Ум на три дня — страница 2 из 11

— Воистину, ты ловок и силен, — разливался Выбей Зуб, — а подобные люди дорого стоят, если, конечно, найдут правую сторону и высокого покровителя. Глядишь, послужа усердно, обретешь покой и довольство, содержание обретешь достойное, невольниц молодых, горячих. Чего бегать-то? Ступая на службу к Эдарту, как сыр в масле будешь кататься!

Туман рассеялся, все стало ясно. На службу, как же! Лучше бы сказал "в рабство", караваны охранять или подати из селян выколачивать. Пойманным преступникам, кто посильней да половчей, частенько заменяли подвал "верной службой" — с клеймом на левом плече, с дюжими костоломами в качестве командиров. Кровью, так сказать, вину искупить, по милости Эдарта и присных. Глупцы эти вшивые в духане не ведали, как их подставили: окажись при Конане меч или, на худой конец нож, выбитыми зубами не отделались бы. А тут и доблестная стража: пожалуйте бриться"! Повязали бы за множественное убийство, и — прощай свобода. Ублюдки.

— Ублюдки вы, — сказал Конан, поднимаясь. — И катаетесь не как сыр в масле, а как дерьмо в нужнике. Псы поганые.

Аббас даже хрюкнул от досады, а тощий Уруб принялся размахивать саблей и пинками подгонять своих толстопузых к доске: вперед, мол, во имя Зефа, Бела, Иштар и кого там еще… Толстопузые полезли на узкий мостик, потея от страха. Впрочем, потеть им пришлось не долго: Конан легко столкнул доску, отправив стражников а омовение в зловонное чрево оврага.

— Матерью клянусь, поймаю тебя и язык твой поганый вырежу! — заорал Аббас в бессильной злобе, безобразно брызгая слюной. — Ослиный помет жрать заставлю!

— Сначала достань его из своего брюха, — отвечал Конан, неторопливо удаляясь от края крыши.

Он сделал не более трех шагов, когда кровля под ним провалилась, и с ужасными ругательствами варвар полетел в душное пыльное нутро дома.

Зрелище, представшее его глазам, когда пыль рассеялась, было достойно изумления. Довольно большая грязная комната с рухнувшей восточной стеной содержала множество разнообразного хлама: горшки с обитыми ручками, треснувшие кувшины, груды какой-то полуистлевшей материи, кипы рваных халатов, искалеченная с непонятной жестокостью мебель, большой оловянный таз с огромной дырой в днище, облезлое чучело макаки без глаз и даже пробитая во многих местах ржавая аквилонская кираса — явно мишень с какого-то стрельбища. Посреди этого великолепия распростерся ниц тощий человечек в засаленных обносках. В руке он судорожно сжимал приличного вида медный сосуд с двумя горлышками.

Конан приземлился на тюк слежавшегося тряпья, так что падение не вызвало особых неприятностей. Он отряхивал с туники пыль и приставшую солому когда человечек оторвал лицо от никогда не чищенного пола, взмахнул ручками и закричал дурным голосом:

— О величайший из дивов, о владыка сил земных и небесных! О отрада ничтожных, в прахе пресмыкающихся! Сжалься надо мной, дозволь припасть еще хоть разок к источнику твоей мудрости!

— Ты, что ли, Ловкач? — удивленно спросил Конан, распознав в человеке своего приятеля Ши Шелама. — Чего орешь и кто тут, хвост Нергала тебе в глотку, див?

Ши растерянно глянул на сосуд в своей руке, потом на варвара с стал безумно вращать зрачками.

— Кончай придуриваться, — гаркнул киммериец, — отвечай, когда спрашиваю!

Ши сразу успокоился и принял свой обычный хитроватый и в меру подобострастный вид.

— Привет тебе, тигр моего сердца, — сказал он. — Прости дурака, думал, снова этот вылез.

И он помахал своей медяшкой.

— Что ты тут делаешь? Что за дом такой, почему рухнул, откуда барахло? — со свойственным молодости нетерпением Конану желалось узнать обо всем сразу.

— Дядька у меня помер, прими Нергал его душу, — печально сообщил Ловкач Ши. — Старьевщиком был, наследство вот оставил. Стал я разбирать вещички да радоваться, какая-никакая, а все же прибыль, если, конечно, купит кто. Глянь — сосуд этот медный, почти что новый. Ну, думаю, его-то продам, Бел свидетель. Присмотрелся — горлышко у него какой-то дранью замазано. Дай, думаю, проверю, что внутри-то. Сковырнул, а он вылезает…

— Див?

— А кто ж еще под печатями таиться может? Дым повалил, вонища… Гляжу — сидит, ус крутит.

— Что-то не слыхивал я, чтобы нежить усы крутила, — удивленно пробормотал киммериец. — Хвосты, сказывают, бывают у них, крылья там, но что усы… Врешь, небось?

— Да провалиться мне на этом месте! Да сожрут желудочные черви мне брюхо! Да…

— Ладно, валяй дальше, — прервал варвар поток клятв, которые, как все знали, Ловкач Ши легко раздавал направо и налево при всяком удобном и неудобном случае.

— Чего дальше? Испугался я, душа в пятках, нос в росе… Сидит див на клубе дыма и ус крутит. Я-то всегда считал, что демоны эти служат тем, кто их освободит из заточения, уважение спасителям выказывают… А этот — ни здрасьте тебе, ни еще чего — сразу спрашивает: где тут, говорит, дщерь человеческую сыскать можно? Очень, говорит, я изнемог за семьсот годов без дщерей человеческих… И еще червем обозвал.

