Иногда, правда, ей звонила домой Марина Степановна с единственной целью помочь образумиться.
— Ты подумай, — шептала аудиторша в трубку, — реши для себя главное и сделай правильный выбор. Никто тебя не осудит, конечно, но хватит мечтать о журавлях в небе, когда синица у тебя в кулаке. А Максим Леонидович, как ты понимаешь, даже и не синица — он далеко пойдет. Его в минфин давно уже зовут, Грановский же предпочитает трудиться в нашем фонде…
Однажды вечером, ложась в постель, Наташа подумала: «Хорошо бы проснуться, открыть глаза и увидеть, что ты в своей собственной квартире. За это можно отдать полгода жизни. Нет, лучше никому ничего не отдавать. Просто проснуться и увидеть за огромным окном лес или парк, над которым летают птицы, а рядом красивого и обаятельного мужчину. Нет, за такое стоит отдать полгода… пожалуй, даже год жизни».
Глава 2
Ровно через год Наташа проснулась и посмотрела на Центральный парк, на желтые и красные верхушки кленов, над которыми кружила стая голубей. Дверь ее спальни стояла приоткрытой, слышно было, как Джон негромко разговаривает с кем-то по телефону. Наташа не хотела вслушиваться, но все же до нее донеслось:
— Ты точно знаешь? Значит, все-таки Иван. Мы так и предполагали. Я всегда подозревал, что тот прекрасно владеет английским. Не случайно же он так старательно прикидывался глухим деревенским дурачком, контуженным в Чечне. Значит, нужную нам информацию русские через него все-таки получили…
Наташа поднялась, накинула на плечи халатик и подошла к окну. Небо было чистым и — чужим. Неужели все вот это — мечта многих? Мягкий ковер под ногами, интерьер спальни и мебель, стилизованные под времена Людовика Шестнадцатого… А на стене картина Ватто, вывезенная Джоном из России. Он отдал за нее восемьдесят тысяч, а по приезде показал специалистам, которые назвали аукционную цену — полтора миллиона. Но Джон не собирается ее продавать, это его подарок Наташе.
…Перед Первым мая весь коллектив собрался за накрытыми столами в столовой офиса. Три десятка человек, из которых пятеро американцы и один англичанин, имеющий еще и израильский паспорт — он занимался обеспечением безопасности предприятия. Произносились тосты и спичи. Русские пили за день международной солидарности трудящихся, американцы — за день благословения велосипедов, который в Штатах отмечают как раз первого мая, а начальник службы безопасности слушал всех внимательно, поскольку был непьющий. Мистер Хадсон опять усадил Наташу рядом с собой. Он снова ухаживал за ней — наполнял бокал шампанским и шептал комплименты. Шепот был громкий, и Грановский, сидевший через два человека от Наташи, наверняка его слова слышал. Но Максим Леонидович виду не подавал и даже улыбался руководству приветливо и скромно.
Мистер Хадсон вызвался довезти Наташу до дому. Он опустился рядом с ней на заднее сиденье. В салоне «Мерседеса» было свежо, пахло зелеными яблоками, за окном проносился в прошлое последний день апреля, из динамиков лился голос Барбары Стрейзанд.
— Love is the moment in space…
— Иван, сделай музыку погромче! — приказал Джон.
Но водитель не пошевелился.
— Он же глухой, — почему-то шепотом напомнила Наташа.
Вообще-то все в офисе знали, что новый водитель президента фонда — бывший сержант, контуженный в Чечне. Комиссованный Иван вернулся на второй курс Политехнического, но учиться уже не смог.
Прежнего водителя мистер Хадсон уволил непонятно за что. Наташе он, правда, объяснил с улыбкой, будто бы наказал его за тот случай с лужей. Но, судя по всему, причина была другая — прежний шофер был красив и элегантен.
— Мне нравится Барбара Стрейзанд, — объяснил Джон.
— Мне тоже, — призналась Наташа.
— Вообще мне по сердцу талантливые и увлеченные женщины, — продолжил мистер Хадсон. — С ними приятно общаться: они не ощущают себя униженными, не потому, что феминистки, а оттого только, что знают себе цену. И цену своего таланта, трудолюбия. Я всегда думал, что если женюсь когда-нибудь, то только на такой.
— Пока ждали, Барбара Стрейзанд уже успела состариться, — улыбнулась Наташа.
— Это так, — подтвердил Джон.
И без всякой паузы перешел на английский.
— Мне кажется… может быть… я даже уверен, что сейчас встретил такую женщину. Это вы, Наташа.
— Вы произнесли слова «может быть», — вздохнула она, — а значит, уверенности-то у вас нет.
— Нет, я уверен в этом более, чем в том, что именно Колумб открыл Америку. И вообще, все, что я знаю теперь, ничтожно мало по сравнению с ощущением того, что я впервые в жизни полюбил. Полюбил ту, о ком мечтал долгие годы. Вы не откажете, если я вам сделаю предложение?
Наташа растерялась. И смогла лишь оттянуть время:
— Мне кажется, вы таким образом уже делаете мне предложение.
— Именно, — подтвердил мистер Хадсон, — здесь и сейчас я прошу вашей руки.
Теперь до нее дошло все-таки, что происходит. После телефонного разговора с Мариной Степановной Наташа была готова ко всему: к проявлению особого внимания, к приглашению посетить ресторан или какую-нибудь вечеринку в посольстве, но чтобы так запросто, в машине…
— Я должна подумать, — произнесла она тихо, — все так неожиданно.
— Конечно, — согласился Джон, — подумайте, вспомните, как вы ко мне относитесь. Если я противен вам, то можете отказать…
— Нет, конечно… — попыталась успокоить его Наташа.
