Ион прокашливается и менторским тоном вещает:
– Обычно диссоциация защищает от избыточных, непереносимых эмоций, у него была какая-то травма?
– Травм там, хоть утопись в них, – отвечаю я, скрещивая руки.
– А не помнит он лишь тебя?
Я поражаюсь, насколько Ион преобразился, когда ему задали профессиональный вопрос. Строгий, умный человек, гордо вздернувший подбородок.
– И некоторые события, – продолжаю я, – но… думаю, и они связаны со мной.
– Похоже на систематизированную амнезию. Это когда больной забывает определенную информацию. Например, о своей семье или конкретном человеке. В данном случае… о тебе.
Ион хмурится, рассматривая мое лицо предельно внимательно и с некой грустью, но затем, окинув взглядом с ног до головы, почему-то смягчается. Словно передумал меня ненавидеть. Да и за что? За окно?
– Причины амнезии бывают разные: катастрофы, аварии, насилие, смерть близких или любое другое событие, эмоционально значимое для пациента. Диссоциация – это раздвоение. Случается что-то из ряда вон выходящее, человек не выдерживает – и бах! Срабатывает механизм психологической защиты, происходит вытеснение и отрицание, реальность как бы игнорируется сознанием, что позволяет человеку справиться с тяжелой ситуацией. Только, как сказал Зигмунд Фрейд, подавленные эмоции никуда не исчезают. Их хоронят заживо, но со временем они обязательно прорвутся наружу в куда более отвратительном виде.
– Гипотетически… – говорит Виктор. – Предположим, да? Если кто-то искусственно вызвал у человека амнезию, скажем, закодировал… как вернуть память обратно?
– Можно попробовать гипноз. – После короткой паузы Ион уточняет: – Стоп, а мы о Чацком, да? Это у него с памятью проблемы? И как ты говоришь? Закодировали? Очень интересно. Ну-ка, ну-ка…
– Сказал же: гипотетически! – отрезает Виктор. – Богатая у вас фантазия, Ион.
Главный врач фыркает и пересекает палату, вытягивает из-под кровати Клыка.
– Вылезай! Кому сказал! Живо ко мне в кабинет, – ругается Ион, пока пациент прячется обратно. – Я сколько мышей разрешил оставить, а? Трех! Не тридцать трех! Это будет долгий разговор. И если я тебя не выпру из клиники, то лишь потому, что я чуткий, понимающий человек с огромным сердцем и ангельским терпением. Вылезай, сказал!
Клык с воплями выползает с другой стороны кровати и убегает в коридор. Ион несется следом. Виктор тоже выходит из палаты: в его кармане истошно лает смартфон, а я знаю, что этот звук – гавканье овчарки – стоит у него на начальника, так что Шестирко торопится ответить на звонок.
Я без сил опускаюсь на кровать.
Не понимаю, кому понадобилось лишать Лео воспоминаний обо мне?
Бессмыслица.
А если это не «Затмение» сделало? Если проблема в самом Лео? Он забыл меня, потому что разрывался на куски, не в силах оставить наши отношения, когда обязан был это сделать… Еще и возрождение Евы усугубило ситуацию. Лео не выдержал. Возможно, что-то случилось: авария или ранение, не знаю, однако это перезапустило его мозг – и я была навсегда стерта.
Как бы там ни было, психиатр считает, что память возможно разблокировать. Вопрос… хочу ли я этого? Я столько боли пережила из-за Лео, и вот появился шанс навсегда забыть о нем, жить без угрозы быть убитой кем-то из членов его сумасшедшей семейки… Но… боже, вспоминаю о девушке в машине, и кровь закипает.
Вдруг он сейчас с ней? Или еще с кем-то? Он меня не помнит. Что мешает ему спать с девушками? Гребаный случай, как вырезать эти мысли из головы?
Я схожу с ума!
Слезы капают на подушку, я сжимаю ее в руках. Отворачиваюсь от Адриана, чтобы он не видел, как я рыдаю, но парень садится рядом.
– Я ничего не знаю о ваших отношениях с этим человеком, но уверен, что он вспомнит тебя, – ободряет молодой священник.
– Не понимаю, как он мог забыть меня, – я закрываю лицо, – как такое возможно? Бред! Так не бывает! Нет!
Адриан, едва касаясь, поглаживает мое плечо.
– Эмилия, всему есть причина, – говорит он. – Представь, что бредешь по дремучему лесу, мечтая выбраться. И вдруг гаснут звезды, луна… ты проклинаешь Бога за это издевательство. Думаешь, что он добивает тебя. А потом где-то вдалеке видишь сияние между деревьями, которое мешали заметить небесные светила. Когда кажется, что спасения нет, выход можно найти лишь во тьме.
– Боюсь, ни один из выходов не принесет мне счастье. – Я сжимаю кулон с фениксом, висящий на шее. – Умру в лесу или выберусь… я буду несчастной. При любом раскладе мне будет тошно.
– Или жизнь заиграет новыми красками.
– Мою жизнь сгубил самовлюбленный адвокат.
– Тогда, возможно, стоит переродиться, как феникс?
Адриан мягко улыбается, берет со стола ручку и листок, пишет номер телефона и отдает мне.
– Иногда нам тяжело рассказывать о своей боли близким людям. Мы не хотим их расстраивать или показаться слабыми. Позвони, когда настроишься на разговор о прошлом. Если ты поделишься с человеком, перед которым не нужно притворяться сильной, станет легче.