Конан задумчиво поскреб затылок. Он не исключал, что Ловкач просто над ним потешается. Правда, проверить в это было трудно: не стал бы Ши играть с огнем и шутить такие шутки…

А наследник старьевщика продолжал свою удивительную повесть. По его словам выходило, что див этот был весьма охоч до дщерей и во времена оны погубил их несть числа. Да нашелся на уголь ушат воды: погорел демон на женском коварстве. Раз решил он овладеть некой женщиной, хоть и селянкой, но красивой и смышленой. Принял, как водится, человеческий облик, и не чьей-нибудь, а ее собственного мужа. Муж по ту пору возвращался домой из гостей, изрядно набравшись. Демон пристал к нему на перекрестке трех дорог и вился пред очи супруги. Та, видя такое затруднение, сразу смекнула, что к чему. "Один из вас, — говорит, — не мой муж, а кто настоящий, в толк не возьму". "Я!" — заявляет див нагло. "Я", — икает супружник, не совсем понимая, в чем, собственно, дело. "Это затруднение разрешить просто, — говорит хитроумная селянка. — Мой настоящий муж всегда умел пролезть где угодно, да вот хоть в этот сосуд с двумя горлышками: в одно, бывало, просунется, из другого выйдет". Ну, дивы, они, как всем известно, туповаты. Усатый демон тут же нырнул в сосуд, а женщина, не будь дура, запечатала его воском, а потом еще и смолой обмазала.

— Этого замазала, а своего отмазала, — заключил Ловкач Ши, — не возьму лишь в толк, почему это умная женщина предпочла какого-то пьяницу, а не духа, который мог бы ее озолотить.

— Дурак ты, Ши, — снисходительно объяснил киммериец, — всем известно, что духи коварны и, суля золото, норовят погубить душу.

— Вот-вот, — охотно согласился пройдоха Шелам, — и этот меня надул, да запечатает его кто-нибудь в бочке с нечистотами…

Он тут же опасливо оглянулся и быстро дернул себя за мочку уха — жест, отгоняющий, согласно древнему поверью, нечистую силу.

— Тебя надуешь, — проворчал варвар. — Интересно узнать, как ему это удалось?

— А вот так, — горестно закивал крысиной мордочкой Ловкач, — сказал, что зарок ему — выполнить одно мое желание, с тем и свободен. Одно! Да у меня желаний, что камней на дне реки. Нет, говорит, выбирай единственное, да поживее, очень дщерь человеческую хочется. Слез со своего облака, к окну подбежал, увидел какую-то красотку задрипанную и аж засветился весь, что огонь на болоте. Я себя по лбу хлоп да возопи: умишка бы мне, убогому, быстро бы желание выбрал! А он и рад: ага, говорит, желаешь ума, будет тебе ум. Надолго дать не могу, но на три дня — пожалуй. Хлопнул в ладоши и пробурчал что-то. А потом как сиганет в окно — стену обвалил и пристройку еще. Эх, пропал домишко — кто теперь купит!

Он замолчал и обиженно уставился на Конана. Конан хохотал, да так, что труха сыпалась с потолка и тоненько позванивала аквилонская кираса.

— Кром! — ревел варвар, сотрясаясь всем телом, — Бел и Иштар! Вот так история, вот уж пожелал, так пожелал! Как же ты, дурья твоя башка, проверишь теперь, дал он тебе ума или не дал?! Умру сейчас…

— Вот и я думаю — как? — печально молвил Ши Шелам. — Сижу тут, мысли какие-то в голову лезут… Про верблюдов, золу материю… Ну, положим, ткань, хоть и подпорченная, есть, но при чем здесь верблюды и, тем паче, зола? А, киммериец?

Конан почувствовал, что сейчас задохнется. Он еще спрашивает! Раньше спрашивать надо было…

— Печально мне стало, — продолжал Ловкач, которого не так уж часто надували, — потер я лампу, думаю, может кто еще там есть. Тут шум, грохот, явление небесное: ты прилетел.

Он вдруг поднялся, откинул руку и произнес нараспев:

Кто не рожден, а сам собой возник

И раньше света в этот мир проник?

Кто до того, как землю посетил,

Так ловко дива в сети захватил?

Ловкач изумленно замолчал и провел грязной ладошкой по лицу, словно желая удостовериться, что это его губы сложились, чтобы произнести чудные слова. Сроду он не знал ни оного стихотворения и понять не мог, откуда вылезли эти строки.

Конан в растерянности уставился на приятеля.

— Кром, — выдавил он наконец, — выходит, див кое-что тебе подсунул. Другой вопрос: что в сем проку?

— Можно читать на праздниках, — неуверенно предположил Ловкач. — Суфеи читают и в шапку денежку берут.

— За три дня много не начитаешь, — буркнул варвар, — да и рожа у тебя не суфейская. С такой рожей только на одном помосте выступать можно: на весельном. А ну-ка, поройся у себя под черепушкой, может еще что сыщется.

Ловкач закатил глазки и подумал. Потом возвестил: "Укрывшись в океане, вместилище од, приступили они к уничтожению тройственной вселенной. Каждую ночь, разъяренные, пожирали они подвижников, обитавших в пустынях и славных святилищах. И явилось тут трехглавое, девятиглазое, трехликое, шестирукое сверкающее существо с волосами, горящими, как солнце…"

— Спятил ты, — с сожалением сказал киммериец. — Смотри не ляпни что-нибудь такое прилюдно; камнями побьют и из града погонят. Или запрут в скорбный дом и водой холодной поливать станут. Пока не очухаешься.