Палата содрогнулась от дружного смеха. Смущённый Хрюкин готов был сквозь землю провалиться:
— Видать, по глупости обидел вас. Уж больно здорово играете. Подумал, другой профессии не имеете. Что же вы конструируете, если не секрет?
— Разное: ухваты кухонные, прочую домашнюю утварь.
Шутке посмеялись, но, чувствовалось, ждали серьёзного ответа.
— Хорошо, расскажу о себе, хотя ничего интересного в моей биографии нет. Вы, наверное, не сомневаетесь, что родился я в семье, члены которой все свободное время проводили за шахматами…
— А разве не так? — искренне удивился Николай.
— Нет, не так. Отец мой потомственный тульский оружейник. 42 года проработал на оружейном заводе. Мастер был на все руки: и слесарь, и токарь, и механик, и столяр. Однако жили мы впроголодь, хуже некуда — из десяти моих братьев и сестёр уцелело только трое. О том, что существуют шахматы, узнал в школе. С завистью наблюдали мы, малыши, как старшеклассники с глубокомысленным видом передвигали загадочные красивые фигурки, которые притягивали нас, как магнит. Но где их взять нам? Изготовили самодельные, конечно, далёкие от совершенства. Зато свои. Едва освоив правила игры, сражались везде, где только могли: во дворе, городском сквере, в школе на переменах.
Игра мне правилась все больше и больше. Начал знакомиться с теорией, разбирать напечатанные в журналах и в газетах партии мастеров. В 14 лет завоевал право участвовать в турнире на звание чемпиона Тулы. Занял, помнится, четвёртое место. Шестнадцати лет стал чемпионом города. Как раз наступила пора распрощаться со средней школой, подумать о будущем. Впрочем, будущее моё определилось давно. «Котовы из поколения в поколение — рабочие, — говорил отец. — Теперь пора выходить в инженеры». Это отвечало и моему желанию. Правда, с поступлением в институт пришлось годок повременить — больно молодым окончил я среднюю школу. Но и этот год не пропал даром — на заводе освоил специальность слесаря. В Тульском механическом институте сперва отказывался от шахматных соревнований — студенческая жизнь захватила целиком. Но с третьего курса опять выступал в различных турнирах. Оказалось, игра и учёба уживались между собой. Более того, шахматы развивали способность логически мыслить, привычку к усидчивости.
— Простите, что перебиваю, — неожиданно вмешался Николай. — Интересно, что вы тогда считали для себя важнее: игру в шахматы или занятия в институте?
Котов улыбнулся:
— Помните, у Некрасова:
Поэтом можешь ты не быть,
Но гражданином быть обязан.
С лёгкой руки кого-то из наших студентов мы перефразировали некрасовское двустишье:
Маэстро можешь ты не быть,
Но инженером быть обязан.
Вот, пожалуй, и ответ на ваш вопрос, Коля. Шахматы — это не профессия, как считает товарищ Хрюкин, а игра, увлечение. Если бы игра мешала учёбе, я без колебаний пожертвовал бы ею. Впрочем, случались и конфликты. Перед окончанием института, например, высшая шахматная квалификационная комиссия присвоила мне первую категорию и включила в полуфинальную группу чемпионата Москвы. Начинался он в апреле 1934 года — мне тогда шёл 21-й год. И тут-то возникла сложность. В мае в институте завершался теоретический курс. Нужно сдавать экзамены, защищать курсовой проект. Ситуация складывалась как в пословице: «За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь». Удалось-таки поймать обоих зайцев. Для такого совмещения, естественно, потребовалось максимально уплотнить свой день, трудиться с предельным напряжением.
Перед защитой дипломного проекта здорово волновался. Его тема — проектирование сборочного цеха для ежегодного выпуска двух тысяч токарно-винторезных станков «ДИП–200». С заданием я справился: проект мой оценили отлично, а мне присвоили квалификацию инженера-механика.
Назначили меня конструктором в московское конструкторское бюро. Должность интересная, творческая. Но и шахмат не забывал. В 1936 году в Московском чемпионате занял седьмое место, в 39-м стал чемпионом столицы. Вскоре, о чём, оказывается, многим из вас известно, в чемпионате страны стал вторым после Ботвинника. Тогда-то за сочетание спортивных и творческих успехов мне присвоили звание гроссмейстера…
Провожали гроссмейстера тепло, сердечно. Просили приезжать ещё, хотя понимали, что вряд ли он сумеет выкроить для них «окошко». Ведь на главном конструкторе завода лежит огромная ответственность, особенно в военное время. И уж, конечно, не домашнюю утварь он конструировал — это само собой разумелось.
А Котов, едва вышел за территорию госпиталя, сразу же погрузился в раздумья, далёкие от шахмат. Мозг полностью переключился с игровых комбинаций в мир схем, инженерных расчётов, технических творческих поисков. Многогранность таланта некоторых людей, по-видимому, и объясняется прежде всего умением изменять, когда нужно, направление своих мыслей.
