кристалла, прижавшись лбом к прохладной поверхности. При приближении Номун произвел легкий шум, и Молодой Номун резко развернулся, распахнув широко глаза.
– Это я, – сказал Номун. – Ты сможешь идти?
– Да, – сказал Молодой Номун хриплым голосом. – Да, я смогу. Ты помнишь первый Номунов триумф?
Номун кивнул.
– Омерзительное воспоминание, – сказал Молодой Номун. – Я начинал понимать ненависть, которую остальные питают друг к другу. Но если мы клоны, разве это наша вина?
Ответ застрял у Номуна в горле. Усилием воли он заставил себя сказать:
– Нет. – Почему это было так трудно произнести? удивленно подумал он. – Пойдем. Нам следует поторопиться. На этот раз я пойду первым.
Номун затрусил прочь, даже не оглянувшись на Молодого Номуна.
Они добрались до следующего межузлия без дополнительных неприятностей, задолго до восхода красного солнца.
В палатке никого не было, когда они вошли внутрь. Палатка оказалась идентичной первой, с десятью кроватями и грудой провизии. Молодой Номун опустил себя с усилием на одну из них и уткнул лицо в ладони.
Номун принес две канистры и несколько пакетов с едой.
– Вот. Поешь; после отдохнем.
Молодой Номун взял канистру.
– Я изменил свое мнение. Ты не можешь быть тем самым первым. Зачем бы тебе беспокоиться обо мне, если бы это было так?
Он сделал большой глоток, и Номун с удовлетворением заметил, что цвет его лица улучшился.
Молодой Номун продолжил.
– Давай подберем имя для того, кто затащил нас сюда. Первый Номун, быть может? Как ты думаешь?
Номун пожал плечами, ничего не ответив.
– Значит именно так я буду его называть. Ему: Первый Номун. – Молодой Номун вскинул свою канистру с водой в шутливом тосте. Он взглянул на Номуна, приподняв брови. – Скажи мне кое-что. Тебя не смущает похожесть наших имен, так же как и меня? Я придумал имена каждому из нас; это помогает мне запомнить их. А ты?…
Номун кивнул и улыбнулся.
– А-а… Например, того, кто весь в шрамах, я называю Кровавый Номун. Подходяще? А сбрендившего щеголя? Больной Номун. Того, перепуганного? Не Номун. – Молодой Номун откинулся на спинку кровати, устремив взгляд на Номуна. – Мне было бы приятно узнать, как ты зовешь меня.
Номун на мгновение заколебался, затем ответил:
– Хорошо. Я думаю о тебе как о Молодом Номуне. А ты? Как ты меня называешь?
– Молодой Номун? В самом деле? Я больше не ощущаю себя настолько молодым. Что касается тебя, ну… – Молодой Номун опустил глаза. – Не хочу тебя обидеть, но я думаю о тебе, как о Пустом Номуне.
Номун отвернулся. В пустой тишине.
Молодой Номун рассмеялся нерадостно.
– Позволь обсудить нашего похитителя. Согласен, что у него маниакальная зацикленность на детях от своей плоти? Киборг упоминал о «первичном воспоминании», не так ли? Я полагаю, что следующий узел выдаст нам еще одно воспоминание, связанное со страхом Первого Номуна перед своими клонами. Между прочим, я не думаю, что мы сможем избежать шторма, как бы осторожно мы ни двигались. Я думаю, что даже если никто из нас не будет неуклюжим, мех-убийца сам запустит процесс. Очевидно, что воспоминания – это часть представления.
Что-то шевельнулось у входа, и Номун, обернувшись, увидел спотыкающегося Нефрит Номуна, который ввалился внутрь и, тяжело дыша, бросился на койку.
– Где остальные? – Спросил Молодой Номун.
Нефрит Номун ответил нечленораздельным рычанием. Следом зашел Фальш Номун с осунувшимся лицом.
– Итак, на чем мы остановились? – спросил Молодой Номун. – Ах, да. Клоны. Значит теперь выясняется, что мы все клоны. Я знаю, конечно, что дети моей плоти–нашей плоти–существуют. Их должно быть много на тысячах миров. Слишком много, чтобы их можно было сосчитать. Так почему же выбрали именно нас для наказания?
– Потому что мы все носим это имя. Имя, славу, харизму. Вот почему. – Фальш Номун больше не казался таким испуганным, как будто часть его страха сгорела за ночь. Он взял еду, воду и уединился в самом дальнем углу палатки.
Номун подошел ко входу как раз вовремя, чтобы увидеть, как Шрам Номун, шатаясь, выходит из джунглей прямо перед мехом-убийцей. Правая рука у него свисала, кровь пропитала изодранный рукав комбинезона. Левой рукой он зажимал артерию, но лицо его было белым.
Мертвый Номун остановился на краю джунглей. Пять пакетов теперь висели на его зажимах. Из шеи нового трофея торчали потертые серебристые кабели. Лицо Синего Номуна в смерти было таким же спокойным, как и при жизни.
Номун посторонился, когда Шрам Номун вошел в палатку. Шрам Номун тяжело опустился на койку и проговорил сквозь стиснутые зубы:
– Дайте мне жгут.
Никто не откликнулся. Шрам Номун оглядев всех по очереди, остановил взгляд на Молодом Номуне.
– Вот ты и набрался житейской мудрости.
