Телло. Зачем тебе это знать? Чтобы все твои, все ваши ожесточились против них?
Иисус. Прошло больше восьми месяцев, сеньор.
Телло. Также во время сбора винограда, многие свидетели, все сыны истинной веры, показывают, что ты мылся.
Иисус. Мылся?
Телло. И носил чистое белье. Был аккуратен в одежде.
Иисус. Пожалуйста, скажите мне, какой проступок я совершил, и я сознаюсь в нем.
Телло. Вымытый! Выстиранный! Аккуратно одетый!
Иисус. Да, признаю. Было действительно так, как говорят свидетели. Теперь раскаиваюсь в этом.
Телло. Что мне в твоем раскаянии! Я хочу услышать всё из твоих уст.
Иисус. О том, что я помылся? Да, я помылся.
Телло. Почему ты помылся, был чисто и аккуратно одет в субботу? Почему отказывался от свинины?
Иисус. Уж и не знаю. Наверное, по тем причинам, которые называют свидетели.
Телло (Тюремщику). Лей. (Иисус кричит от боли). Хватит. Скажи еще раз, как тебя зовут.
Иисус. Иисус де Ангелес.
Телло. Присваивая имя Господа нашего, ты оскверняешь его, как осквернил его и твой отец, когда назвал тебя этим именем. Почему свинина? Почему в субботу?
Иисус. Я был нездоров. От свинины мне нехорошо. Я… мне просто не хотелось.
Телло. Ему, видите ли, не хотелось. Меньше всего твои хотения интересуют мать нашу церковь и истинную веру. Не советую тебе злоупотреблять моим терпением.
Иисус. Я не могу сознаться в том, чего не знаю.
Телло. Искреннее признание не имеет ничего общего со знанием. Взываю к тебе: позволь Господу нашему принять тебя в свои объятия, сын мой. Почему свинина?
Иисус. Сеньор мой, скажите, что вы желаете от меня услышать, и я признаюсь в этом. Я сознаюсь. Клянусь кровью христовой и священным писанием Нового Завета. Я скажу всё, что вы захотите, ваше превосходительство.
Телло. Полагаешь, меня можно обмануть ложными клятвами? Почему свинина?
Иисус. Вовсе не только свинина. Я вообще не принимал никакой пищи. Был болен.
Телло(Тюремщику). Добавь еще.
Иисус. Сжальтесь! Господь наш был против того, чтобы страдали невинные, а вы заставляете меня страдать без вины.
Телло. Позор! Позор тебе и всему роду твоему, ересь которого исходит ядом из уст твоих! Не стыдно ли тебе порочить Церковь и Святую Инквизицию, которые радеют исключительно о спасении твоей неблагодарной души!? Источник твоих страданий — только ты сам. Сознайся, и Христос избавит тебя от кары. Позволь душе своей вернуться к Святой Троице, и она вернет покой твоему телу.
Иисус. Всем сердцем стремлюсь к этому. Скажите мне, просветите меня, и я признаюсь.
Телло. Ты — сын дона Тасита де Ангелеса. Сын иудаиста и сам иудаист.
Иисус. Это не так. И я, и мой отец принадлежим Святой нашей Матери Церкви.
Телло. Разве не отказывался твой отец, как и ты, от свинины?
Иисус. И я, и мой отец любим свинину и едим ее с большим аппетитом.
Телло. Разве не чтит он субботу, как и ты ее чтишь?
Иисус. Мой отец чтит божий и христов день воскресенье, как мы все его чтим.
Телло. Разве он не хирург на самом деле, хотя и выдает себя за цирюльника? И разве под видом хирургии не отправляет сатанинские ритуалы над трупами христиан, чтобы на их крови замешать мацу для Антихриста?
Иисус. Сеньор, снимите меня, и я сниму с себя все подозрения.
Телло. Он еще и шутит! Ломает комедию!
Иисус. Я скажу всё, как вы захотите. Повторю слово в слово всё, что скажете.
Телло (Тюремщику). Добавь воды!
Иисус. Услышьте меня, сеньор! Я не еретик!
Телло. Добавь воды! (Ведро переполнено). Лей же!
Иисус. Нет для меня никаких запретов на мясо любых животных. Как каждый, я могу соврать, и, клянусь, если бы у меня была жена, то я бы изменял ей, как всякий человек. Я чту Церковь и Святую Инквизицию, равно как воскресенье и свинину! Я хороший христианин, поверьте!
Иисус теряет сознание.
Телло. Ничего ты не чтишь! И свинину не ешь, потому что ты сам — свинья, marrano! А свиньи не едят себе подобных!
Тюремщик. Могу я перестать?…В смысле воды?
Телло. Это теряет смысл. Вопрос остается в подвешенном состоянии. (Секретарю суда). Подвешен, но не снят. (Тюремщику). Отнеси арестанта в яму. Мы вернемся к нему через несколько дней, когда суставы займут свое прежнее место.
Телло уходит.
Секретарь. Да, этому сказать нечего. Надолго вырубился.
Тюремщик. Есть что или нечего ему сказать, он это скажет, никуда не денется.
Затемнение
Свет. Декорация 2. Гостиная в Мадриде.
