Сбоку у причала, в затишке крохотной гавани, бился на волнах катерок с рубкой и мостиком. За стёклами рубки виднелась фуражка с крабом и непромокаемая куртка. Я подошла к катеру. Кранцы[3]на бортах его тёрлись о причал, но катер был так крепко принайтовлен, что даже воды между ним и причалом не было видно.
— Эй, на катере. — Я перегнулась через перила причала и постучала в стекло рубки.
Человек в фуражке с крабом поднял голову.
— Перевезите на Орешек! — крикнула я, стыдясь рыбаков.
Человек покачал головой.
— Не могу, — поняла я через стекло по его губам. — Команды нету.
— А сами не можете?
Он взглянул на меня маленькими красными глазками и молча покачал головой.
— Я заплачу, — отчаянно крикнула я, сатанея от собственного нахальства.
Человек за стеклом повернулся ко мне спиной.
Я тоже отвернулась и опять тоскливо упёрлась взглядом в серое волнистое полотнище воды, в старые каменные стены и высокие башни крепости.
Рыбак в пятнистой молодёжной штормовке и спортивной летней кепке на голове резко повернулся ко мне остреньким ярким розовощёким лицом и громогласно заявил:
— Нет, русскому денег не надо! На кой хрен они ему? Никто не хочет работать. Никто не желает зарабатывать...
Я с интересом посмотрела на него. Верно, один из тех, кто при первом удобном случае заводит разговор о политике. Спасибо, я сыта по горло...
И правда, морщинистый пенсионер с красными, набрякшими от дождя и ветра щеками завёл одну из тех бесконечных песен, от которых мы все так устали.
Бровастый показал мне на лодки.
— Может, перевезёт кто... — нерешительно пробормотал он.
Я чуть не подпрыгнула от радости. Как же я сама не могла догадаться, что могут перевезти на лодке?
С надеждой и радостью я стала вглядываться в серую даль Ладоги. Издалека шли две моторные лодки. Я дождалась, пока они свернули к причалу и закричала:
— Эй, на лодке! — Мне было стыдно, но я помнила, что во всех прочитанных мною книгах к людям на воде обращаются именно так. — Перевезите на Орешек!
Лодки подошли ближе. На одной мотор уже сняли и завалили на корму, вёсла лежали по бортам. Лодку несло течением.
— Спешу на электричку, — отозвался мужик с рыжей курчавой бородой, аккуратно, как рамкой, обрамляющей лицо. Я подивилась — какие розовые, тёплые, красивые лица. У нас на юге — чёрные, коричневые, таких бело-розовых и не встретишь. Ветер, дождь нахлестали кожу — и человек становился красивым. В городе тоже такого лица не встретишь — там унылые серые лица.
Я начала канючить, но рыжий рыбак ловко, одним взмахом весла загнал лодку под маленький мостик между насыпью и причалом, пригнулся, проходя под ним, подогнал лодку к берегу и вытащил её на землю между двух позеленевших валунов так ловко и бережно, будто всю жизнь только этим и занимался. А ведь он, наверное, не рыбак, работает, и это его единственный выходной день...
Не повезло мне и со второй лодкой. У этой сломался мотор.
— Клёв кончился, сейчас и другие подгребут, — ободрил меня бровастый толстяк. Он всё ещё не поймал ни одной, даже самой крохотной, рыбки.
Сердце моё преисполнилось благодарности к этому человеку. Так одиноко и тоскливо показалось мне на этом причале, что одно только слово надежды давало сил и оптимизма.
Пенистые усы разлетались от носа моторки, идущей с Ладоги. Я обрадованно замахала рукой и закричала, хотя вряд ли меня слышали, но моторка, затарахтев сильнее и выпустив синий клуб дыма, свернула в заливчик по другую сторону пристани и скрылась из глаз. Я побежала туда, полезла на насыпь, закрывающую лодку от меня.
Лодка причалила к противоположному берегу заливчика. Мне показалось, что там меня не услышали. Да и совестно кричать, поэтому я остановилась на высокой насыпи и принялась наблюдать. В лодке не торопились. Один из рыбаков сразу же спрыгнул на сушу и скрылся за углом маленькой усадьбы, стоящей на самом берегу, а другой стал вытаскивать из лодки какие-то узлы, корзины, баулы, сумки. «Улов, — догадалась я. И ещё подумала: — Как много рыбы, на что им? Продавать», — насмешливо ответила сама себе.
Минут через десять вернулся первый рыбак, катя перед собой тележку на резиновом ходу. Он оставил её на косогоре, а сам спустился к воде, забрал несколько сумок и понёс к тележке. Второй сгрёб остальные вещи, и оба стали взбираться на крутой склон берега. «Всё, теперь на электричку», — подумала я. И повернула обратно к причалу. «Всё равно поймаю попутку», — подумала я так, как будто это просто такси или попутная машина.
Но тут второй рыбак вернулся и засуетился в лодке.
Я не выдержала.
— Эй, на лодке! — Я уже освоилась с этим восклицанием. — В крепость перевезёте?
Ответ пришёл сразу и раскатисто громко:
— Не могу!
