Бык – весьма древний герой критского искусства, и даже одно перечисление таких экспонатов, не говоря уж об описаниях всех этих фресок, печатей, ритонов и т. п., пожалуй, утомительно и излишне. Сюда же отнесем изображения бычьих черепов, коров и телят. Столь же древним было почитание быка как божества. Божественный бык – «антитеза» кровожадной Владычицы зверей, что, в конечном итоге, дорого ему обходится; у него – большая свита демонов, одновременно человекоподобных и звероподобных существ, как и сам божественный бык-Минотавр. Его ежегодный священный брак с Великой богиней осмысляется по-разному, иногда – как мы указывали ранее – отображая единение солнца с землей для производства хорошего урожая, иногда – как божественная пара солнце – луна. Нередки изображения Минотавра с солнцем меж рогами. Он – страж и хранитель небесного огня (а по другой версии – его захватчик, которого следует убить, чтобы освободить солнце). Также он был владыкой звезд (либо гибридом тельца и звезды), на что указывают изображения с ним луны, звезды в середине лабиринта и, самое главное, чисто критское имя чудища Астерион (или Астерий) в мифологической традиции, однако же не вышедшее за пределы острова. Обычные быки, участники тавромахии, являлись его воплощениями, при этом участь их была однозначно печальна. На это намекают и фрески с изображениями приносимых в жертву быков, и многочисленные позднеминойские изображения Минотавра в явной искривленной позе умирающего от боли существа; на гемме из Ашмольского музея Минотавра преследует человек-лев. Вообще это довольно популярный позднеминойский сюжет, в котором порой видят зодиакальную смену тельца львом во время летнего солнцестояния (вспоминаем вновь версию об освобождении солнца из-под власти Минотавра). Согласно Ч. Хербергеру, Минотавр «является солнечным быком-царем, который ежегодно умирает и воскресает в цикле вечного возвращения».
Ю. Андреев пишет: «Божественный бык был диалектически связан с “Владычицей” в качестве ее жертвы или, что то же самое, охотничьей добычи как собирательный мифологический образ мира травоядных животных. Но, поскольку в исходной мифологеме этой богини жажда крови и устремленность к умерщвлению и пожиранию травоядных были неотделимы от веры в их конечное оживление и новое рождение, постольку и бык должен был в конце концов стать ее детищем и одновременно сексуальным партнером (супругом или возлюбленным), ибо только бык мог породить быка».
Наконец, тавромахия. Фреска из музея в Ираклионе наглядно показывает один из ее актов: акробаты и акробатки топлес (женские фигуры – белые) должны были, прыгнув и ухватив скачущего на них быка за рога, перекувырнуться через его спину и приземлиться на ноги сзади него. Этот же сюжет есть и на золотом кольце из Арханеса, сохранилась и костяная фигурка акробата в прыжке. Только сильно «продвинутые» модернизаторы видят в этом акте своего рода спортивные состязания со своими чемпионами и т. п. Чушь несусветная. В первую очередь, это жертвоприношение. Согласитесь, в подобного рода «состязаниях» уцелеть непросто. Уцелел(а) – хорошо, нет – еще лучше. Парадокс? Нет, это бог-бык забрал себе жертву. Из лучших «спортсменов» далеко не каждого ведь допустили б к таким состязаниям. Вот тут самое время вспомнить легенду о Минотавре, в лабиринт к которому (фактически – в реальный кносский дворец, метафорически же лабиринт изображал преисподнюю и ведущие в нее, через нее и из нее замысловатые пути перевоплощения; минойское слово «da-pu-ri-to» переводится как «путь к свету») отправляли юношей и девушек, которых тот, согласно мифу, убивал и поедал. Нет, конечно. Просто эту страшную дань готовили к выступлениям, наподобие римских гладиаторов, не один год, надо полагать. В то же время Ю. Андреев, также рассуждая о годах тренировок, предшествовавших такому зрелищу, подчеркивает, что такая жертва могла быть только добровольной, о чем писал и Эванс, предполагавший, что к состязаниям допускался лишь цвет минойской расы, возможно, даже жрецы и жрицы. Учитывая религиозную важность ритуала (о которой мы можем лишь смутно догадываться, например, в осуществляемом прыжке некоторые исследователи видят символическое отображение круговорота времен года – вокруг солнца), можно согласиться и с ними. Возможно, греки в поздних мифах просто так переосмыслили все происходившее, не постигая прежней сути и вполне справедливо полагая, что на такую процедуру можно определить либо военнопленных, либо приговоренных к смерти преступников. На деле ж это было некое осознанное сакральное самоубийство, когда «акробат» был готов пожертвовать собой для гарантии земного плодородия, сиречь ради процветания общества. Вероятно, не без обещания воскреснуть самому (самой).
