отождествлении пра-Афины с богиней со змеями, увидим, что, в принципе, эту же точку зрения о родстве позднейшей Афины с божеством Крита разделяет и профессор В.С. Сергеев: «Критская система верований и ритуал оказали большое влияние на религию малоазийских народов, а также и на греческую религию. Некоторые греческие божества, например Афина, имеют своей родиной Крит, откуда они были заимствованы греками и в трансформированном виде введены в пантеон греческих божеств».
Вот замечательное описание критских «богинь со змеями», сделанное замечательным исследователем минойского мира Б.Л. Богаевским в 1924 году в его книге «Крит и Микены», откуда оно ныне без указания источника практически без переработки заимствуется в разного рода современные «издания»: «Одна из этих статуэток полной сохранности (34 см высотой) представляет женщину, одетую в стилизованную юбку “cloche”, внизу украшенную прошивкой и покрытую полосами. Поверх юбки одет так называемый польский передник, покрывающий своим овалом, спереди и сзади, часть юбки. Передник заткан по краям волнистым прерывистым орнаментом и спереди усеян белыми крупными точками… Вокруг талии лежит широкий мягкой материи пояс, образующий спереди толстый, замысловато завязанный узел. Корсаж… представляет расшитую спиралями и другим орнаментом кофточку с короткими рукавами до локтя и стягивает талию, как будто корсетом, оставляя обнаженной крепкую грудь. На голове надета высокая, видимо, кожаная, суживающаяся кверху шапка, из-под которой по плечам рассыпаются темные волосы. Женщина представлена в напряженной позе. Она жестким движением вытягивает вперед руки и, широко раскрыв большие подведенные глаза, неподвижным сосредоточенным взором смотрит пристально перед собой. Поза женщины объяснима. Это богиня, или жрица, заклинательница змей: две змеи обвивают ее талию, одна из них кладет свою голову на край высокой шапки, третья, извиваясь по переднику и обвивая бедра, кладет голову в правую руку богини, а хвост – в ее левую. Вторая статуэтка, несколько меньших размеров, представляет шедевр фаянсового производства. Женщина изящна и тонка. Одета она в светлое с темными полосами платье. Оранжевый корсаж, с короткими рукавами, сильно стянут в талии, обнажая нежное розовато-желтое тело с небольшой, тонко моделированной грудью. Как и у первой статуэтки, у этой имеется желтый с темным узором передник, накинутый на юбку, сшитую из целого ряда оборочек, выступающих одна над другой и составленных из светло-желтых с коричневыми или голубыми полосок и коричневых кусочков. В поднятых и отставленных руках, согнутых в локтях, женщина держит по небольшой желтой с черными полосками змейке, потрясая ими. Восстановленная, соответственно фрагменту третьей фигуры, голова с молодым, нежным лицом с черными блестящими глазами. На голове надет низкий венец, из-под которого струятся черные волосы, а на венце сидит желтая с темными крапинками дикая кошка. Эта женская фигура в профиль показывает волнистую линию контура тела. По-видимому, надо себе представить жрицу или богиню изображенной в тот момент, когда она, потрясая змеями, выступает, мерно и слегка приседая, в движении кругового танца».
Богини со змеями. Музей Ираклиона, Крит
Чем не поздняя вакхическая менада?
Сначала кудри распускают по плечам,
А у кого небрида распустилась,
Те подвязать спешат и пестрой лани
Опять покров змеею подпоясать.
И змеи им при этом лижут щеки.
Те взяли на руки волчонка, сосунка
От лани и к грудям их приложили
Набухшим. Видно, матери детей
Новорожденных бросили. Венками
Из плюща, из листвы дубовой или тиса
Цветущего украсились потом.
Вот тирс берет одна и ударяет
Им о скалу. Оттуда чистый ключ
Воды струится. В землю тирс воткнула
Другая – бог вина источник дал,
А кто хотел напиться белой влаги,
Так стоило лишь землю поскоблить
Концами пальцев – молоко лилося.