Но я упрямо стояла и курила сигарету за сигаретой, отбросив всякий стыд — никогда не курю на улице, боюсь насмешливых взглядов, — и смотрела на лодку. Рыбак вытащил жестяное корыто, перевернул его, верно, сливал воду, засунул под кормовую скамейку и снова начал топтаться посреди лодки.
Я ничего не ждала, просто смотрела на человека, вернувшегося с Ладоги с богатым уловом. Курила, с раздражением стряхивала пепел на зелёные от мха камни, обложившие всю насыпь.
Рыбак изредка поднимал голову и посматривал на мою фигуру на высокой насыпи. Я словно бы тоже глядела на себя его глазами. Стоит тётка на фоне серого неба, довольно-таки толстая, в длинном кожаном пальто, в сапогах и брюках, в белой шапке по самые глаза, с сумкой через плечо и смолит, смолит... Дымок отлетал от сигареты плотной тучкой и долго стоял в воздухе, не рассеиваясь.
Ещё раз, уже безнадёжно, уловив, что рыбак поднял голову, я махнула рукой в сторону крепости. И, о чудо, рыбак кивнул головой. Я едва не заплясала, засуетилась, побежала к краю пристани, выходящей на Неву. Рыбак ещё раз махнул рукой, и я, счастливая его пониманием, выскочила на причал, где рыбаки, оторвавшись от созерцания своих поплавков, уже взглянули на меня с любопытством.
— Возьмёт ? — глухо буркнул бровастый.
Я кивнула, радостная, сияющая.
— Ай родные там? — не удержался от вопроса бровастый.
— Да нет, — затараторила я, — там царя Ивана зарезали, хочу поглядеть где...
И осеклась. Бровастый с недоверием и скрытой насмешкой окинул меня взглядом с ног до головы. Ну и идиотка, наверно, подумалось ему.
Пускай себе думает...
Моторка подошла к причалу, но сидела в воде очень низко. «Отлив», — с гордостью подумала я и заплясала на причале, не зная, как теперь быть, как спуститься в лодку. Рыбак затормозил моторку, упёршись одной ногой в сваи причала, подвёл лодку ближе к скользкой деревянной лестнице. Я спустилась по ней, но она, увы, кончалась в двух метрах выше моторки. И кончалась в никуда. Держась за смолёные сваи, я стала на перекрестие брёвен, потом на другое, потом на третье...
— Прыгай, — повелительно сказал рыбак, подняв ко мне своё румяное, яркое лицо.
Не знаю, как я не свалилась, ползая животом по мокрым, смолёным сваям, однако храбро прыгнула и даже удержалась на покатом носу лодки. Подержалась-mo я за причал, а ноги мои понесло прочь от него.
— Держись за стекло, — скомандовал рыбак, и я отважно ухватилась рукой за скользкое стекло и сошла на дно лодки, гордая и высокомерная — не уронила себя в глазах избранного общества.
Рыбаки сверху следили за моим барахтаньем.
Я было присела на скамейку, но рыбак меня согнал:
— Тут я правлю. Стойте и держитесь за стекло.
И забил ветер в лицо, и брызги от реки, и дождь. Стёкла очков моих сразу заслезились, видела я плохо, но храбрилась.
Моторка ревела, волны, с причала такие махонькие, вдруг выросли. Стали угрюмыми и зловещими. Моторка качалась и резала их, распуская позади себя пенный след.
Не прошло и десяти минут, как мы уже подлетели к острову. И снова молодой мой провожатый распластался на носу лодки, ногами упёрся в причал, быстро и ловко перебирая тяжёлыми рыбацкими бахилами. Господи, да он же ноги сломает, вскрикнула я про себя. Но тут нос нашей лодки стукнулся о нос другой, привязанной к причалу, и рыбак сказал мне:
— Переходи на нос.
Он подал мне руку, жёсткую, твёрдую и огромную.
Я встала на покатый нос лодки, качнувшийся под моей тяжестью, и взглянула наверх. Да, тут надо быть обезьяной. Причал висел над моей головой, никаких ступенек. Сваи тоже закреплялись поперечными балками, и можно было вскарабкаться по перекрестиям. Но надо только очень постараться...
Всё-таки вниз легче...
Моторка сзади взревела. К несчастью, я забыла вовремя вынуть из сумки деньги и заторопилась, отрывая руку от скользких смолёных брёвен.
— Подождите, — закричала я, — я заплачу. — И потом, вы меня подождите. Я тут скоро, какой-нибудь час...
Повиснув между небом и водой, животом прижимаясь к смолёным брёвнам, я обернула голову к лодке.
— Да не надо ничего, — засмеялся рыбак, показав крупные белоснежные зубы, — а ждать не могу, некогда мне.
Моторка снова взревела и стрелой унеслась от причала, а я так и осталась висеть на смолёных брёвнах. Когда я с трудом взобралась на причал, цепляясь руками и обдирая крашеные ногти о дощатый настил, рыбак уже причаливал к берегу на той стороне.
Первой моей мыслью, когда я наконец встала на твёрдый настил причала, было: «Как же я выберусь отсюда? Навигация закрыта, пароходы не ходят, ещё немного — и стемнеет, все лодки с Ладоги уйдут домой. И что тогда?» Я махнула рукой — если уж добралась сюда, обратно как-нибудь. А нет, стану Робинзоном на этом необитаемом островке...