Ложбинный дух бессмертен,
Его называют Сокровенной Самкой.
Врата Сокровенной Самки —
Корень Неба и Земли.
Как нить, в бесконечность тянется он,
Используй его без усилий!
(«Дао дэ цзин», 6)
Тогда же, во времена Лао, признавалось, что душа смертна (а вернее – души, т. к. их в человеке много, животных (по) и мыслящих (хунь), и для «подлинного» Лао бессмертие имело сугубо моральное значение, не более того, никакой метафизики: «Кто умер, но не забыт, тот бессмертен» («Дао дэ цзин», 33). Гибнет тело – рвется его связь с духом ци, материально-энергетической субстанцией, и она рассеивается в природе. Так же разъединяются и гибнут души. Поэтому ранних даосов интересовало максимально возможное продление физического существования (отсюда их разного рода медицинские практики, дыхательные упражнения и поиски эликсира бессмертия). «Тело – колесница духа». Тело бессмертно – и дух бессмертен. Тело умерло – и дух погиб. Истинный бессмертный даос (сянь, шэнь-сянь) трансформировал свое тело, «изживая» все смертное, при этом начинал обладать сверхъестественными способностями типа полетов по воздуху и т. п. Вместе с тем он сливался с дао – первоосновой всего сущего.
Это было первой брешью для «безудержной поповщины», но цитадель пока еще держалась. Даос Чжуан-цзы (IV–III вв. до н. э.) писал: «Однажды получив свое тело, мы обладаем им до самой смерти и не можем взять себе другое. Не зная покоя, мы плывем по бурным водам жизни, неудержимо стремясь, словно скачущий конь, к общему для всех концу. Как это печально! Мы изнемогаем всю жизнь в бесплодных усилиях, в трудах и заботах проводим дни и даже не ведаем, за что нам выпал такой удел. Как это горько! Для чего говорить о бессмертии, коли тело наше рано или поздно обратится в прах, а вместе с ним исчезнет и сознание? Вот поистине величайшая из людских печалей! Неужто жизнь человека и впрямь так неразумна? Или я один такой неразумный, а другие умнее меня? Если вы следуете за своими сложившимися взглядами, как за наставником, то кто среди людей не будет иметь наставника? Почему таким наставником может быть только тот, кто умеет делать выбор в соответствии со своими убеждениями? Ведь и невежда способен поступать так же. Рассуждать об истине и лжи, прежде чем появится ясное понимание их природы, – все равно что “отправляться в Юэ сегодня, а приехать туда вчера”. Это значит объявлять существующим то, чего нет. А как несуществующее сделать существующим, не знал даже великий Юй. Я же и подавно знать о том не могу» («Чжуан-цзы», Внутренний раздел, 2: «О том, как вещи друг друга уравнивают»).
«Воскрешением» он пользуется только для экспрессии философской притчи – как, к примеру, о черепе: «Когда Чжуан-цзы пришел в земли Чу, он наткнулся на голый череп, уже побелевший от времени, но еще крепкий. Хлестнув череп плеткой, Чжуан-цзы стал расспрашивать его: “Довела ли вас, учитель, до этого безрассудная привязанность к жизни? Или вы служили побежденному царству и сложили голову на плахе? Довели ли вас до этого беспутная жизнь и поступки, опозорившие ваших родителей, жену и детей? Довел ли вас до этого голод и холод? Или, может быть, вас довела до этого тихая смерть, пришедшая после долгих лет жизни?”
Так Чжуан-цзы поговорил с черепом, а потом положил его себе под голову и лег спать. В полночь череп явился ему во сне и сказал: “Ты говорил, как любитель попусту рассуждать. В речах твоих отобразились заботы живых людей. Умершим они неведомы. Желаешь ли ты выслушать глас мертвого?”
– Да, – сказал Чжуан-цзы.
– Ну так слушай. Для мертвого нет ни государя наверху, ни подданных внизу, ни времен года. Безмятежно следует он круговороту Неба и Земли, и даже утехи державного владыки не сравнятся с его счастьем.
Чжуан-цзы не поверил этим словам и спросил: “А хочешь, я велю Владыке судеб вернуть тебя к жизни, снова дать тебе тело, воскресить твоих родителей, жену и детей, друзей и соседей?”
Череп словно бы нахмурился грозно и сказал: “Да разве сменю я свое царственное счастье на человеческие тяготы!”» («Чжуан-цзы», Внешний раздел, 18: «Высшее счастье»).
Показателен для его отношения к торжеству жизни по сравнению с религиозным дурманом пример с черепахой: «Чжуан-цзы ловил рыбу в реке Пу. Чуский правитель направил к нему двух сановников дафу с посланием, в котором говорилось: “Хочу возложить на Вас бремя государственных дел”. Чжуан-цзы, не отложив удочки и даже не повернув головы, сказал: “Я слышал, что в Чу имеется священная черепаха, которая умерла три тысячи лет тому назад. Правители Чу хранят ее, [завернув] в покровы и [спрятав] в ларец, в храме предков. Что предпочла бы эта черепаха: быть мертвой, но чтобы почитались оставшиеся после нее кости, или быть живой и волочить хвост по грязи?”
Оба сановника ответили: “Предпочла бы быть живой и волочить хвост по грязи”.
Тогда Чжуан-цзы сказал: “Уходите! Я [тоже предпочитаю] волочить хвост по грязи”» («Чжуан-цзы», Внешний раздел, 17: «Осенний разлив»).
