Е.С.): «В Древнем Египте религия, которую пытались представить политеистической, была в действительности, как и прочие великие религии, монотеистической, и сегодня ученые единодушны в том, чтобы рассматривать многочисленных божеств египетских храмов просто как атрибуты или слуг высшего Сущего, единого Бога, единственного, которого признавали и которому поклонялись в храмах жрецы, послушники и мудрецы. Наверху египетского пантеона восседал единственный Бог, бессмертный, несотворенный, невидимый и порождающий из неисследимых глубин своего сокровеннейшего существа, вечно сам себя порождающий и содержащий в себе всех божеств… Монотеизм древней египетской религии может показаться своего рода идолопоклонством, но ныне считается, что все бесчисленные образы египетского пантеона не что иное, как проявления (эманации) единого Бога».
Итак, «реабилитировав» египтян от их суеверного почитания животных и грубого политеизма, сделаем вывод: коль скоро Осирис стал богом «единым и единственным, кто создал все вещи, священным духом, изначальным, несотворенным, творцом, вечно существующим», к чему тогда вся эта комедия с его смертью и воскресением? В принципе, так и рассудил первый македонский царь эллинистического Египта Птолемей I Сотер, желая сплотить своих греческих, египетских и, по возможности, иудейских подданных (а их в Египте было много, особенно в Александрии) в поклонении единому богу, которого он откровенно «сконструировал» для своего государства, – Серапису. Он вобрал идею монотеизма, не чуждую всем трем народам (особенно же иудейскому), греческий образ подземного царя Аида (Плутона, Гадеса – с его гигантской статуи, привезенной в Александрию из причерноморской Синопы) и египетские имена Осириса и представлявшего его душу «живьем» на земле священного быка Аписа (разумеется, культ знаменитого «золотого тельца» иудеи вынесли из Египта, недаром они, полагая, что Моисей погиб на горе Синай, заставили его брата Аарона изваять им бога, к которому они привыкли, – см.: Исх. 32: 1–6; эту идею высказывали и некоторые толкователи Талмуда). Птолемей «оставил» ему не только имя, но и функцию Осириса как владыки подземного мира (здесь он сходен и с Аидом) и воскресителя усопших, «убрав» странную мысль о страстях бога, «оставленную» египетским и прочим христианам (о становлении тамошнего христианства и его догматики на дрожжах Филона Александрийского, общин «терапевтов» у Мареотидского озера, гностиков и учения философа Плотина – разговор хотя и интересный, но долгий и совсем в другую сторону уводящий, – подробнее см. нашу работу «Александрия Египетская. Религия и наука»). Хлебная мера (медимн) на голове статуи Сераписа лишний раз свидетельствовала о нем как владыке подземного мира, дарующем не только всходы зерна, но и воскресение умершим, возможность вновь «прорасти» после своего погребения, как то же зерно, «погребенное» при посеве. Об этом мы достаточно говорили ранее, так что просто скажем об удачности замысла Птолемея «скрестить» Осириса с Аидом и его хлебным медимном на голове.
Мумия крокодила. Музей Болоньи. Италия
До нас дошли несколько версий установления культа Сераписа; рассмотрим две основные в изложении Плутарха и Тацита (56—120 гг.); есть иные, например, св. Климента Александрийского (ок. 150 – ок. 215 г. н. э.) в его «Увещевании к язычникам» (см. гл. 48), однако там все уже путано и отнесено к правлению Птолемея II Филадельфа; прочие, в принципе, сводятся к тому же, что поведали Тацит и Плутарх. Удивительное дело! Тацит, человек трезвомыслящий, глубокий аналитик, вдруг пересказал «явление Сераписа» со всей сверхъестественной требухой вроде вещих снов, явлений, хождений статуи, а Плутарх, беллетрист, мистик и жрец – напротив, коротко и лишь с небольшими прикрасами пишет о том, что статую просто-напросто украли. Приведем оба рассказа, сравним их и попытаемся извлечь рациональное зерно, потому что оба автора завершают свое изложение размышлениями по поводу того, кто же из божеств был (или стал) Сераписом.
Тацит: «Из наших писателей никто еще достойным образом не рассказал о происхождении этого божества. Египетские жрецы говорят о нем следующее. Первый из македонян, кто сумел превратить Египет в мощную державу, был царь Птолемей. Когда он обносил стенами только что основанную в ту пору Александрию, строил в ней храмы и создавал религиозные обряды, ему было видение – во сне предстал ему юноша необычайного роста и редкой красоты и приказал: “Пошли самых верных друзей своих в Понт, дабы они привезли оттуда мое изображение. Царству твоему оно принесет счастье, а храму, где его поставят, – величие и славу”. Едва юноша произнес эти слова, как огненный вихрь вознес его на небо. Встревоженный пророческим видением, Птолемей рассказал о нем египетским жрецам, опытным в толковании вещих снов. Те признались, однако, что почти ничего не слыхали о Понте и народах, живущих за пределами Египта. Тогда Птолемей обратился к Тимофею, афинянину из рода Евмолпидов, которого он еще раньше вызвал из Элевсина, поручив руководить отправлением священных обрядов, попросил его объяснить видение и истолковать волю божества. Тимофей расспросил людей, бывавших в Понте, и узнал от них, что есть в этих краях город, называемый Синопа, а недалеко от города – древний храм, известный у жителей под именем храма Юпитеру Диту: в святилище, рядом со статуей самого божества, стоит и изображение женщины, которую многие считают Прозерпиной. Но Птолемей был царь и, как то свойственно царям, действовал быстро, лишь пока ему угрожала опасность; видя, что все кругом по-прежнему спокойно, он снова стал больше помышлять о развлечениях, чем о почитании богов, мало-помалу забыл о пророчестве и обратился к другим делам, как вдруг тот же юноша явился ему в еще более грозном облике и сказал, что, если царь не исполнит приказания, немедленная гибель ждет и его самого, и его царство.
