Кое-кто уже склонялся к тому, чтобы считать эксперимент неудавшимся, а всю затею с тралом — ненужной. Работа над ним прекратилась. Лишь сам изобретатель придерживался иного мнения: в начале 1941 года продолжил испытания. На этот раз ему сопутствовал успех. Трал признали изобретением.
Однако порой успешный эксперимент отделяют от серийного производства годы. Нечто подобное намечалось в истории с тралом. Возникло много различных «но», грозивших затянуть внедрение изобретения. Как нередко случается, нашлись скептики, упорно отрицавшие полезность новшества. В марте 1941 года один из руководящих работников инженерных войск, от которого зависела судьба изобретения, недвусмысленно назвал идею Мугалёва негодной. И все же Павел Михайлович не терял надежды практически продемонстрировать её большие преимущества по сравнению с существующими конструкциями.
Началась война. Военно-инженерная академия имени В. В. Куйбышева эвакуировалась из Москвы во Фрунзе. Мугалёв выехал туда чуть позже — в конце 1941 года, после выполнения ответственного задания. В феврале 1942 года его направили на строительство Северного Ташкентского канала. За ударный труд на канале Павлу Михайловичу вручили Почётную грамоту Президиума Верховного Совета Узбекской ССР.
Чем бы ни занимался Мугалёв, смысл жизни по-прежнему видел в завершении работы над тралом. Сколько писем отослал в различные инстанции, доказывая его достоинства, — не перечесть. И добился-таки исполнения своего заветного желания. В начале марта 1942 года Мугалёва пригласил в Москву начальник, инженерных войск Красной Армии генерал М. П. Воробьёв.
— Есть решение закончить разработку и подготовить к серийному производству ваши тралы, — сообщил он. — Поезжайте на Тульский завод Народного комиссариата путей сообщения и принимайтесь за дело. Предварительно зайдите к первому секретарю Тульского обкома партии Василию Гавриловичу Жаворонкову, с которым уже все согласовано, доложите ему о своих планах, о том, какая вам понадобится помощь в выполнении задания. О ходе испытаний докладывайте мне.
Несмотря на крайнюю занятость, В. Г. Жаворонков встретил Мугалёва приветливо, вместе с ним посетил завод, которому предстояло освоить серийное производство тралов сверх плана. Выступая перед заводским коллективом, первый секретарь обкома пояснил их назначение.
— Знаю, трудно вам: недосыпаете, недоедаете, — заключил Жаворонков. — А кому теперь легко? Надо… Фронту надо. Решайте сами: можете отказаться от этого заказа — план и без того напряжён. Но, думаю, понимаете, насколько важно изготовление тралов.
Единодушно решили выполнять заказ в срочном порядке. Появился призыв: «Чем больше дадим тралов, тем меньшие потери понесут танковые войска».
Речь шла пока об опытных образцах. Заводчане не жалели сил, чтобы наилучшим образом справиться с заданием. Трудились по-ударному, дружно, и уже в августе 1942 года Мугалёв получил возможность отправиться с двумя тралами на Воронежский фронт для их испытания в боевых условиях.
Однако осуществить проверку в полном объёме помешало на этот раз тяжёлое ранение изобретателя. Ему разбило кисть руки, пострадали зрение и слух.
После первого этапа лечения в московском госпитале Павла Михайловича перевели в подмосковный санаторий. Оттуда он «выписал» сам себя досрочно — попросту говоря, сбежал, а 8 марта 1943 года прибыл с партией танковых тралов на Северо-Кавказский фронт.
Появление новой техники фронтовики встречали всегда с особым интересом. Многие образцы, поступавшие на испытание, вызывали два противоположных чувства: надежду и известное недоверие. Так же встретили в войсках и тралы. Сумеют ли диски, с грохотом двигавшиеся впереди танка-тральщика, защитить боевые машины от грозного их противника — наземных мин или сами не устоят перед ними?
Результаты превзошли все ожидания. Там, где действовали тралы, ни линейные танки, ни САУ не подрывались на минах. И вдруг ЧП: подбитый артиллерией противника тральщик оказался на ничейной территории. Трое суток вели фашисты огонь по пятачку, чтобы отрезать путь к тральщику. Отцепив под прикрытием ночи и высокой травы трал от танка, они подтащили его тросом к себе. Об этом случае вспоминал в своей книге «На службе военной» главный маршал артиллерии Н. Н. Воронов:
«Бывали неприятности и покрупнее. Один из изобретателей внёс хорошее предложение: создать навесные тралы, с помощью которых танки смогут проделывать для себя проходы в минных полях. Эти тралы сберегли бы жизнь многим сапёрам, которым со смертельным риском приходилось вручную обезвреживать минные поля противника. Кроме того, работа сапёров сразу выдавала противнику наши участки прорыва. Предложение изобретателя обеспечивало внезапность прорыва вражеских заграждений.
Тралы были быстро сконструированы. Командование бронетанковых войск почему-то решило провести испытания их на фронте, в реальной боевой обстановке. Но испытания организовали безответственно, один танк с тралом застрял на минном поле и попал в руки противника. Меня вызвали в Ставку. Я выслушал строгое нравоучение Сталина и его угрозу наказать меня за передачу государственной тайны врагу. С трудом удалось доказать мою непричастность к происшедшему».