– Спасибо, – киваю я, пряча листок в карман.
– Отличные новости, – радуется вернувшийся Виктор. Его янтарные глаза азартно блестят. – Новое убийство! Всего десять минут назад. Эй, не грусти, солнце. – Виктор плюхается рядом. – Завтра утром я возьму тебя на место преступления. Будет весело.
– Желаю вам раскрыть дело, – говорит Адриан на прощание. – Еще увидимся.
Священник уходит, и Виктор склоняется ко мне.
– Лапочка, да? – шепчет он. – До того приторный, что зубы сводит…
Я толкаю Шестирко локтем.
– А почему мы не можем поехать сейчас?
– Оу, ты и правда хочешь посмотреть на труп? – радуется Виктор.
– Я не хочу, чтобы Лео посадили. Если могу чем-то помочь, то я в деле.
– Не хочешь, да… – смакует Виктор. – Кстати, об этом… Должен тебе кое-что сказать насчет Лео. Полагаю… он снова убивает. Не факт, что эти убийства на его совести, но недавно убили одного известного бизнесмена и…
– Ева на свободе. Это она убивает, – твердо заявляю я. – Лео больше не выполняет заказы «Затмения».
– На твоем месте я бы не был так уверен, солнце. А учитывая, что ему промыли мозги, я бы не был уверен и в том, что последние жестокие убийства – не его рук дело… И, называя их жестокими, Эми, я еще преуменьшаю, уж поверь.
Глава 5Покайся…Слышишь эти голоса? В моих мозгах шалит гроза…
– Ей сюда нельзя, – твердо заявляет парень в круглых черных очках.
Пока я смущенно шаркаю ногой по асфальту, Виктор и Илларион Фурса – сотрудник Следственного комитета – едва не касаются носами. Они яростно спорят о том, могу ли я войти в дом, где произошло убийство.
– Я тебе сказал, что она моя помощница, – рычит Виктор.
– Она не стажер, – фыркает Илларион, поправляя руль своего красного «Харлей-Дэвидсона». – Даже не практикантка. И убийства в нашей компетенции. Вам дело не передавали. Что ты вообще здесь забыл?
– Я должен удостовериться, что произошедшее не связано с делом, которым я занимаюсь. Остальное тебя не касается, Фурса.
– Все в порядке, – бормочу я, понимая, что они вот-вот подерутся. – Я подожду у ворот, Виктор.
– Умная девочка, – хвалит парень, огибает мотоцикл и подступает ко мне, вьется вокруг, как дождевой червяк у воды. – Поверь, тебе это лучше не видеть.
– А что так? – усмехаюсь в лицо брюнета. – Вам страшно, уважаемый следователь?
Илларион вскидывает брови. Снимает черные очки. И я вижу лисьи темно-карие глаза с длинными ресницами. Возникает ощущение, что меня не только раздели взглядом, но еще и облизали, – до того нахально Фурса пялится. Потом он улыбается так широко, что я удивляюсь, как у него не отвалилась челюсть. Бледный. Лицо похоже на маску мима и создает контраст с его кудрями цвета нефти. Он странно одет для сотрудника следственных органов. Весь в коже. Тяжелая куртка такая же алая, как его мотоцикл.
Мимолетно отмечаю, что, несмотря на бестактность, взгляд у парня не менее притягательный, чем у Лео, но гоню эти мысли, не желая думать об адвокате.
Меня удивляет, что Фурса занимается резонансным делом, будучи довольно молодым. Обычно подобные дела дают следователям с огромным опытом, а этот парень университет окончил от силы лет пять назад. Из огромного у него лишь самомнение.
В любом случае они с Виктором явно терпеть друг друга не могут.
– Да. Я до смерти боюсь слез маленьких девочек, – наконец говорит Фурса, ловя мой взгляд, и проводит ладонью по своей волнистой шевелюре. – Оставь трупы без глаз взрослым дядям, крошка.
– Может, вы оба уже пойдете? – огрызаюсь я.
Виктор предлагает мне подождать в машине, но я отказываюсь, остаюсь у двухэтажного дома, гадая, кто здесь жил. Кирпичный забор. Балкон, набитый хламом. Во дворе резная беседка: она похожа на нашу с бабушкой. Летними вечерами, вдыхая аромат роз, высаженных у стен беседки, и слушая крик воробьев, мы старались проводить время во дворе, разговаривали о прошлом, о моих родителях. Мне было три, когда они погибли. Честно говоря, я их совсем не помню. Родители редко бывали дома. Отец с каждым днем приближался к тому, чтобы получить пулю в лоб, воруя у влиятельных людей, а мама занималась семейными магазинами.
Только бабушка всегда была рядом.
Она так старалась для меня, что я росла счастливым ребенком, хоть и грустила, видя других детей в объятиях родителей. Для человека, который готов трудиться до изнеможения ради своей мечты, настоящая пытка – видеть то, чего у него никогда не будет, как бы он ни старался. Родителей мне не воскресить.
Жирная холодная капля разбивается о нос.
Я поднимаю голову и вижу, что приближаются увесистые чернильные тучи, которые разорвутся и смоют меня в канализацию, если не уйду.
Что ж, в гости к крысам я сегодня не планировала.
Пораздумав, решаю отправиться на работу. До здания суда на автобусе около получаса. Главное – успеть на остановку до того, как пойдет ливень. Это вот-вот случится, судя по капле на моем носу и свежему разреженному воздуху.