Луваен склонила голову их гостю, который встал и отвесил ей учтивый поклон. Одетый в элегантный наряд из вышитых чёрных и серых тканей, дон Габрилла Джименин представлял собой впечатляющую фигуру. Богатый землевладелец, вкладывающий деньги во всё: от караванов до кораблей, был самым влиятельным гражданином Монтебланко. Мужчины добивались его расположения, а женщины — его интереса. У него было обычное лицо, которое было спасено от банальности лишь чувственным ртом и странно чарующей парой глаз, смотревших на мир с холодной надменностью. Он зачесывал свои каштановые волосы по последней моде: тугие локоны, уложенные в аккуратные прядки. Луваен ненавидела его и знала, что он искренне отвечает ей взаимностью.
Его взгляд скользнул по ней, прежде чем он посмотрел через её плечо на пустую кухню. Его губы изогнулись в холодной улыбке.
— Вы хорошо выглядите, госпожа.
Она подозревала, что выглядит убийственно, но этот человек умел вызывать в ней гнев.
— Очень любезно с вашей стороны, сэр, — сказала она ровным голосом. — Можно предложить вам чаю?
Он разбил её маленькую надежду в том, что откажется и уйдёт, когда снова занял свое место.
— Благодарю вас, госпожа Дуенда. Я смиренно соглашусь.
— Конечно, — пробормотала она и направилась на кухню, чтобы добавить ещё одну чашку и приготовить чай.
К тому времени, как она вернулась и поставила сервиз на маленький столик между креслами, напряжение в воздухе сгустилось. Джименин взял одну из чашек и отхлебнул.
— Прекрасное варево, госпожа, — когда Луваен не ответила, он продолжил: — Как сегодня мисс Цинния? Она почувствовала себя плохо и ушла в свою комнату во время моего последнего визита.
Луваен закипела от такого фамильярного обращения к её сестре.
— Госпожа Халлис, — процедила она сквозь стиснутые зубы, — боюсь, всё ещё нездорова. Головные боли и усталость. Думаю, смена времён года.
Джименин взглянул на Мерсера.
— У вашей прелестной дочери слабый организм.
Мерсер кивнул:
— Да, — и одним глотком допил свой чай.
— Есть новости о третьем корабле? Я слышал, что обломки первых двух начало прибивать к берегу.
Мерсер ещё больше обмяк в кресле. Луваен, стоявшая на страже позади него, одной рукой сжала его плечо, а другой сжала свои юбки. Этот ублюдок насмехался над её отцом. Все знали, что потеря этих кораблей сделала семью Халлис почти нищей. Надежда, что последний корабль пережил шторм, уничтоживший остальные, быстро угасала.
— Нет, но если повезёт, он со дня на день прибудет в гавань.
Джименин вытянул ноги к огню.
— Ты оптимист, Мерсер, — он взмахнул чашкой. — Прошло почти четыре месяца с тех пор, как мы получили известие, что корабль, возможно, прошёл через шторм целым и невредимым. Я подозреваю, что он лежит на дне океана вместе со своими братскими кораблями, — он обнажил ряд пожелтевших зубов в пародии на улыбку.
Если бы её дому не грозила опасность сгореть дотла, Луваен пожелала бы, чтобы сзади вырвался поток пламени и поглотил его.
— Я думаю, ещё немного терпения, и мы…
Джименин выпрямился в кресле и с такой силой грохнул чашкой, что сервиз загремел, а чай расплескался из чайника. В его бледных глазах отражался огонь очага, напоминая Луваен взгляд волка, пойманного в луче лунного света.
— Моё терпение лопнуло! Мне нужен баланс по инвестициям и сопутствующим процентам.
Мерсер поднял руки, сдаваясь.
— У нас ничего не осталось, — пробормотал он. — Только дом Луваен и тягловая лошадь.
— Мы продадим дом, папа, — она сердито посмотрела на Джименина. Он пришёл сюда не за деньгами, но воспользуется их долгом, чтобы заставить Мерсера отдать ему Циннию. Луваен поклялась, что они лучше будут жить дикарями в лесу, чем она позволит этому случиться.
Злорадный смех Джименина зазвенел у неё в ушах.
— Вы можете продать шесть таких домов, и они покроют только часть долга.
Она уперла руки в бока.
— Лжец, — выплюнула она. — Я проверяю счета. Я знаю цифры. Мы никак не можем быть должны вам такую сумму.
Он приподнял одну бровь.
— О? Разве ваш отец не рассказывал вам о своей авантюре со мной в караване с шафраном? Все документы подписаны, засвидетельствованы и хранятся в Купеческом доме, — он покачал головой в притворной печали. — Боюсь, для многих из нас этот год был неудачным. Бандиты напали на караван. Наш товар полностью утерян.
От этого откровения у неё перехватило дыхание. Луваен сжала плечо Мерсера, пока тот не повернулся к ней.
— Папа?
Его пристыженное выражение лица подтвердило рассказ Джименина.
— Мне очень жаль, Лу. В то время это казалось беспроигрышным вариантом.
Нет, нет, нет! Ей хотелось кричать. Она хотела встряхнуть отца за его доверчивость, пока у него не застучат зубы, а потом всадить свинцовую пулю в Джименина за его хитрость.
Улыбка Джименина стала шире, взгляд — диким.