Завод, главным конструктором которого несколько месяцев назад назначили Александра Александровича Котова, среди другой военной продукции давал фронту 120-мм миномёты образца 1938 года. Это грозное оружие, автором которого был талантливый конструктор миномётного и реактивного вооружения, впоследствии Герой Социалистического Труда Борис Иванович Шавырин, наносило гитлеровцам серьёзный урон. Действующей армии требовалось все больше миномётов, и инженеров завода мучил вопрос: нельзя ли упростить конструкцию, удешевить её, сделать менее трудоёмкой, чтобы полнее удовлетворять нужды фронта? Наконец главный конструктор решил попробовать внести в миномёт существенные изменения.
Нашлись скептики.
Позвольте, — говорили они, — мы ведь не уходим с завода сутками, а тогда нам и суток не хватит. Почему заводское конструкторское бюро берет на себя не свойственные ему функции — разрабатывать новый образец вооружения? Это дело специализированных конструкторских организаций.
— Не годится так рассуждать, — возражали энтузиасты, солидарные с Котовым. — Идёт война, и не время делить обязанности между организациями. Возникла у нас идея, — значит, нам её реализовывать.
Котов внимательно проанализировал некоторые прикидки. Собрав подчинённых, объявил:
— Поставим точку на полемике. Начнём ударно трудиться над миномётом. Непосредственно заниматься им — будет специальная группа конструкторов, а их повседневные обязанности мы распределим между собой. Придётся ещё уплотнить свои рабочие часы. Завтра доложу наши соображения руководству.
Дирекция, партийная организация завода, военные специалисты с большим интересом отнеслись к замыслу конструкторов. Все старались помочь им, всячески способствовали тому, чтобы в кратчайшие сроки осуществить обширный комплекс задач: выполнить чертежи, изготовить и испытать опытные образцы, оснастку, отладить технологию и, наконец, начать серийное производство новых миномётов.
Группу разработчиков возглавил А. А. Котов. В неё пошли высококвалифицированные конструкторы завода, а также офицер Артиллерийского комитета Главного артиллерийского управления инженер-подполковник Г. Л. Владимиров. Вокруг только удивлялись, когда удавалось этим одержимым людям хоть немного отдохнуть.
Вскоре они отпраздновали свою первую творческую удачу: получили от Наркомата обороны СССР авторское свидетельство на изобретение нового образца 120-мм полкового миномёта. Его отличительной особенностью было признано, так называемое, стреляющее приспособление — простое, удобное в эксплуатации, надёжное в боевых условиях.
Однако внедрялось новшество не совсем гладко. Правда, сбои, неудачи не повергали авторов в уныние, а лишь раззадоривали, заставляли трудиться с двойной нагрузкой. Особенно разочаровало испытание первого опытного образца. Столько надежд возлагалось на него! Когда же попробовали разобрать миномёт после стрельбы способом, отработанным изобретателями, детали оказались словно приваренными друг к другу электросваркой. Пришлось воспользоваться молотком, выколотками и даже зубилом. Стреляющего приспособления в том виде, в каком оно выглядело до стрельбы, не существовало. Его детали потеряли по только размеры, по и форму. Почему? Из-за непомерно высокой нагрузки на миномёт? Так ведь по расчётным данным конструкция должна была выдержать её.
Что же делать? Признать себя побеждёнными? Отказаться от своей идеи? Ни в коем случае! Опять — поиски, творческие дискуссии, ночные бдения.
Испытания второго образца порадовали. Авторы чувствовали себя именинниками, принимали поздравления, но об отдыхе не помышляли. Группу Котова волновали уже новые заботы. Решена лишь главная задача. Впереди — основной объем работы: подготовка производства. Именно в этот ответственный период, накануне выпуска партии новых миномётов, гроссмейстер-изобретатель по убедительной просьбе напористой медицинской сестры выехал в госпиталь.
…Вернулся на завод поздно. Стряхнув с пальто снег и потерев прихваченные морозом уши, вошёл в конструкторское бюро. Здесь, как всегда, оживлённо. Кто трудится за кульманами, кто склонился за столом над расчётами. Едва увидели главного, сразу же полюбопытствовали:
— Как успехи, товарищ гроссмейстер?
— Нормально.
— Какой счёт?
— 11,5 из 12-ти. А где Александров?
— Вызвали в механический.
Конструктора вызвали в цех. Такое случалось теперь особенно часто. При освоении производства нового образца, да ещё в военное время, возникало множество разнообразных вопросов, снять которые подчас мог только конструктор.
— Я в сборочный, — предупредил Котов.
В сборочном работа буквально кипела. Словно черепахи, распластались на полу миномётные плиты. В конце цеха стояли почти готовые миномёты. Пройдёт совсем немного времени, и они отправятся на фронт. Александр Александрович любовно оглядел их, похлопал ладонью по гладкому холодному стволу, придирчиво осмотрел механизмы.
— Хороша машина, главный, — одобрительно заметил сборщик.
— Рано хвалить. Подождём, что скажут фронтовики.