– Как интересно. Почему же вашему коллекционеру не выкрасть золото, найденное в гробнице в Лоо, или другие более ценные экспонаты фонда?
– А от золота ключи тоже в ящике стола?
– Ну конечно же нет. Те ключи в сейфе. Сейф в кабинете директора. А директор уехал на научную конференцию. Вернётся, а у нас здесь такое.
– Будем надеяться, что найдётся ваш экспонат. Вы уже связывались с директором?
– Пока нет. Я даже не знаю, как ему сообщить. Он человек в возрасте, мало ли что.
– И всё-таки свяжитесь. Пусть возвращается со своей конференции.
– Константин Смбатович, мне так неудобно, но могу ли я попросить вас об одном одолжении?
– О чём же?
– Дело в том, что на сегодня назначены экскурсии. А у нас здесь полиция, собака. Нельзя ли нам продолжить работу?
Колесников выглянул в окно. У входа собиралась группа туристов. Дети носились по улице, один мальчик лет семи залез на крышу дольмена, который когда-то привезли из Лазаревки и установили во дворе музея.
Дольмены – одни из самых загадочных сооружений в Кавказских горах. Строить их начали более пяти тысяч лет назад. Большинство дольменов представляют собой некие домики, сложенные из больших каменных плит с отверстиями (лазами) на фасаде, закрывавшимися каменной пробкой. Каждый дольмен имеет свои особенности. Для чего они? Наверное, дольмены можно сравнить с египетскими пирамидами – это место сакрального ритуального погребения. В одном дольмене обнаруживали до семидесяти захоронений!
– Лёлька, посмотри в дырку, там Бабка Ёжка сидит и рогами шевелит.
– Ма-ама, меня Ва-а-адик пугает!
Женщина лет сорока, мама Вадика и Лёльки, в одной руке держала бутылку с водой, в другой – телефон для съёмки Вадика, Лёльки и музейных древностей. На её плече висела объёмная сумка, скорее всего с пляжными принадлежностями, чтобы из музея – сразу на море. Наверное, пойдут на Ривьеру. Отец сидел на скамейке и со скучающим видом тыкал пальцем в телефон.
– Тоже мне туристы, хорошо хоть круг надувной в музей не принесли, а ещё лучше – матрас. Сейчас такие бывают в виде крокодила или дельфина.
– А при чём здесь дельфины?
Сергей Воевода кидал Джеку мячик, пёс отбегал на поводке, хватал и приносил хозяину.
– Да это я так. Проводите свои экскурсии. Если собака сразу след не взяла, она и через три часа не возьмёт. Зачем музею деньги терять? Сезон короткий.
Колесников вышел на улицу: солнце уже пекло изо всех сил, Воевода поил Джека, наливая воду из бутылки в ладонь.
– На сегодня отбой, – бросил в их сторону Колесников, направляясь к машине, – Чёрт знает, что такое!
Глава 3#умные_мысли_Умы
Хозяина у меня нет, а друзей хватает. Живу я на кинологической станции.
Вернее, хозяин был, но куда-то делся. Теперь вроде как Топчеев – мой хозяин. Но это не точно.
Овчарки здесь вообще народ дружный, но шумный. Самая главная у нас – мама Крона: старая овчарка, но очень заслуженная. У неё свой отдельный вольер. Её все знают. Если мама Крона на улице не лежит, а ушла в будку – значит, комиссия какая-то приедет или товарищ генерал с проверкой. Не любит мама Крона суету. А остальные пользуются: как увидят, что мама Крона в конуру спряталась, сразу начинают готовиться. Бабаев курит постоянно, Топчеев затянет песню «Летят утки и два гуся», а курсанты от волнения начинают вольеры по второму разу чистить.
Больше всего я общаюсь с Ричардом, хотя подружились мы с ним не сразу. Кроме меня и Топчеева, с ним вообще никто не дружит – боятся. «Страшная морда», – говорят. А он не страшный, ну просто обычный ротвейлер. В «Городе фей» испанские мастифы и то больше были.
Ещё говорят, что Ричард злобный очень. Да нет, просто он сюсюканья не переносит. Ещё он селёдку любит и рыбью требуху. А я не люблю. Я сыр люблю, но Топчеев не разрешает мне его есть – жирный, говорит. А кто не жирный? Да я вообще стройная. Я могу даже наперегонки с Ричардом бегать.
Селёдку и рыбью требуху Топчеев только нам с Ричардом приносит, больше никому. Я не ем, всё Ричарду достаётся, а он и рад. Мне кажется, Топчеев нас больше всех на станции любит, хотя сам не признаётся, говорит, что просто работаем вместе.
Ричард поначалу смеялся надо мной.
– Лапы, – говорит, – у тебя короткие.
А я ему:
– Лапы, может, и короткие, зато извилины длинные. И вообще с лапами – это специально такая задумка была. Мои предки в девятнадцатом веке ночевали под лавкой, и им там было легче помещаться с короткими лапами.
Он не верил, пока я диплом по защитно-караульной службе первая не получила. Ему потом тоже дали, но мне-то раньше.
Про меня говорят: тоже овчарка. Что значит «тоже»? Я же лучше. Ну, во-первых, добрее. Я ни на кого не лаю просто так – воспитание не позволяет. Всё-таки Галя меня воспитывала, потом Топчеев переучивал. Да и что этот лай даст, кроме тугоухости? Надо сначала разведать: кто, что, зачем. Принять меры. А то знаю таких: сами гав-гав, а как до дела доходит – прячутся с поджатым хвостом. А мне что поджимать? У меня хвостик как у кролика. Поэтому мне – только вперёд. А полаять иногда тоже хочется, что уж тут греха таить, особенно в охране. Зазевается кто-нибудь вечером у дельфинария – так и хочется ему «рыкнуть». Но воспитание, воспитание… Нечего себя выдавать.
