Баллард пожал плечами. Эмброуз был подозрительным, и Изабо всегда нервировала его.
— Я не верю в проклятия.
Маг фыркнул.
— Сейчас самое время начать. Изабо обладала неконтролируемой магией. Проклятия, выпущенные левой рукой, сильны, даже если ими владеет неквалифицированная рука.
Баллард направился к лестнице.
— У меня нет времени выслушивать твои мрачные предсказания, Эмброуз. Мне нужно растить сына и похоронить жену.
Эмброуз поспешил догнать его.
— Где вы хотите её похоронить? С её розами?
Он замолчал, услышав вопрос. Будь она не его женой, он, возможно, подумал бы об этом, но она была леди Кетах-Тор. Умерев, она будет лежать в семейном склепе, рядом с жёнами лордов, которые были до неё.
— Нет. Женщины подготовят её. Её похоронят вместе с остальными членами семьи.
Границы между вассалом и подданным истончились, когда Эмброуз схватил его за руку.
— Ты уверен, Баллард?
— Она была моей маркграфиней [прим. Маркграф — в раннем средневековье в Западной Европе должностное лицо в подчинении короля, наделённое широкими административными, военными и судебными полномочиями в марке]. После заключения брака она вошла в Кетах-Тор, — Баллард хлопнул его по плечу. — Ей уже всё равно, где отдыхать, друг мой.
Он оставил Эмброуза на лестничной площадке, но предупреждение колдуна последовало за ним вниз по лестнице:
— Не рассчитывайте на это.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
372 года спустя
— Разве ему не следует заняться чем-нибудь ещё, кроме того, чтобы беспокоить Циннию? Разве у него нет других обязанностей? — Луваен Халлис Дуенда хмуро посмотрела на пару, сидевшую на садовой скамейке у кухонной двери.
В четвёртый раз за эти дни её сестра Цинния развлекала молодого оружейника, недавно нанятого в оружейную Монтебланко. Как и все мужчины в радиусе шести лиг, Гэвин де Ловет, единственный сын лорда Балларда де Совтера, был очарован красотой Циннии и начал ухаживать за ней. К всеобщему удивлению и немалой зависти в некоторых случаях, Цинния с энтузиазмом приняла его ухаживания. В течение трёх месяцев они проводили вместе каждую свободную минуту, обычно под бдительным оком Луваен. Люди уже заключали пари о том, когда будет объявлено о помолвке. Сейчас пара куталась в плащи, склонив головы, слишком поглощенные друг другом, чтобы заметить легкий снежок, припорошивший их плечи.
Мерсер Халлис встал из-за стола и подошел к старшей дочери, стоящей в дверном проёме. Его низкий смешок заставил Луваен нахмуриться ещё сильнее.
— Судя по её виду, он, скорее, приятное развлечение, чем беспокойство. Достаточно порядочный парень, к тому же он заставляет её улыбаться. Что тебе в нём не нравится, Лу?
Луваен оставила свой пост у двери, чтобы поставить чайник на горячую решётку.
— Я никогда не говорила, что он мне не нравится, — если бы он не обнюхивал юбки её сестры, она бы его очень любила. В течение нескольких недель де Ловет производил на неё впечатление своей честностью и вежливым общением с её семьёй. Она особенно восхищалась его твёрдым взглядом зелёных глаз, спокойным и непоколебимым, даже под её самым пугающим взглядом. Всего на несколько лет старше Циннии, он был также потрясающе красив, как Цинния была прекрасна. Высокий и мускулистый, он обладал лицом, от которого девки в пабе «Панталоны Бишоп» падали в обморок каждый раз, когда он проходил мимо. Как и Цинния, он был блондином и зачесывал волосы в простую причёску, перевязывая их чёрной лентой. Если бы они поженились и завели детей, их отпрыски стали бы не просто красивыми, они были бы неземными.
Она содрогнулась при этой мысли. Такая красота приносила свои собственные страдания, и страх Луваен за будущее сестры не уменьшался даже при мысли о хорошей партии.
— Он такой же, как и любой другой мужчина, который положил глаз на Циннию — глупый. Однако она любит его так же, как он ее, и это пугает меня. Мы ничего о нём не знаем, кроме того, что он нам рассказал.
— Многообещающий молодой человек с талантом фехтовальщика, — сказал Мерсер. — Это высокооплачиваемый навык. Он хорошо обеспечит Циннию.
— Верно, но почему единственный сын и наследник лорда работает кузнецом? Кто-нибудь слышал о де Совтерах? Дама Мона не слышала, а она знает каждую семью: богатую, бедную и в промежутке между ними в дюжине городах. Она не узнает фамилию. Насколько нам известно, он преступник.
Мерсер снова занял своё место среди разбросанных открытых бухгалтерских книг и квитанций.
— Ну, тогда хорошо одетый. Если судить по его одежде, его семья не нуждается в серебре, — он вздохнул и провёл рукой по редеющим волосам, весь юмор исчез. — Хотел бы я, чтобы мы могли сказать тоже самое, — он перелистал страницы бухгалтерских счётов. — Я не могу сбить эти цифры лучше, чем ты уже сделала. Джименин вызовет своих агентов, а без груза с того последнего корабля мы не сможем их объяснить.