М. де Сервантес. И что, заговорил он?
Телло де Сандовал. Думаете, я помню? Четыре с половиной столетия!
М. де Сервантес. И все же, как правило, они начинали говорить.
Телло де Сандовал. Как правило? Они говорили все поголовно. Вопрос — что?
М. де Сервантес. Возможно, некоторым не в чем было сознаваться.
Телло де Сандовал. Оставьте, дон Мигель. И вы туда же! В душе каждого иудаиста больше сокрытой правды, чем золота во всех копях инков.
М. де Сервантес. И все же.
Телло де Сандовал. Да, все же. Того, что я из него извлек, не хватило даже, чтобы выплавить один дукат.
М. де Сервантес. Стало быть, у вас не осталось никаких воспоминаний об Иисусе?
Телло де Сандовал. Мой бедный друг, все они звались Иисус, либо Бенито, либо Консепсион. Иные были даже священниками. Евреи переодевались в монашек, чтобы от меня ускользнуть. Думаете, легко мне было? И потом, почему именно этот Иисус вас заинтересовал? Вы его знали?
М. де Сервантес. Да. И нет. Знал, но не был знаком. Он вошел в мою жизнь, когда вышел из своей.
Телло де Сандовал. Какой-то родственник?
М. де Сервантес. Брат по страданиям, сеньор Инквизитор. В семью объединяет людей и общий страх.
Затемнение
Декорация 1. В степи. На сцене темно.
Голос Мигеля. Ты их видишь?
Голос Санчо. Вижу так ясно, как палач, который натянул свой колпак прорезями назад. Зато я их слышу.
Голос Мигеля. И что они говорят? Я ничего не понимаю на их диалекте.
Голос Санчо. Что их собаки учуяли вашу лошадь и моего мула.
Голос Мигеля. Хорошенькое дельце!
Голос Санчо. Говорят еще, что лошадь — еврейская. А, может, и мул — тоже еврей. Они не уверены.
Голос Мигеля. И что?
Голос Санчо. Он говорит, что выдрессировал свою собаку отличать запах иерусалимского мускуса, который обожают евреи и турки, потому что он им напоминает о земле предков. Он говорит, что осечки никогда не бывает: лошадь под евреем пропахивает его запахом навсегда. И если его собака нервничает, не иначе как какой-нибудь Маррано или Мориско затаился в кустах.
Голос Мигеля. Но мы-то никак не похожи ни на…
Голос Санчо. Вы-то, возможно и не похожи, дон Мигель, но ваша лошадь пахнет евреем, и, по мнению господ из Святого Братства, мы вполне можем быть переодетыми раввинами.
Голос Мигеля. Мы могли бы сойти за…
Голос Санчо. Могли бы, дон Мигель, могли бы, но лошадь пахнет тем, кем она пахнет, а ваша, к тому же, воняет и дьяволом.
Голос Мигеля. Что же теперь делать?
Голос Санчо. Прятаться, дон Мигель, и для этого поднимать как можно больше пыли. Сами мы — пыль и прах, и в пыль обратимся.
Стук копыт быстро несущихся лошади и мула.
Свет. Декорация 2: Гостиная в Мадриде.
Телло де Сандовал. Страх мог бы стать моим союзником. Но вместо этого… Ох, уж эта мания жить, точнее — выживать!
М. де Сервантес. Это сильнее нас. Вам не понять.
Телло де Сандовал. Еще один из ваших парадоксов. Жизнь человеческая входит в мою компетенцию, дон Мигель. Церковь — это жизнь. И вы утверждаете, что я ее не понимаю?
М. де Сервантес. Бессмертные не бывают молодыми. В этом их сила, но и слабость. Если бы вам случилось быть молодым, вы бы знали.
Телло де Сандовал. Чего же лишена вечность из присущего молодости?
М. де Сервантес. Мгновений, сеньор Инквизитор. Они ослепительны, но имеют свойство улетучиваться.
Крик боли, он мог бы принадлежать молодому человеку, которого пытают. Свет.
Декорация 4: парадная зала в доме Тасита де Ангелеса, в маленьком городке к северу от Толедо, в 1563 году. Обеденный стол. Чистая скатерть. Приборы и посуда из олова. Два серебряных подсвечника, свечи в которых потушены. Портьеры на окнах задернуты.
Марсела и Дульсинея хлопочут вокруг стола.
Во входную дверь колотят кулаками.
Голос Санчо. Откройте! Ради всего святого, откройте!
Марсела и Дульсинея берут скатерть за четыре угла, стремительно сворачивают ее вместе со всем, что стоит на столе, суют в сундук и захлопывают крышку. Марсела идет к двери и смотрит в глазок. Угадывается лицо Санчо.
Марсела. Ты кто такой?
Санчо. Мой господин, молодой хозяин! Мы с ним скакали…По дороге в Севилью…Потом в подлеске…Напоролся на ветку…Сейчас в телеге у крестьянина. Еле живой. Пожалуйста, быстрей!
Марцела и Дульсинея обмениваются взглядами. Марсела отодвигает засовы, и обе женщины уходят вслед за Санчо.