С плюща на тирсах капал сладкий мед…
И вот, рассматривая культ Диониса, Э.О. Берзин справедливо отмечает, что он – совершенно неожиданно – стал своеобразной реакцией той, казалось бы, безвозвратно побежденной старой веры. Он словно впитал в себя всю прежнюю Троицу: с быком все ясно, змеи – одни из принадлежностей его поклонниц-вакханок, оргиастическое начало прорывается именно в прислуживавших ему женщинах, да и сам он порой являет сочетание мужского и женского начал, что мы уже отмечали на примере анталийской статуи. Насчет змей и дионисийства собрал хороший цитатник из древних авторов В. Иванов: «Змея, символ владык и душ подземного царства, в круге Дионисова богопочитания – исконный символ-фетиш самого “змеями увенчанного” или “змеевидного” бога, неразрывно связана с представлением о менаде и составляет на изображениях ее постоянный атрибут. Хор вакханок поет у Еврипида (Bacch. 101 sq.) о том, как “Зевс, в определенный Мойрами срок, родил бога с рогами быка и увенчал его змеями, отчего и менады вплетают в волосы змей”. “Ты, увлажненный хмелем, – говорит Гораций (саrm. II, 19), обращаясь к Дионису, – сдерживаешь змеиными узлами развевающиеся волосы служительниц твоих, бистонид, и змеи им не вредят”. Увенчанные змеями и со змеями в руках, идут мималлоны, бассары и лидийские менады в дионисийской процессии Птолемея Филадельфа. По словам Пруденция (с. Symm. I, 130), “желающие умилостивить Вакха разрывают зубами зеленых медяниц (virides descindunt ore chelydros)”. “Вакхи, – сообщает Климент Александрийский, – славят оргиями наводящего яростное безумие Диониса, в священном неистовстве пожирают живьем разорванные жертвы и, увенчавшись змеями, громко взывают: эван”. “Оргиасты Диониса, – замечает Гален (antid. I, 8), – в конце весны и при начале лета разрывают, по обычаю, ехидн…” Та же змея, как символ иерогамический, изображала Диониса-жениха или Диониса-супруга – и это представление сыграло большую роль в образовании легенды о чудесном зачатии македонской мималлоной, женой царя Филиппа, Олимпиадой, сына Александра как “нового Диониса” от Зевса-Диониса-Аммона, сочетавшегося с нею после оргий в виде большой змеи. Отсюда мистический образ менады Гиппы у неоплатоника Прокла: “Гиппа, душа всего (вселенной), колыбель на главу возложив и змием обвив, приемлет Диониса”. Этот образ также обусловлен верованием в божественное нисхождение небесного жениха в виде змеи и в рождение от змеи младенца-бога, каковое рождение есть в сущности лишь метаморфоза змия-супруга».
Многочисленные же дионисийские сюжеты разрывания заживо людей быков, телят и т. д. (начать хоть с самого Диониса-Загрея) свидетельствуют только об одном, как заключает Берзин: «В древних культах Великая богиня не только вступала в брак с Быком-Солнцем, но и убивала его, чтобы потом воскресить. Целью этого ритуального убийства с последующим воскресением было периодическое обновление природы». В. Иванов развивает эту мысль: «Смысл соединения змеи и быка был прозрачен: Дионис – бык в мире живых и змий в подземном царстве. Существо бога вечно рождающегося и вечно умирающего есть постоянная смена этих двух образов или состояний бытия: бык превращается в змия, змий – в быка. Бык мыслится при этом как оплодотворитель, умирающий после акта оплодотворения, и как жертва; змий – как его неистребимая сущность и семя в земле. Однако, эта схема, без сомнения, тотчас осложняется новой, антропоморфической, чертой: смерть жертвенного быка есть брак его с Землей, в которую он проникает в виде змия-супруга. Мгновение оплодотворения есть мгновение смерти оплодотворителя, и вот – бог-змий уже дитя во чреве матери, из лона которой он появляется на свет в образе отрока с рогами, Диониса, – младенца и человекобыка. Разрывание змей менадами имеет, по-видимому, магической целью высвобождение плода из его оболочек и служит заклинанием, вызывающим из недр земных долженствующего родиться младенца-бога. Но едва вызванный из недр младенец встречает в своих пестуньях убийц. В этом оргиазме нет места представлению о сложении расчлененного врагами тела, о восстановлении бога. Женщины немедленно исполняются неистовым голодом и растерзывают младенца. Вероятно, он внезапно вырастает в их мужа, в жертвенного оплодотворителя, которым они жаждут наполниться. Отсюда многочисленные следы священного детоубийства в женских оргиастических сонмах, сохранившиеся, например, в мифах о Прокне, Пройтидах, Миниадах».
Иллюстрацию этого космогонического акта нам и дает Крит. Там все пропитано «бычьим духом», начиная со знаменитых «рогов посвящения», характерных, правда, и для Анатолии, Сардинии и Белуджистана, и заканчивая знаменитым кносским лабиринтом, названный так по двойному топору-«лабрису», который, по предположению Ю.В. Андреева, с течением веков не только стал главным атрибутом критской Великой богини, но отчасти символически даже замещал ее (см., например, изображение «змеиной рамы» на печати из Кносса). «Рога посвящения», кстати, тоже были ею узурпированы, примеры есть и за пределами Крита – например, терракотовая модель рогов с женской грудью 5000 г. до н. э., найденная у Белграда. Интересны гибриды критских богинь со змеями и птицами, изображаемые на чашах, печатях и т. п. Как змеи, так и птицы выступали ипостасями Великой богини. Змеи часто присутствуют на сценах так называемых «эпифаний», т. е. богоявлений, например, на знаменитом золотом кольце из Исопаты. Там адорантки («поклонницы») богини кружатся перед ней в танце. Ю.А. Андреев сравнивает такие сцены с экстатическими ритуалами «священного неистовства» в культах Диониса, Аттиса и Таммуза. Несомненно влияние наркотического вещества – автор сам видел в музее минойской культуры в Ираклионе изображения богини в венце из головок мака (К. Кереньи считает ее Деметрой). Отсюда было уже недалеко до эксцессов – и это доказано! Обращаемся к труду Ю.В. Андреева «От Евразии к Европе. Крит и Эгейский мир в эпоху бронзы и раннего железа (III – начало I тыс. до н. э.)»: