Далее Овидий продолжает:
Смертным пленясь, покидает она побережье Киферы.
Ей не любезен и Паф, опоясанный морем открытым,
Рыбой обильнейший Книд, Амафунт, чреватый металлом.
Скульптура Афродиты, найденная на Кипре
На небо тоже нейдет; предпочтен даже небу Адонис.
С ним она всюду, где он. Привыкшая вечно под тенью
Только лелеять себя и красу увеличивать холей,
С ним по горам и лесам, по скалам блуждает заросшим,
С голым коленом, подол подпоясав по чину Дианы;
Псов натравляет сама и, добычи ища безопасной,
Зайцев проворных она, иль дивно рогатых оленей
Гонит, иль ланей лесных; но могучих не трогает вепрей,
Но избегает волков-похитителей, также медведя,
С когтем опасным, и львов, пресыщенных скотнею кровью.
Увещевает тебя, чтоб и ты их, Адонис, боялся, —
Будь в увещаниях прок! «Быть храбрым с бегущими должно, —
Юноше так говорит, – а со смелыми смелость опасна.
Юноша, дерзок не будь, над моей ты погибелью сжалься!
Не нападай на зверей, от природы снабженных оружьем,
Чтобы не стоила мне твоя дорого слава. Не тронут
Годы, краса и ничто, чем тронуто сердце Венеры,
Вепрей щетинистых, львов, – ни взора зверей, ни души их.
Молнии в желтых клыках у жестоких таятся кабанов,
Грозно бросается в бой лев желтый с великою злостью,
Весь их род мне постыл». Когда ж он спросил о причине,
Молвит: «Скажу, подивись чудовищ провинности давней.
От непривычных трудов я, однако, устала, и кстати
Ласково тенью своей приглашает нас тополь соседний;
Ложе нам стелет трава. Прилечь хочу я с тобою
Здесь, на земле!» И легла, к траве и к нему прижимаясь.
И, прислонившись к нему, на груди головою покоясь,
Молвила так, – а слова поцелуями перемежала…
Бурный роман часто подвигает Афродиту на проявление жестокости: когда муза Клио упрекнула ее в любви к смертному, та сама заставила ее влюбиться в смертного, а когда некий Эриманф – властитель Аркадии и сын Аполлона – застиг пару в момент совокупления, Афродита ослепила его. На Диониса, однако, который изнасиловал Адониса, богиня покуситься побоялась.
Однако вскоре Адонис гибнет от клыков кабана; как помнит читатель, в финикийском варианте мифа в него обратился обманутый муж богини любви Балаат-Гебал; не чужда эта версия и греческому миру, и в этом случае винят Ареса – любовника Афродиты, который то ли сам обратился в кабана, то ли наслал его на соперника. Отметим, что законным мужем Афродиты был хромой бог-кузнец Гефест; впрочем, другая традиция считает именно Ареса мужем Афродиты, что соответствует более философскому восприятию мифа. Можно вспомнить воззрения Гераклита Эфесского (535–483 гг. до н. э.), считавшего, что борьба и распря – основа мироздания: «Борьба – отец всего и царь над всем», а отсюда уже проистекает гармония, сводящая противоположности в тождество, а именно Гармонией и звали дочь Ареса и Афродиты. Или можно вспомнить Эмпедокла (490–430 гг. до н. э.), приложившего к стихиям метод Гераклита: он указал, что они разъединяются Враждой, но затем соединяются Любовью – и так циклично; в апогее правит всем и побеждает «липкая» Любовь, вожделением сплавляющая все элементы в единый Сфайрос – пока не начинает действовать «огненная» разрушительная Вражда:
Огнь, и вода, и земля, и воздух с безмолвною высью,
И отдельно от них Спор гибельный, равный повсюду,
И меж ними Любовь, что в ширь и в длину равномерна.
Кстати, Эмпедокл – один из первых известных эволюционистов, давший своеобразную теорию естественного отбора через отмирание нежизнеспособных первоорганизмов.
Но возвращаемся к странному кабану. Овидий просто пишет:
И вот на чете лебединой
Правит по воздуху путь; но советам противится доблесть.
Тут из берлоги как раз, обнаружив добычу по следу,
Вепря выгнали псы, и готового из лесу выйти
Зверя ударом косым уязвил сын юный Кинира.
Вепрь охотничий дрот с клыка стряхает кривого,
Красный от крови его. Бегущего в страхе – спастись бы! —
Гонит свирепый кабан. И всадил целиком ему бивни
В пах и на желтый песок простер обреченного смерти!
С упряжью легкой меж тем, поднебесьем несясь, Киферея
Не долетела еще на крылах лебединых до Кипра,
Как услыхала вдали умиравшего стоны и белых
Птиц повернула назад. С высот увидала эфирных:
Он бездыханен лежит, простертый и окровавленный.
Спрянула и начала себе волосы рвать и одежду,
Не заслужившими мук руками в грудь ударяла,
Судьбам упреки глася, – «Но не все подчиняется в мире
Вашим правам, – говорит, – останется памятник вечный
Слез, Адонис, моих; твоей повторенье кончины
Изобразит, что ни год, мой плач над тобой неутешный!
