Эсфирь обличает Аммана. Художник Э. Норманд
Напоследок отметим, что, поскольку Месопотамия тоже была не без умных людей, которых явно не устраивала ни кровавая комедия для народа, ни полубожественная шлюха для царя в потайной комнате храма, и посему древние «вольнодумство и вольтерьянство» там также процветали, некоторые плоды чего благополучно дожили до нашего времени. Поговорим о двух из них.
Первый наиболее сохранился; для кого-то, впрочем, будет удивительно, где именно он обретается, а может, читатель уже привык, что многое мы находим в Библии. Так и здесь: речь идет о потрясающей книге Иова, в которой Богу задаются острейшие моральные вопросы, ответов на которые он, в итоге, не дает и демонстрацией своей силы и мощи практически затыкает рот вопрошавшему. Книга Иова то полагается одной из древнейших – традиция относит ее создание к далекой эпохе первых патриархов, т. е. ко II тысячелетию до н. э., причем делает это на основании приписки из александрийской «Септуагинты», что Иов – пятое колено от Авраама; та же традиция признает доработку книги во времена первых иудейских царей, Давида и Соломона (Х в. до н. э.); то, напротив, считается созданной уже незадолго до нашей эры. Несомненно, что ее окончательная редакция создана уже в Александрии Египетской, в которой пытливый философский греческий ум идеально слился с иудейским мистицизмом, дело не в этом. Начинается эта книга так: «Был человек в земле Уц, имя его Иов». Обычно эту землю помещают в северо-западной части Аравии, на границе с Идумеей, которая, в свою очередь, граничит с Иудеей. Значит, географически подходит к нашей главе, тем паче что та же приписка «Септуагинты» пишет об Иове как пятом от Авраама потомке его старшего внука Исава. Как вариант – Уц в Месопотамии; пассажи о бегемоте и крокодиле выдают все же Египет, и опять же – не в этом суть. Эта книга – истинный вопль богооставленности.
Сюжет вкратце такой, с весьма парадоксальным началом: Бог и дьявол спорят по поводу праведника Иова. Нечистый заявляет, что тот потому праведен и богобоязнен, что у него все хорошо; Бог позволяет Сатане испытать его, и в итоге Иов последовательно лишается детей, имущества и заживо гниет от страшной болезни – проказы, которая в древности ставила человека вне общества. Совет жены короток: «Похули Бога и умри» (Иов. 2: 9); трое друзей приходят к нему и в долгих разговорах пытаются найти смысл и причину страданий Иова. Теодицея, богооправдание… Интересно, во времена древних патриархов и царей позволил бы себе кто-нибудь действительно предъявить претензии к Богу и тем более изложить их письменно?
Иов говорит: «Погибни день, в который я родился, и ночь, в которую сказано: зачался человек!..» (Иов. 3: 3). «Научите меня, и я замолчу; укажите, в чем я погрешил» (Иов. 6: 24). «Не буду же я удерживать уст моих; буду говорить в стеснении духа моего; буду жаловаться в горести души моей. Разве я море или морское чудовище, что Ты поставил надо мною стражу?.. Опротивела мне жизнь. Не вечно жить мне. Отступи от меня, ибо дни мои суета. Что такое человек, что Ты столько ценишь его и обращаешь на него внимание Твое, посещаешь его каждое утро, каждое мгновение испытываешь его? Доколе же Ты не оставишь, доколе не отойдешь от меня, доколе не дашь мне проглотить слюну мою? Если я согрешил, то что я сделаю Тебе, страж человеков! Зачем Ты поставил меня противником Себе, так что я стал самому себе в тягость? И зачем бы не простить мне греха и не снять с меня беззакония моего? Ибо, вот, я лягу в прахе; завтра поищешь меня, и меня нет» (Иов. 7: 11–12, 16–21). «Невинен я; не хочу знать души моей, презираю жизнь мою. Все одно; поэтому я сказал, что Он губит и непорочного и виновного. Если этого поражает Он бичом вдруг, то пытке невинных посмевается. Земля отдана в руки нечестивых; лица судей ее Он закрывает. Если не Он, то кто же?» (Иов. 9: 21–24). «Что Ты ищешь порока во мне и допытываешься греха во мне, хотя знаешь, что я не беззаконник и что некому избавить меня от руки Твоей? Твои руки трудились надо мною и образовали всего меня кругом, – и Ты губишь меня? Вспомни, что Ты, как глину, обделал меня, и в прах обращаешь меня?» (Иов. 10: 6–9). «Посмешищем стал я для друга своего, я, который взывал к Богу… Покойны шатры у грабителей и безопасны у раздражающих Бога, которые как бы Бога носят в руках своих» (Иов. 12: 4, 6). «Почему беззаконные живут, достигают старости, да и силами крепки? Дети их с ними перед лицем их, и внуки их перед глазами их. Домы их безопасны от страха, и нет жезла Божия на них» (Иов. 21: 7–9). «Межи передвигают, угоняют стада и пасут у себя. У сирот уводят осла, у вдовы берут в залог вола; бедных сталкивают с дороги, все уничиженные земли принуждены скрываться. Вот они, как дикие ослы в пустыне, выходят на дело свое, вставая рано на добычу… Отторгают от сосцов сироту и с нищего берут залог… С рассветом встает убийца, умерщвляет бедного и нищего, а ночью бывает вором. И око прелюбодея ждет сумерков, говоря: ничей глаз не увидит меня…» (Иов. 24: 2–5, 9, 14–15).