Ритон в виде головы быка. Музей Ираклиона. Крит
Так или иначе, ритуальное празднество могло продолжаться несколько дней подряд, в течение которых немало «акробатов» отправлялись в царство Персефоны. На ритоне из Вафио как раз изображен момент, когда бык всадил рога в спину «акробата» и поднимает над собой его безжизненное тело. Но кто же был на самом деле жертвой в этом кровавом спектакле? Интересны рассуждения Ю. Андреева по этому поводу:
«Нередко высказывается мысль, что тавромахия в ее минойском варианте представляла собой своеобразную форму жертвоприношения и умилостивления божества ценой кровавой жертвы. Догадка эта кажется в общем достаточно правдоподобной. Но в этом случае перед нами неизбежно встает вопрос: “Кому в этом странном ритуале отводилась роль жертвы – быку или человеку?” Среди ученых, так или иначе касавшихся этого вопроса, существуют сторонники как той, так и другой версии ответа. Рассуждая априорно, вероятно, нельзя исключить и третий компромиссный вариант решения проблемы, если предположить, что выбор жертвы предоставлялся самому божеству и победа человека над разъяренным животным или, напротив, его гибель на рогах или под копытами быка должны были в равной степени восприниматься как проявление “божественного промысла”. Наконец, можно допустить – и эта гипотеза представляется нам оптимальным выходом из создавшегося затруднительного положения, – что логика обрядового действа требовала смерти обоих “действующих лиц”, причем смерть человека должна была предшествовать смерти божественного быка как ее предварительное условие или своего рода выкуп».
Смерть священного быка «восстанавливается» по изображениям на позднеминойских и микенских печатях, на которых «акробат» сворачивает быку голову. Несомненно, что тушу быка потом поедали в заключение празднества, приобщаясь, таким образом, плоти и крови божества. Ю. Андреев, ссылаясь на описанный Фирмиком обычай критян (цитата приведена нами ранее) и архиверно припоминая миф о Загрее, полагает, что финал тавромахии может быть именно таким, совсем уж кошмарным – а именно: масса зрителей раздирала живого быка и пожирала своего бога заживо. Предназначалась эта жертва, разумеется, Великой богине, причем допускают, что «акробатки» (а то и жрицы!) в легких передничках и сапожках – это завуалированное присутствие и участие в действе самой богини.
Тавромахия. Фреска. Крит
Ю. Андреев подчеркивает: «В мифе о Дионисе-Загрее в роли главной подстрекательницы убийц божественного отрока выступает ревнивая Гера, супруга отца юноши Зевса. Чтобы успешнее справиться со своей задачей, она сама превращается в корову и своим грозным мычанием побуждает титанов, затеявших это недоброе дело, к решительным действиям (Nonn. Dion. VI, 200–202). Гера явно подменяет здесь другую, гораздо более древнюю богиню, считавшуюся матерью, супругой и в то же время погубительницей бога-быка, хотя контаминация этих двух божеств могла произойти задолго до появления поэмы Нонна. Как известно, уже Гомер называл строптивую супругу Зевса “волоокой”, а занимающий столь важное место в ее мифической “биографии” эпизод преследования обращенной в телку несчастной красавицы Ио явно перекликается с мифом о гибели Загрея, несмотря на более благополучную развязку».
Последнее, о чем еще осталось поговорить в связи с Дионисом как богом воскрешения, – это, как ни странно, театр. Все на самом деле просто: речь идет о душевном воскрешении человека, его обновлении и очищении через катарсис (κάθαρση, который так и переводится – «очищение»). А последний достигается через созерцание трагедий, теоретическую основу для чего подводит Аристотель: «Трагедия есть воспроизведение действия серьезного и законченного, имеющего определенный объем, речью украшенной, различными ее видами отдельно в различных частях, – воспроизведение действием, а не рассказом, совершающее посредством сострадания и страха очищение подобных чувств» («Поэтика», VI). Ну, или как говорил Крутицкий в пьесе А.Н. Островского: «Никакой поэзии нет, никаких благородных чувств. Я думаю, это оттого, что на театре трагедий не дают. Возобновить бы Озерова, вот молодежь-то бы и набиралась этих деликатных тонких чувств. Да чаще давать трагедии, через день. Ну и Сумарокова тоже… Вот оттого в нас и рыцарство было, и честность, а теперь одни деньги». А «трагедия» (τραγωδία), в переводе с греческого, есть не что иное, как «песнь козлов» (τράγος – «козел») – т. е. спутников Диониса, козлоногих сатиров. Так мы и пришли к тому, что трагедия в понимании древних – это отнюдь не только и не столько сценическое действо, изображающее некий рассказ, сколько религиозный акт, своего рода богослужение Дионису. Недаром в древних театрах всегда ставился ему жертвенник (кое-где он сохранился доныне, например, в театре Галикарнаса), на котором перед постановками Дионису возлагались жертвы. Во время представления вокруг него двигался хор, а его руководитель (корифей) стоял на его ступенях. В памфилийском городе Сида (ныне Сидэ в Турции) храм Диониса стоял прямо у театра, сохранились его руины.
Диодор Сицилийский объясняет эту связь: «Диониса сопровождали также сатиры, доставлявшие богу много радости и удовольствия своими танцами и песнями. Вообще же Музы доставляют наслаждение, используя блага искусства, а сатиры – своими вызывающими смех повадками, и все это делает жизнь Диониса счастливой и приятной. Дионис стал также изобретателем священных лицедейских состязаний, учредил театры и создал систему мусических представлений, а кроме того благодаря ему появились люди, свободные от общественных повинностей, а также занимающиеся определенным родом мусического искусства в военных походах. Впоследствии были созданы мусические сообщества умельцев, причастных к искусствам, связанных с Дионисом, причем посвятивших себя такого рода деятельности Дионис освободил от налогов» («Историческая библиотека», IV, 5, 3–4).