К счастью, как выяснилось впоследствии, ничего страшного не произошло. Трал попал «в плен» сильно повреждённым, что не позволило гитлеровцам разгадать секрет изобретения. К тому же вскоре после освобождения Тамани он вернулся обратно в качестве трофея.
К июню 1943 года было готово около 100 тралов. «Войска хорошо отзываются о тралах Мугалёва и просят о более широком их внедрении в танковые соединения, — говорилось в одном из документов того времени. — Тралы Мугалёва на сегодня являются самым действенным средством, помогающим танкам преодолевать минные поля без потерь от мин…»
О том, насколько быстро завоёвывали тралы популярность, можно судить по отчёту о боевом их применении 4-м отдельным гвардейским танковым полком прорыва, составленному 28 августа 1943 года командиром полка и его помощником по технической части.
Полк получил тралы во второй половине июня. Поступили они в разобранном виде. При монтаже оказалось, что некоторых деталей нет: то ли не положили при отправке, то ли потерялись в пути. К тому же система крепления тралов предназначалась для танка Т–34, а полк имел танки KB–1С. Но благодаря простоте конструкции трала отсутствующие детали (серьги, звенья и другие) легко изготовили на месте собственными силами.
Трал подвергся всестороннему испытанию, за которым наблюдал командующий 11-й гвардейской армией генерал-лейтенант И. X. Баграмян. Новинка понравилась. И все же командование полка не обрело полной уверенности: справятся ли тралы со своей задачей в боевой обстановке?
Главный экзамен начался 12 июля 1943 года в 6 часов утра после мощной артиллерийской подготовки. В течение пяти месяцев фашисты возводили и совершенствовали сильно укреплённую полосу северо-западнее Орла в районе реки Жиздра между посёлками Дудино и Панево. Неоднократные попытки наших войск прорвать её успеха не имели: атакующие танки либо попадали под огонь фашистской артиллерии, либо подрывались на минах.
И вот двинулись вперёд тральщики. Они прокладывали дорогу танкам и пехоте в сложных условиях. Подъем местности достигал 27–30° на протяжении свыше 1,5 километра. Мины, большей частью новой конструкции, в деревянных ящиках располагались по смешанной системе очень густо.
Танки устремились вслед за тральщиками, которые, сметая проволочные заграждения, благополучно преодолели первое минное поле противника длиной около двух километров. На их пути сработало более 200 противотанковых и противопехотных мин.
«Без применения тралов, — гласили выводы акта, — данный прорыв мог оказаться неудачным и танки подорвались бы на минах у проволочных заграждений… Тралы сохраняют танки и их экипажи… Личный состав полка из противников тралов сделался их патриотами».
Производство тралов, выпускавшихся под маркой ПТ–3, наращивалось. Возникла проблема: как лучше их использовать? Кому придать танковые тральщики? Целесообразно ли иметь в составе армий специальные части наземных противоминных тральщиков? Мугалёв размышлял, прикидывал, советовался с товарищами. Так родилось предложение: сформировать опытный полк. Его одобрили. Образованный в середине 1943 года 166-й инженерно-танковый полк возглавил отважный, опытный офицер-танкист подполковник Николай Михайлович Лукин. Заместителем командира по спецтехнике назначили Мугалёва.
Первая серьёзная проверка выпала на долю части при форсировании Днепра. Гитлеровцы рассчитывали, что Советские войска не сумеют преодолеть эту Сложную преграду в условиях сплошной завесы заградительного огня и тем более пробиться через зону многочисленных оборонительных укреплений на правом берегу реки. Наших воинов ждала ожесточённая схватка с противником, к которой они тщательно готовились. Среди них — и 166-й полк, входивший в 3-ю гвардейскую танковую армию. Солдаты и офицеры в любое время суток видели приземистую, плотную фигуру подполковника Мугалёва — Павел Михайлович неторопливо, спокойно, чётко давал необходимые рекомендации, советы.
— Какими судьбами? Ты ведь служишь в академии, как мне известно, — искренне удивился полковник М. В. Онучин, случайно встретив в те дни адъюнкта — однокашника по академии — на берегу Днепра. — Может, провинился в чём?
Мугалёв рассказал о себе.
— Завидую, по-хорошему завидую, — произнёс на прощание Онучин. — Не всякий изобретатель способен забраться со своим детищем в самое пекло.
В двадцатых числах сентября тихий, обычно в такую пору плавно кативший воды Днепр кипел от разрыва снарядов, бомб, мин, от пуль. От непрерывного гула закладывало уши, поверхность реки скрылась в густой пелене дыма, гари, пыли. Однако подразделения минных тральщиков почти без потерь переправились через реку вместе с другими частями армии в Букринской излучине, активными действиями помогали укреплять и расширять плацдарм. Благополучно перебазировавшись, танковые тральщики в буквальном смысле подорвали вражескую оборону, расчистив дорогу нашим войскам на Запад.