Небольшие собаки тоже бывают очень смелыми. Топчеев однажды фокстерьера обучил на задержание. Да что там фокстерьера – он одного йоркшира приспособил сумку хозяйке охранять. Хозяйка – какая-то известная дама, у которой постоянно пытались выкрасть сумку с мобильным телефоном – чтобы фотки скачать или информацию личную разместить потом в Интернете. Дамочка фотки никакие в телефоне не хранила, но устала от постоянных посягательств на свою сумку и личные вещи. А когда в её сумке поселился этот комок нервов по кличке Прометей, то кражи резко прекратились: мало приятного, когда в руку вцепляется разъярённый терьер.
Вот и в меня Топчеев сразу поверил. Или почти сразу.
– Что с тобой делать, не пойму. Не в охрану же брать? – И взял в охрану.
Все тогда над Топчеевым смеялись. Подумаешь, пусть смеются. Я люблю, когда людям весело. Наверное, Топчеев тоже.
Между прочим, в Нижнем Новгороде тоже был корги на службе у МВД. Недавно на пенсию вышел. Он наркотики искал. А я в охране. Могу держать периметр, как у нас говорят.
В охране хорошо: сидишь себе – ухо востро. На каждый звук, на каждый шорох к воздуху принюхиваешься. А Топчеев иногда болтает с нами, а иногда вообще спит. Дома никто его не ждёт, так он сам нам говорит. Когда в охрану ходит – это у него подработка такая.
Во-вторых, я не внушаю опасений. Никто не просит надеть на меня намордник, взять на поводок или ещё что-то в таком духе. Поэтому я могу разведать всё что угодно. А что можно разведать? Несёт ли кухарка тётя Глаша в сумке сосиски или нет? Если несёт – мы бежим с Ричардом и улыбаемся. Тётя Глаша останавливается, кидает нам по сосиске и говорит:
– Ух, хитрецы, всё разведали.
В-третьих, я дружу с Рябой. Дельфином. Меня с Рябой Топчеев познакомил. Она звезда. Её даже на плакатах печатают. Мы подружились и обо всём болтать можем: про селёдку, про работу, про Топчеева тоже.
Ряба говорит, что морские львы наглые стали, трюки не хотят делать, повышения зарплаты требуют. А я говорю:
– Нам малинуа привезли из Бельгии, скоро наших всех овчарок на малинуа заменят, потому что они умнее.
Как это – умнее? У нас мама Крона самая умная, умнее её никого нет. А тут малинуа какие-то из Бельгии.
Иногда так разговоримся, что Топчеев нам:
– Хорош шуметь, люди спят.
Однажды я Рябу в нос лизнула, а она мне кеглю зелёную подарила сценическую.
На станции щенки хотели у меня кеглю отобрать. Ричард им не разрешил.
А я говорю:
– Пусть играют, у них зубы режутся.
Они кеглю погрызли, но она от этого только ещё лучше стала.
Я иногда думаю, что мы с Топчеевым чем-то похожи. Он тоже корги, только среди людей. Роста невысокого, добродушный, всем собакам он друг. Прямо как я.
Иногда, правда, бывает, что как гаркнет – так все слушаются. Даже товарищ генерал. Я ж говорю – корги. Я, правда, так не умею гаркать.
Весной товарищ генерал приезжал с проверкой. Вывели молодых курсантов с собаками. А молодые курсанты сейчас по новой методике занимаются. Топчеев на эту методику неодобрительно посматривает. Но поделать ничего не может. Он уже на пенсии.
Так вывели молодых курсантов. Товарищ генерал достал из кармана теннисный мячик и бросил в кусты. Что тут началось! Овчарки рванули в кусты, а за ними и молодые курсанты. Лай, рык, слова ругательные – все мячик товарища генерала в кустах ищут.
Генерал орёт, собаки носятся, комиссия стоит как вкопанная. А курсанты сделать ничего не могут. Потому что такая новая методика. По этой методике собаке в качестве вознаграждения с мячиком дают поиграть. Вот они мячик увидели – и понеслись.
Товарищ генерал на всех, скорее всего, обиделся: хотел курсантов с кинологической станции выгнать и новых набрать. Топчеев подоспел и ка-а-ак гаркнул: «А ну, служивые, сидеть!» И все сели. И собаки с курсантами. И комиссия. И товарищ генерал присел на пенёк от старой ивы. Только мама Крона по-прежнему в своей конуре спала, потому что самая умная.
Ива разрослась на плацу – сказали спилить. Спилили. Сначала от неё один пенёк остался. А потом потихоньку от пенька веточки пошли, ивовая рощица.
– Потому что наша эта ива, служивая, она никогда не сдаётся, – это Топчеев так говорит. Это он товарищу генералу посоветовал курсантов на мячик проверить.
Товарищ генерал поблагодарил Топчеева за наведение порядков, а кинолог Бабаев только хмыкнул и всё равно курсантов продолжил по новой методике обучать. Потому что кинолога Бабаева сам директор кинологической станции на работу брал. Что тут поделаешь? Топчеев на пенсии.
– А если война, а мячика в кармане нет? – спрашивает меня постоянно Топчеев. – Собака работать перестанет?