Даос Ле-цзы (IV в. до н. э.) также ярок и убедителен, цитируя знаменитого гедониста Ян Чжу: «Мэн Суньян спросил Ян Чжу:
– Предположим, есть человек, который ценит жизнь и бережет тело. Может ли он жить вечно?
– По закону природы бессмертия не бывает.
– А может ли он продлить свою жизнь?
– По закону природы нет и долгой жизни. Жизнь нельзя продлить тем, что ценишь ее, здоровье нельзя сберечь тем, что заботишься о нем. Да и какой прок от долгой жизни? Все наши чувства, наши пристрастия и наклонности таковы, какими они были в старину. Опасности и удобства для нашего тела, радости и горести нашей жизни, удачи и неудачи, благоденствие и смута в мире таковы, какими они были и в старину. Все это мы уже видели, слышали, все испытали. Даже и сотни лет достаточно для того, чтобы мы насытились жизнью. Неужто мы сможем и дальше нести бремя этой жизни?
– В таком случае ранняя смерть лучше долгой жизни? – спросил Мэн Суньян. – И стало быть, чтобы добиться желаемого, нужно ходить по лезвию меча и ступать по остриям пик, бросаться в кипящую воду или огонь?
– Нет. Пока ты жив, откажись от умствования, положись на свои природные влечения и спокойно жди смерти. Пусть смерть свершит дело, ты же отрекись от умствований и положись до конца на свою отрешенность. Тогда ничто не будет потеряно, ибо ты ни на что не будешь полагаться. К чему торопить или задерживать события?» («Ле-цзы», 7: «Ян Чжу»).
Чжуан-цзы. Древнекитайское изображение
Также Ле-цзы передает такой разговор с Ян Чжу; стоит обратить внимание на то, что в конце по поводу бессмертия появляется уже нечто вроде «вопросительного знака»: «Некогда жил человек, который утверждал, что знает секрет бессмертия. Правитель Янь послал за ним гонца, но гонец замешкался в пути, и тот человек умер, прежде чем его нашли. Царь очень разгневался на гонца и хотел его казнить, но царский советник сказал ему:
– Люди больше всего страшатся смерти и превыше всего ценят жизнь. Тот человек лишился собственной жизни, как же мог он сделать вас бессмертным?
И царь не стал казнить гонца.
Некий человек по имени Ци-цзы тоже хотел научиться бессмертию и, узнав, что человек, знавший секрет бессмертия, умер, с досады бил себя кулаком в грудь. Узнал об этом некто Фу-цзы и стал над ним смеяться:
– Тот, кто, желая научиться бессмертию, огорчается, когда его учитель умирает, сам не знает, чему хочет научиться!
Тогда третий человек по имени Ху-цзы сказал:
– Фу-цзы не прав. Бывает, что человек обладает знанием, но не умеет пользоваться им. А бывает, что владеющий искусством сам не знает его секрета. В царстве Вэй жил человек, умевший хорошо считать. Перед смертью он поведал секрет своего искусства сыну. Сын запомнил слова, но не знал, как применить их. Какой-то человек стал его расспрашивать об этом, и он передал ему те слова. И тот человек научился считать не хуже, чем это делал отец. Почему в таком случае смертный человек не может поведать секрет бессмертия?» («Ле-цзы», 8: «Рассказы о совпадениях»).
Одним из них поделился некий Гунсунь Чо, как рассказывает древняя китайская энциклопедия III в. до н. э. «Люй-ши чунь цю»: «Среди жителей княжества Лу был Гунсунь Чо, он говорил людям: “Я могу оживить мертвого человека”. Люди спросили, как он это делает. Тот ответил: “В действительности, я могу излечивать паралич одной стороны тела, но если я удвою [дозу] лекарства, лечащего паралич, то смогу оживлять и мертвого”» (суть в том, что древние китайцы полагали, что смерть человека – это паралич обеих половин его тела, т. о. Гунсунь полагал, что, механически удвоив дозу для излечения одностороннего паралича, он может воскресить мертвого – как полного паралитика) («Люй-ши чунь цю», раздел III, «Шесть рассуждений», гл. 25, ч. 2: «Различайте классы предметов»).
Ну это еще полбеды, прикладное знахарство, а как вам понравятся эти бесценные рецепты? «Если взять жабу (вариант – рыбу. – Е.С.), прожившую десять тысяч лет, и летучую мышь, высушить их в тени, размолоть в порошок и принять внутрь, то можно прожить до сорока тысяч лет. В горах можно увидеть карликов, ездящих на колесницах или верхом на лошадях. Рост их семь – восемь вершков. Если схватить такого карлика и проглотить, то станешь бессмертным. Зверь фэншэншоу («зверь, рожденный ветром», некое подобие барса. – Е.С.) живет в больших лесах у Южного моря. Чтобы поймать его, ставят сети. Затем собирают несколько телег хвороста и сжигают его. Хворост сгорает, но зверь остается нетронутым. Если рубить его ножом, нож его не берет. Когда бьешь по нему, то кажется, что ударяешь по кожаному мешку. Его можно убить, только ударив по нему несколько тысяч раз железным молотом. Уже будучи мертвым, он открывает рот против ветра и ждет, когда туда попадет ветер, затем оживает и убегает. Он умирает только тогда, когда ему затыкают нос травой чанпу, растущей на камнях. Надо смешать его мозг с цветами хризантемы и принять внутрь. Приняв десять цзиней, можно прожить пятьсот лет» (Гэ Хун, «Бао Пу-цзы», гл. «Лекарство бессмертия»).