— Нет — это отказ? — выдохнул глава фонда.
— Что вы! — испугалась Наташа, видя его лицо. — Это совсем не отказ, я не собиралась вам сейчас отказывать.
— Уф… — выдохнул мистер Хадсон. И снова перешел на русский: — Вот и славненько!
Он полез в карман и достал из него небольшую коробочку.
— Целый день таскаю ее с собой. У нас так принято на помолвку…
Джон протянул коробочку Наташе. Она уже знала, что в ней лежит, хотела отказаться, но — взяла. Пришлось открыть. Внутри было кольцо с крупным розовым камнем.
— Какая красота! — вырвалось невольно. Почему-то шептом.
Подняла глаза на мистера Хадсона, а тот уже подставлял щеку для поцелуя.
Она вошла в квартиру, прошагала на кухню и увидела родителей. Мать резала колбасу для оливье, а папа крутил ручку мясорубки.
— Что такая красная? — крикнул отец.
— От шампанского, вероятно, — ответила Наташа, — мы на работе праздник отметили.
Конечно, это от шампанского, иначе Джон не застал бы ее врасплох. А теперь, когда она приняла его кольцо, вероятно, уже поздно отказываться. Хотя кто знает? И вообще, любит ли она мистера Хадсона? Понятно, что не любит. Но Джон ей не противен, даже наоборот, бывают моменты, что нравится, — когда она смотрит, как тот двигается, как при встрече с мужчинами протягивает руку для рукопожатия… это выглядит так по-мужски и так одновременно грациозно. Но если она ему откажет, вдруг никто и никогда больше не сделает ей предложения? Тогда Наташа на всю жизнь останется одна, превратится в злобную и вечно чем-то недовольную старую деву, и все будут знать, что она старая дева, и судачить на сей счет. К тому же мистер Хадсон богат. Вероятно, даже очень богат. У него в собственности треть акций фонда «Рашен райз», и, значит, его ежегодный доход сотня-другая миллионов долларов. А это уже серьезно.
Она зашла в свою комнатку и снова открыла коробочку с кольцом. Посмотрела, как переливаются в камне огоньки — отблеск потолочной люстры, и вздохнула. Замуж, конечно, хочется, но…
Наташа так и не поняла, что означает ее мысленное «но». Решила рассказать все родителям. И если они не будут отговаривать, то тогда предложение она примет.
Мама резала на кубики вареную картошку, а отец мыл мясорубку.
Наташа села за стол и спросила:
— Помощь нужна?
— Мы уже заканчиваем, — ответила мама. Посмотрела на дочь внимательно и спросила негромко: — У тебя что-то произошло?
Наташа вздохнула и призналась:
— Мне сегодня предложение сделали.
— Какое? — не поняла мама. — Повышение предлагают?
— Ее замуж позвали, — догадался отец.
Он вытирал полотенцем руки и тоже смотрел на Наташу.
— Правда, что ли? — не поверила мама.
Дочь кивнула и поставила на стол коробочку. Открыла, подвинула ближе к маме.
— Прелесть какая! — восхитилась та. — А что это за камень?
— Розовый бриллиант, три карата. На свадьбу Джон обещал подарить еще больше.
— Джон? — не поняла мама. — Он что…
— Не что, а кто, — поправил отец. — Американец, видать.
Он посмотрел на дочь.
— С тобой вместе в фонде работает?
— Да, первое лицо. А ты против того, чтобы я выходила замуж за американца?
— Мне-то что, — пожал плечами отец, — мне главное, чтобы ты была счастлива. Но лично я замуж за иностранца не пошел бы.
— А тебе никто и не предлагает, — хмыкнула мама.
— Откуда ты знаешь? Может, я с тобой не всем делюсь, чтобы не травмировать твою психику.
Но мама уже не слушала мужа, а смотрела на дочь.
— Ты-то сама как к нему? У вас уже что-то…
Она обернулась к отцу.
— Ну, что встал здесь? Иди поделай что-нибудь, нам поговорить надо.
— Да я вроде тоже не посторонний. Может, и мне интересно узнать, за кого не чужая мне дочь замуж идет.
— Ничего у нас не было, — призналась Наташа, — Джон подвозил меня до дома и в машине сделал предложение.
— В машине в самый раз, — кивнул отец. — А вот в метро или в трамвае было бы неудобно, особенно в часы пик, когда ты возле одной двери, а жених у другой. Или вообще на платформе остался без ботинка и с оторванными пуговицами.
Отец ухаживал за мамой почти три года. Та была студенткой, а он реставратором — работал в Царском Селе. Заканчивал поздно и ехал к ее дому, чтобы только увидеть. Стоял под окнами, надеясь, что она выглянет. Если это происходило, то махал рукой, садился за руль и уезжал. А будущая жена, даже зная, что ухажер внизу, не спешила выглядывать, а уж тем более спускаться во двор. И вообще, за ней ухаживали и другие. Особенно был настойчив один из сокурсников — мастер спорта по бадминтону, высокий и стройный. Парень провожал ее домой и каждый раз лез целоваться. Однажды бадминтонист столкнулся с молодым реставратором, о котором был наслышан. Уверенный в своей физической подготовке, спортсмен полез драться и — получил очень даже неплохо. Мама рассказывала Наташе, что испугалась тогда, а главное, сразу поняла, за кого так волнуется. Будущий муж уложил соперника двумя ударами, причем по лицу не бил, хотя и предупредил, что в следующий раз все будет по-настоящему. После того случая бадминтонист как-то сам собой улетучился.