Он с трудом поднялся, подошел к запасам провизии и сорвал упаковку с одного из пакетов. Он скрутил ее в ленту, удерживая концы зубами и здоровой рукой. Затем, с большим трудом, он обвязал ее вокруг предплечья и затягивал узел до тех пор, пока не замедлил кровотечение.
– Я так просто не умру, – сказал он.
– Что случилось? – Молодой Номун наклонился вперед и откусил изрядный кусок своей еды.
Молодой Номун изменился, подумал Номун. Неудивительно. Но у Номуна почему-то это вызвало легкую грусть.
ШРАМ НОМУН ОТОРВАЛ ВЗГЛЯД от своей руки.
– «Хищники» – наш покойный брат-полумех так их называл. Похожи на змей со множеством ног. Или на ласок, покрытых чешуей. Когда восходит Кровавая Луна, они собираются в стаи. Стая, с которой я встретился, была небольшой, но это их не остановило. Они нападали на меня и умирали в следующий миг, отравленные, корчась и свиваясь в клубок. Я раздавил дюжину из них. Они продолжали нападать, пока все не погибли, а я не стал таким, каким вы видите.
Нефрит Номун раскатисто рассмеялся.
– Как хитро, как красочно. Съеден твоими чешуйчатыми собратьями. Полагаю, они очень похожи на тебя – тупые, безжалостные, упертые. И ты отравил их?
Как ни странно, Шрам Номун присоединился к общему смеху и смеялся до тех пор, пока не заглушил смех Нефрит Номуна, который смущенно замолчал.
– Я польщен, – наконец сказал Шрам Номун. – Что ж, скоро ты познакомишься с моими «братьями», пижон, и они съедят тебя гораздо быстрее, чем меня. – Номун откинулся на спину и уставился на оранжевый потолок палатки.
– Хочешь спать? – Спросил Молодой Номун. – Отдыхай. Я послежу, сегодня я намного сильнее.
Номун взглянул на Молодого Номуна. Вроде бы череда неоднозначных эмоций скользнули по гладкому лицу. Номун был не в состоянии заставить себя довериться своему младшему «я», но решил закрыть глаза и отдыхать, не теряя бдительности. Если Молодой Номун попытается предать его, то он, во всяком случае, узнает один ценный факт.
УСТАЛОСТЬ НОМУНА БЫЛА СИЛЬНЕЕ, чем он предполагал, и он погрузился в сон без сновидений, пока его не потревожил какой-то звук. Это была упорная возня, скрытная, тихо-ожесточенная. Номун рывком разбудил себя.
В углу Фальш Номун поднимался с койки Шрам Номуна. Шрам Номун лежал неподвижно, выпучив глаза, скрученная обертка от пищевого пакета глубоко врезалась ему в горло.
Нефрит Номун, развалившись на своей койке, с напрягшимся от удовольствия лицом наблюдал за происходящим. Он посмотрел на Номуна.
– Еще одним меньше, не так ли, клон?
Номун бросил взгяд на Молодого Номуна. Его лицо было бесстрастным и спокойным. Молодой Номун посмотрел на Номуна и пожал плечами.
– Я решил поберечь свои силы. Не велика потеря, согласись. И он потерял много крови; как бы он смог подняться на следующий узел? В некотором смысле, это было милосердие.
– Ну вот, видишь, у тихони прорезался небольшой стержень, – сказал Нефрит Номун. – Чем не достижение? – Он смеялся и смеялся, заполняя палатку мерзким звуком.
Немного погодя Молодой Номун спросил слабым голосом.
– Скажи мне честно, Пустой Номун. Стал бы ты его защищать? – Глаза Молодого Номуна были ясными и бесхитростными.
Номун ничего не ответил.
Остаток дня прошел в настороженном молчании. Номун больше не испытывал желания поспать. Нефрит Номун время от времени посмеивался про себя. Лицо Фальш Номуна напоминало лицо ожившей статуи, лишенной какой-либо цели, кроме очередного удара сердца и очередного вдоха. Только Молодой Номун, похоже, смог расслабиться и слегка вздремнуть. Несколько раз Номун замечал, что Нефрит Номун бросает задумчивые взгляды в сторону Молодого Номуна, но когда Номун перехватывал взгляд Нефрит Номуна, щеголь улыбался и натягивал маску невинного любопытства на свои безумные черты. По-прежнему опасен, подумал Номун. Нет. Еще более опасен. Он больше не верит в свое первородство. У него не осталось ничего. Номун решил никогда не поворачиваться спиной к Нефрит Номуну. Или к любому из них.
В сумерках четверо выживших вышли на мерцающий песок. Мертвый Номун поджидал их там, а по черной воде двигались парусоходы с неторопливой грацией.
Номун подошел к краю воды. Пассажиры сняли свои маски приватности; некоторые лица показались ему знакомыми. Номун рассматривал их несколько мгновений, а затем невольно сделал шаг назад. У троих пассажиров было его лицо. Они заметили его замешательство и рассмеялись. Один из них, одетый так же, как Нефрит Номун, но в одежде, более искусно изготовленной, крикнул им:
– Да, мы братья, Номуны. Но мы не воровали это имя, так что… – Мужчина широко развел руки выразительным жестом. – Мы здесь, а вы там.
Стоявший рядом с Номуном Нефрит Номун зарычал и выхватил кусок кристалла, который прятал у себя под рубашкой. Он бросил его в ухмыляющиеся лица, и тот полетел точно в цель, пока не ударился о барьер. Раздался предупреждающий сигнал, и кристалл лопнул с протяжным, режущим слух треском, превратившись в облако разлетающихся искр.