— Я человек с глубокими карманами и сострадательной натурой, — он проигнорировал фырканье Луваен. — Отдайте мне Циннию в жены, и все долги будут прощены.
Она предвидела это несколько месяцев назад, предупреждала Мерсера, чтобы он не имел ничего общего с Джименином, но его вымогательство всё равно заставило её задыхаться. Мерсер возмущённо сказал:
— Не бывать этому. Я не продам свою дочь ни при каких обстоятельствах, — звенело у неё в ушах.
В голове у неё крутилась сотня способов перехитрить Джименина, и она перебила:
— Может, вы предпочтёте вместо этого вдову?
— Луваен! — отец изумлённо уставился на неё.
Она не сводила глаз со своего противника.
— Дон Джименин?
Он поднялся со стула, но не решился подойти ближе. Обычно он лишь коротко и безразлично кивал Луваен, сосредоточившись исключительно на Циннии. Теперь его взгляд скользнул по ней: от поношенных туфель по платью, прикрытому фартуком, к взъерошенным волосам. Луваен подавила желание почесать зудящую кожу. Его глаза на мгновение заблестели, когда он обдумал её предложение. Но он сухо усмехнулся.
— Вы красивая женщина, госпожа Дуенда, и ещё достаточно молоды, чтобы рожать детей, но когда-нибудь мне придётся лечь спать. Мне не нравится мысль, что я могу проснуться пронзенным одним из моих мечей.
Луваен даже не заметила, что затаила дыхание. Облегчение боролось с разочарованием. Она бы никогда не вышла замуж за этого мерзкого козла, однако его согласие и ожидаемое ухаживание дали бы им немного больше времени для планирования. Она потеряла преимущество с его отказом, но большая часть её благодарила милосердных богов, что он не был заинтересован.
Мерсер встал, и на этот раз его возмущение пересилило самодовольное превосходство Джименина.
— Ни одна из моих дочерей не продается и не обменивается, Джименин.
— Значит, вы даете мне нечто равное стоимости или удовольствию, — Джименин ткнул его в грудь, и Мерсер пошатнулся. — У вас есть две недели, чтобы принять решение. После этого я вызову своих агентов и лишу вас всего, что у вас есть. Вы можете размышлять о невинности вашей драгоценной дочери в тюремной камере.
Луваен подошла к маленькому шкафу за креслом отца и достала резную шкатулку. Она вынула из отделанного шёлком отделения один из пистолетов мужа, повернулась и прицелилась. Глаза Джименина округлились.
— Убирайтесь, — тихо сказала она. — И не вздумайте снова появляться на пороге нашего дома.
Он попытался насмешливо улыбнуться, но нервная дрожь подбородка выдала его состояние.
— Он не заряжен.
Щелчок кремнёвого курка заставил его побледнеть. Сердце Луваен глухо стучало у неё в ушах.
— Думаете, нет? — её палец лег на спусковой крючок.
Он медленно попятился к двери, и чем ближе он подходил к вожделенной безопасности, тем больше ненависть заострялась на его лице.
— Ты и я, стерва. Мы ещё не закончили.
Её рука ныла под тяжестью пистолета, но хватка Луваен оставалась такой же твёрдой, как и её голос.
— Да, не закончили, — пообещала она.
Хлопнула дверь, задребезжали оловянные тарелки, выставленные вдоль одной из стен, и Джименин исчез в возмущённом взмахе чёрного плаща. Луваен опустила руку и осторожно отпустила курок. Только потрескивание углей в камине раздавалось в гостиной, когда она возвращала пистолет в футляр и убирала его обратно в шкаф.
— Лу, ты чуть не застрелила его! — глаза Мерсера поглотили его лицо, и пряди седых волос встали дыбом, как будто в него ударила молния. Если бы Луваен не старалась спрятать дрожащие руки в юбках, она бы рассмеялась.
— Томас, наверное, перевернулся в могиле из-за того, что я не сделала, папа. Первое правило: если целишься из пистолета — лучше стреляй. Я нарушила это правило, — потрясение от столкновения с Джименином накатило на неё, и она рухнула в кресло, которое он освободил. Мерсер налил ей чашку уже тёплого чая, и она крепко сжала хрупкий предмет, чтобы не пролить.
— Что заставило тебя предложить ему себя? Ты презираешь Джименина.
Она сделала глоток, молясь, чтобы её руки перестали трястись.
— Я никогда бы не вышла замуж за такое отвратительное ничтожество. Я скорее подожгу дом, чем испорчу швабру, очищая его от пола.
Лоб Мерсера сморщился.
— Тогда почему?
— Чтобы выиграть время, — она посмотрела на потолок. Комната Циннии находилась прямо над ними. — Если бы у него была хоть капля чести, которой у него нет, он бы ухаживал за мной. А поскольку у меня нет чести, когда дело касается этого мужчины, я разорвала бы помолвку после того, как нашла бы способ либо расплатиться с ним, либо увезти тебя и Циннию от него. Я не в долгу перед ним, и из-за разорванной помолвки меня бы не посадили в тюрьму, — она всё ещё могла представить камеру изнутри и виселицу снаружи. Любой конфликт после этого, и кто-то определённо умрёт. — Жаль, что он понимает, что при первой же возможности я всажу ему нож между лопаток.
Мерсер занял своё место напротив неё, снова сгорбившись в побеждённой сутулости.
— Мы должны ему. Он имеет право на оплату.