Жителями Синопы правил в ту пору царь Скидрофемид; Птолемей тут же отправил к нему послов с дарами, велев им по дороге посетить святилище Аполлона Пифийского. Плавание их было удачно, и бог сказал им вполне ясно, что они должны ехать и возвратиться с изображением его отца, статую же сестры оставить на прежнем месте. Прибыв в Синопу, послы вручили Скидрофемиду подарки, передали ему просьбу Птолемея и умоляли его эту просьбу исполнить. Царь не знал, что делать: веление божества приводило его в трепет, народ требовал, чтобы статуи никто не касался, и своим буйством внушал Скидрофемиду ужас; однако подарки и обещания послов делали свое дело, и он все больше склонялся на их сторону. Так прошло три года, в течение которых Птолемей не ослаблял своих усилий и не скупился на подношения; от него приезжали послы все более высокого ранга, росло число прибывавших из Египта кораблей, все увеличивался вес золота, которое они привозили. Грозная тень явилась Скидрофемиду, приказала не медлить долее и тотчас выполнить веление бога. Он продолжал колебаться. Тогда на него обрушились беды; начались болезни, гнев небес, день ото дня все более неумолимый, разразился над жителями Синопы. Царь собрал народ и стал говорить о велении божества, о видениях, которые являлись ему и Птолемею, о несчастьях, все более свирепо терзавших Синопу. Жители не хотели слушаться царя; они ненавидели египтян, боялись за себя и кончили тем, что выставили у храма охрану. Поэтому и приходится так часто слышать, будто статуя сама поднялась на один из кораблей, стоявших у берега.
Не меньшее удивление вызывает и та невиданная быстрота, с которой суда прошли огромное расстояние от Синопы до Египта: уже на третий день они появились в гавани Александрии. Святилище, размерами своими соответствующее величию города, было выстроено в месте, называемом Ракотис, где стоял старинный маленький храм, посвященный Серапису и Изиде. Именно так рассказывают чаще всего о происхождении храма и о том, каким образом попала сюда статуя бога. Я знаю, что, по мнению некоторых, статуя была привезена из сирийского города Селевкии в правление Птолемея, третьего царя с этим именем. Есть также люди, считающие, что привез ее тот самый Птолемей, о котором шла речь выше, но не из Синопы, а из Мемфиса, твердыни Древнего Египта, пользовавшейся некогда громкой славой. Бога этого одни считают Эскулапом, так как он излечивает болезни, другие Осирисом – древнейшим божеством Египта; многие говорят, что раз он правит всем сущим, то это должен быть Юпитер; большинство же видит в нем отца Дита, поскольку многие признаки указывают на это прямо, а другие могут быть истолкованы в таком же смысле» («История», IV, 83–84).
Плутарх: «Говорят, что Серапис – не кто иной, как Плутон, а Исида – Персефона, так утверждает Архемах с Эвбеи, понтиец же Гераклид считает, что оракул в Канопе принадлежит Плутону. А Птолемею Сотеру приснился колосс Плутона в Синопе, хотя царь его не знал и никогда не видел, каков его облик; и колосс приказал доставить его как можно скорее в Александрию. Ничего не ведая о нем и раздумывая, где бы он мог находиться, царь описал видение друзьям, и нашелся один путешественник, Сосибий, заявивший, что видел в Синопе точно такой же колосс, какой привиделся царю. И вот царь отправляет в путь Сотелия и Дионисия, которые, потратив много времени, с трудом и не без божественного содействия похитили и увезли статую. Когда она была доставлена и выставлена для обозрения, то товарищи эксегета Тимофея и Манефона Себенитского рассудили, что это – изваяние Плутона, судя по Церберу и змее; Птолемея же они убеждают, что оно не принадлежит никакому иному богу, кроме Сераписа. Итак, под этим именем статуя прибыла не оттуда, где она находилась, но, будучи помещенной в Александрии, получила египетское имя Плутона – Серапис. И, конечно, изречение философа Гераклита: “Одно и то же Гадес и Дионис, для которого безумствуют и празднуют Линей” – склоняет к такому же мнению. А те, кто полагает, что Гадесом называется тело, ибо душа в нем как бы пьяна и безумна, те прибегают к жалким аллегориям. Правильнее Осириса отождествлять с Дионисом, а Сераписа – с тем Осирисом, который получил это имя, когда переменил естество. Поэтому Серапис сопричастен всем людям, как то известно об Осирисе тому, кто