Кровь же твоя обратится в цветок. Тебе, Персефона,
Не было ль тоже дано обратить в духовитую мяту
Женщины тело? А мне позавидуют, если героя,
Сына Кинирова, я превращу?» Так молвив, душистым
Нектаром кровь окропила его. Та, тронута влагой,
Вспенилась. Так на поверхности вод при дождливой погоде
Виден прозрачный пузырь. Не минуло полного часа, —
А уж из крови возник и цветок кровавого цвета.
Схожие с ними цветы у граната, которые зерна
В мягкой таят кожуре, цветет же короткое время,
Слабо держась на стебле, лепестки их алеют недолго,
Их отряхают легко названье им давшие ветры».
Так, погибший воскрес в виде цветка; нанесенная ему в пах рана трактуется Хаджикириакосом как символ оскопления, характерный для родственного культа Аттиса (см. следующую главу). Овидий при этом просто упомянул Персефону – царицу подземного царства, либо посчитав ненужным излагать то, что и без того знал тогдашний образованный читатель, либо ему эта тема была просто неинтересна. А напрасно, ибо мы бы вновь могли бы встретиться с уже известным мифом – о нисхождении богини в преисподнюю за своим возлюбленным и споре из-за него с подземной царицей; только теперь вместо Таммуза – Адонис, вместо Иштар – Афродита, а вместо Эрешкигаль – Персефона. А сюжет-то тот же, равно как и результат. Более того – один из греческих вариантов практически совпадает с началом вавилонского мифа об Иштар и Таммузе – когда Афродита еще в младенчестве отдает Адониса Персефоне, потом хочет забрать назад, и по божественному суду музы Каллиопы Адонис также проводит часть времени с Афродитой, часть – с Персефоной (интересно, как к этому относился ее муж Аид? Высокие отношения!). Афродите, впрочем, такой вердикт пришелся не по нраву, и она подстроила растерзание вакханками сына музы, знаменитого Орфея. По другой версии, дело судил сам Зевс, поделивший годовое бытие Адониса на три части: одну он должен был проводить с Персефоной, другую – с Афродитой, а третьей располагал бы по своему хотению; естественно, он отдал ее утехам с Афродитой. Заодно нельзя не отметить, что сама Персефона является женским коррелятом умерщвляемого месопотамско-финикийского бога: достаточно вспомнить известнейший миф о ее похищении Аидом, горе ее матери Деметры, гибели урожая и, в итоге, приговоре богов о том, что полгода Персефона должна быть с матерью (расцвет природы и плодоношение), а полгода – с мрачным мужем (увядание природы, зима). Может, дочь и вернули бы матери насовсем, но коварный Аид перед расставанием вручил Персефоне гранат – символ плодородия и брачного союза, и та, приняв его, невольно связала свою судьбу с подземным богом. Впрочем, брачной жизни Аида позавидовать сложно: полгода его жена живет у тещи, из оставшихся шести месяцев четыре проводит с любовником… После гибели Адониса дела пошли еще хуже: по новому суду Зевса Адонис проводил на земле и под землей ровно по полгода. Мучаясь от страсти в его отсуствие, Афродита, по совету Аполлона, кидалась в море со скалы, но, поскольку она была бессмертна, все обходилось для нее благополучно, в отличие от поэтессы Сапфо, решившей последовать ее примеру и таким же образом исцелиться от страсти.
Смерть Адониса. Художник П.-П. Рубенс
Новым моментом является версия о том, что Адониса убила отвергнутая им Персефона, о чем мы узнаем из стихотворения Авсония (310–395 гг. н. э.) «Распятый Купидон»:
В скорбном лесу они выбирают мирт знаменитый,
Ненавистный за мщенье богов (здесь когда-то Адонис,
Верный Венере, был распят отвергнутой им Прозерпиной)…
Обратим внимание на способ умерщвления – такому ведь подвергали вавилонского «шутовского царя», символизировавшего Мардука. Повод был, ведь Афродите в итоге досталось две трети года с Адонисом, в то время как Персефоне – лишь треть. А так представлялся заманчивый случай овладеть им целиком. Еще интересный момент, вновь напоминающий нам о ближневосточном инцесте, – только там Иштар спала с собственным сыном Таммузом, а древнегреческий орфический гимн (ок. VI в. до н. э.), однако, делает Адониса сыном Персефоны!
О, порожденный от ложа прекрасной собой Персефоны!
Впрочем, до разрешения всех загадок еще очень далеко, ибо в причудливом сознании греков Афродита и Персефона могли не просто быть тесно взаимосвязаны (как любовь и смерть, об этом мы уже упоминали), но и вообще быть одним и тем же божеством! Хаджикириакос по крайней мере утверждает, что Нонн Панополитанский (V в. н. э.) в «Деяниях Диониса» (см. песни V–VI) «…ссылается на Афродиту в образе “Персефонеи”, когда Зевс пытается овладеть ею на Кипре. По некоторым данным он был отцом обеих богинь и пытался овладеть обеими, но это удалось только с Персефоной, которая родила Загрея (бога орфических мистерий, который отождествляется с Дионисом). Поэтому можно считать, что в отдельных случаях эти две богини определялись в культовых мистериях как аналогичные, но с противоположными признаками».