Несмотря на её собственные лихорадочные ночные расчёты, которые указывали на абсолютное банкротство, Луваен надеялась, отец найдёт что-нибудь, упущенное ей, что-нибудь, что поможет вернуть долг. Таких денег не было, и она оплакивала неизбежную потерю своего дома и оставшегося скота, который будет продан, чтобы помочь оплатить непогашенные счета её отца.
Серия резких ударов нарушила напряжённую тишину кухни. Луваен бросила взгляд на одно из окон гостиной, выходившее на улицу. За стеклом трепетала предательская рябь чёрного плаща. Она зарычала.
— Упомяни дьявола, и он появится. Джименин у двери, папа. Отвлеки его. Я позову Циннию.
Холодный воздух пронизывал её шаль, и она сморгнула кружевные снежинки с ресниц, когда шла через сад. Цинния не заметила её, но Гэвин заметил. Он отпустил руку Циннии и встал, поклонившись Луваен.
— Госпожа Дуенда, — настороженный взгляд зелёных глаз следил за ней. Луваен подавила улыбку. Она ни разу не обменялась с де Ловет ни одним сердитым словом, но подозревала, что он много слышал от горожан и даже от Циннии о её остром языке и свирепости, когда дело касалось её сестры. Немало потенциальных женихов ушли окровавленными после встречи с ней, фигурально и иногда буквально.
Она ответила ему коротким кивком.
— Сэр Гэвин. Вам нужно уйти, — она прервала нарастающий протест Циннии следующим заявлением: — Джименин здесь.
— Я хочу остаться, — де Ловет скрестил руки на груди и уперся ногами в снег.
Луваен нахмурилась. Героизму не было места в бизнесе — хитрость была единственным способом сразиться с Джименином. Кроме того, это дело Халлисов, а не де Ловет. Он был красив и мог быть богат, но ей нечего было ему ответить, кроме резкого «нет».
Он не шевельнулся, его губы сжались. Луваен попыталась вспомнить, куда она положила вилы в конюшне, когда Цинния пришла ей на помощь. Она бочком подошла к Гэвину и положила нежную руку ему на плечо. Ее большие карие глаза, которые разбили тысячу сердец и нажили столько же врагов, умоляли его. Луваен мысленно считала секунды, пока Цинния превращала свою жертву в дрожащую груду.
— Ты должен идти, Гэвин. Джименин — змий, но с ним мы справимся. Если ты останешься, нам будет только труднее.
К удивлению Луваен и растущему восхищению, де Ловет не так легко поддался на уговоры сестры. С другой стороны, подобное узнавало подобное, и она задалась вопросом, а не использовал ли он мужскую версию того же самого обольщения на других и был ли невосприимчив к его силе. Он взглянул на неё, потом снова на Циннию, его красивые черты лица выдавали противоречивую потребность защитить и желание успокоить Циннию. Со своей стороны, Цинния забила последний гвоздь, погладив его по руке.
— Пожалуйста, Гэвин, — умоляла она своим мягким голосом. — Увидимся завтра?
Луваен сцепила пальцы, чтобы не зааплодировать сестре, когда де Ловет поник и сдался.
— Как пожелаешь, — он сжал руку Циннии, — до завтра, милая Цинния, — и поднес её к губам в вежливом поцелуе. Он ещё раз поклонился Луваен: — Госпожа Дуенда, — и бросил взгляд в сторону дома, чтобы мельком увидеть последнего посетителя Халлисов, прежде чем выйти через заднюю калитку.
Цинния провожала его взглядом, пока он не скрылся из виду. Она повернулась к нахмурившейся Луваен.
— Что?
— Когда ты стала просто «Циннией», а он просто «Гэвином»?
Подбородок Циннии упрямо выпятился.
— В этом нет ничего неприличного.
— Это определённо фамильярно.
Девушка заглянула в открытую дверь кухни и сменила тему.
— Разве у Джименина нет других дел, кроме как прятаться здесь?
Губы Луваен дрогнули от сходства между жалобами Циннии и её собственными на Гэвина.
— Нет, пока он не выжмет из нас всё до последнего фартинга.
Цинния вздохнула.
— Чем я сегодня больна?
— Выбирай сама.
— Проказа, — она усмехнулась. — Подожди. Цинга. Цингой мы ещё не пользовались.
На этот раз Луваен рассмеялась.
— Думаю, он поверит во что-нибудь менее драматичное. Головной боли должно хватить.
Цинния со страдальческим вздохом направилась к двери.
— Кажется, в последнее время у меня её и так прибавилось.
Луваен последовала за ней до самой кухни и смотрела, как она на цыпочках поднимается по чёрной лестнице в свою комнату. Джименин не верил ни единому слову из их рассказов о многочисленных болезнях Циннии, но он ещё не бросил им вызов, и Луваен с радостью играла в эту игру так долго, как это было необходимо, чтобы держать его подальше от её сестры. Она разгладила складки на фартуке, сделала глубокий вдох, чтобы не поддаться искушению задушить посетителя голыми руками, и прошла в гостиную.
Она обнаружила, что оба мужчины сидят у маленького очага, выглядя как два друга, наслаждающихся обществом друг друга в зимний день, пока она не присмотрелась к выражению лица своего отца: зажатый, затравленный и бледный от отчаяния. Мерсер увидел её, и его плечи облегчённо опустились.
— Луваен, дорогая моя, дон Джименин был так любезен, что зашёл узнать о здоровье Циннии.