Иов настолько осмелел от отчаяния, что вызывает Бога на суд: «Вот, Он убивает меня, но я буду надеяться; я желал бы только отстоять пути мои пред лицем Его! И это уже в оправдание мне, потому что лицемер не пойдет пред лице Его! Выслушайте внимательно слово мое и объяснение мое ушами вашими. Вот, я завел судебное дело: знаю, что буду прав. Кто в состоянии оспорить меня? Ибо я скоро умолкну и испущу дух. Двух только вещей не делай со мною, и тогда я не буду укрываться от лица Твоего: удали от меня руку Твою, и ужас Твой да не потрясает меня. Тогда зови, и я буду отвечать, или буду говорить я, а Ты отвечай мне. Сколько у меня пороков и грехов? покажи мне беззаконие мое и грех мой. Для чего скрываешь лице Твое и считаешь меня врагом Тебе? Не сорванный ли листок Ты сокрушаешь и не сухую ли соломинку преследуешь?» (Иов. 13: 18–25).
Иов явно сомневается в вечной жизни: «Для дерева есть надежда, что оно, если и будет срублено, снова оживет, и отрасли от него выходить не перестанут: если и устарел в земле корень его, и пень его замер в пыли, но, лишь почуяло воду, оно дает отпрыски и пускает ветви, как бы вновь посаженное. А человек умирает и распадается; отошел, и где он? Уходят воды из озера, и река иссякает и высыхает: так человек ляжет и не станет; до скончания неба он не пробудится и не воспрянет от сна своего. О, если бы Ты в преисподней сокрыл меня и укрывал меня, пока пройдет гнев Твой, положил мне срок и потом вспомнил обо мне! Когда умрет человек, то будет ли он опять жить?» (Иов. 14: 7—14). «Один умирает в самой полноте сил своих, совершенно спокойный и мирный; внутренности его полны жира, и кости его напоены мозгом. А другой умирает с душею огорченною, не вкусив добра. И они вместе будут лежать во прахе, и червь покроет их» (Иов. 21: 23–26).
В конечном итоге Бог начинает говорить с Иовом, но, к сожалению, совершенно не дает ответа на поставленные им вопросы; слова Бога сводятся к тому, что, мол, кто ты есть такой и как ты можешь знать Мои мысли, после чего следует демонстрация Божия могущества и разъяснение круговорота явлений природы, растянувшееся на 4 главы. В итоге Иов отказывается от дальнейшего препирательства, говоря: «Вот я ничтожен; что буду отвечать Тебе? Руку мою полагаю на уста мои» (Иов. 39: 34), хотя еще некоторое время Бог продолжает свою речь. М. Беленький комментирует это так: «За наивным благочестивым исходом спора человека с богом скрывается саркастический смех стихотворца (а вся книга Иова, кроме вступления, написана стихами. – Е.С.) над бессмысленностью разговора со всевышним, ибо в вечном и незыблемом потоке вещей мира природы нельзя найти меру нравственности и социальной справедливости. Раз бог уходит от существа спора, то зачем разговаривать с ним? Не лучше ль промолчать?»
Уступчивость Иова была вознаграждена рождением новых детей и двойным против прежнего богатством.
Гораздо менее известен месопотамский аналог книги Иова, который весьма часто так и называют, равно как и «Вавилонским Екклесиастом». Это – «Диалог о человеческом ничтожестве», иначе – «Вавилонская теодицея», написанная в первой половине XI в. до н. э. жрецом Эсагилкиниуббибом. Поэма состоит из 25 или 27 одиннадцатистрочных строф (некоторые утрачены), каждая начинается с одного и того же клинописного знака, дающего вместе акростих «Я – Эсагилкиниуббиб, заклинатель, чтущий бога и царя». Поэма представляет диалог между Страдальцем и его Другом: первый, как Иов, ставит «неудобные» вопросы, второй дает шаблонные для жречества ответы. Можно вполне допустить, что вольнодумный автор под «теодицейным» соусом преподнес свои острые вопросы на суд общества, да даже если и допустить, что Эсагилкиниуббиб действительно считал, что он правильно ответил на них, все равно: одно их появление и письменная фиксация (а сохранилось немало копий и даже толкований) свидетельствуют о многом, включая кризис официальной религии:
I. [Страдалец]: Мудрый […постой, я хочу] сказать тебе,
[…я хочу] поведать тебе,
[…] тебе.
[Слуга твой] страждущий – постоянно хочу прославлять тебя.
5. [Где мудрец], [что был бы] подобен тебе?
[Где] ученый, [что] сравнился [б] с тобою?
Где же советчик? – хочу рассказать [свое] горе:
Конченый [я человек]: настигло [меня] страданье.
Младшим я был [в семье], – и судьбою отец похищен;
10. Мать, [что] меня родила, обратилась
к «Стране без возврата», —
Отец и родительница моя оставили меня без защиты.
II. [Друг]: Друг мой почтенный, что сказал ты – печально.
[Милый] мой, помыслы ты на зло направил,
Ум твой высокий [рассудку] глупца уподобил.
15. Облик твой светлый мрачным сделал.
[Да], оставляют [нас] наши отцы, – уходят дорогой смерти, —
«Реку Хубур переходят», – [как] говорят издревле.
Видел ведь ты [всех] людей многочисленных вместе:
…первенец слабый, – не… одарил его;
20. Лоснится богач, – кто его осчастливил? —