Гэвин хмыкнул.
— Я бы так не сказал. Вы не знакомы с сестрой. Луваен Дуенда — её персональное ополчение. Ждите её у ворот через несколько дней, готовую спасти Циннию из наших лап.
Одна из бровей Балларда приподнялась. Отцу Циннии, вероятно, будет неприятно, что одна из его дочерей будет играть роль спасительницы для другой, а не для него.
— Когда поток достигнет пика, тебе придется объяснить своей возлюбленной причину шума внизу, и почему ты слег в постель. Ты готов лгать?
— Пока да.
Баллард похлопал сына по широкому плечу.
— Возьми из казны всё, что тебе нужно. Как только поток пойдёт на спад, вы сможете вернуться в Монтебланко. Если ты любишь эту Циннию так сильно, как говоришь, будь готов ползать и вымаливать Халлиса о прощении за то, что забрал его дочь. Сундук с золотом мог бы подсластить его настроение, но не думай об этом. Будь я её отцом, то переломал бы тебе обе ноги.
— Если бы Мерсер Халлис был таким, как ты, Цинния никогда бы не попалась в эту ловушку, — Гэвин обнял его, хлопая по спине так сильно, что у Балларда застучали зубы. — Спасибо, отец, — он поклонился. — Я прощаюсь с тобой, — ухмыльнулся он и направился на кухню.
Баллард и Эмброуз смотрели ему вслед. Колдун, не оборачиваясь, обратился к Балларду.
— Ты обратил внимание на его глаза? Они не были такими при прошлом потоке.
У Балларда внутри всё сжалось. Он надеялся, что это была игра света от камина или его собственное воображение внезапно стало чудить, но Эмброуз тоже заметил это. Зелёные глаза Гэвина блеснули жёлтым в свете очага.
Баллард вздохнул.
— Я как ведро, наполненное до краев. Проклятие истекает кровью. Как только оно поглотит меня, оно заберет и его. Если это случится, Эмброуз…
— Не случится, — тихо поклялся Эмброуз. — Эта девушка может быть ключом. Он просто должен заставить её влюбиться в него.
— Тогда молись своим богам, чтобы Гэвин оказался очаровательнее меня и вскоре завоевал её, — он показал одну из своих рук с чёрными когтями и большими костяшками. Спирали темной крови бежали прямо под мертвенно-белой кожей, словно записывая заклинания в его венах. — У нас мало времени.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Луваен зажала уголок письма Циннии между двумя замерзшими пальцами, как будто это была дикая тварь с щелкающими челюстями и отвратительным прикусом. Слова, нацарапанные на пергаменте, казались нечитаемыми символами в сгущающихся сумерках. Она знала каждое из них наизусть, запомнила каждую фразу во время своего жалкого путешествия в эту столь же жалкую крепость. Письмо развевалось от порывов снежного ветра и светилось магией, смешанной с чернилами.
Луваен презирала магию. Это было стезёй каждого шарлатана, производителя змеиного масла и дворянина-похитителя невест, к тому же это не приносило ничего, кроме неприятностей и несчастий. Ее собственная мать мастерски владела своим даром, по крайней мере, так любил хвастаться ее отец. Гулльвейг Халлис чувствовала бы себя как дома в этом забытом богами месте, где воздух мерцал голубым и висел густой запах колдовства. Луваен не хотела в этом участвовать. Она раскрыла ладонь и смотрела, как ветер уносит письмо, заставляя его трепетать и кружиться, словно бешеную птицу, попавшую в вихрь. Завеса падающего снега вскоре скрыла записку, когда она проплыла через ущелье, отделяющее Луваен от зловещей громады, взгромоздившейся на острие зубчатой скалы.
Массивная, потемневшая от времени и копоти старых костров крепость сжимала гору мощными каменными когтями. Куски навесной стены были выдолблены в западном углу, и остов башни опасно покачивался над ней. Луваен показалось, что она слышит, как он скрипит и грохочет на сильном ветру, вырывающимся из бездны. Подъемный мост стоял вплотную к въездным воротам цитадели, закрепленный цепями, крепкими, как те, что ставят на якорь корабли. Это было не джентльменское поместье с ухоженными землями и лесами, обустроенными формальными ландшафтами, пересекаемыми ровными гравийными дорогами. Какими бы богатствами не обладали де Совтеры, или их отсутствием — семья решила не тратить деньги на жилье, чтобы произвести впечатление на соседей. Эта цитадель отражала как врагов, так и друзей своими решетчатыми воротами, убийственными отверстиями и прорезями для стрел. Луваен вздрогнула не только от ужаса, но и от пронизывающего холода, пробивающегося сквозь слои шерсти.
— Божьи панталоны, Цинния, — пробормотала она в шарф. — Во что ты вляпалась?
Она стояла на краю оврага, пытаясь придумать, как привлечь внимание кого-нибудь в замке, чтобы они опустили мост.
— Привет, дом! — ветер разорвал её оклик, заставив замолчать. Она выругалась и попыталась снова: — Цинния! Де Ловет!
Проблески света то появлялись, то исчезали в темных пространствах окон. Непостоянные, как блуждающие огоньки, огни плясали от одного окна к следующему, от одного этажа к другому, никогда не останавливаясь на одном месте дольше, чем на затаенный вздох. Более суеверный человек мог бы опасаться, что они наблюдают за призраками этого темного места, но Луваен не верила в призраков. На самом деле она верила в людей, несущих свечи вверх и вниз по лестнице.
Она недовольно зарычала.
— У меня нет времени на эту чепуху, — неделя тяжелого путешествия, страх найти Циннию раненой или мертвой, странный удар хлыста и магическое заклинание, которое мгновенно перенесло её с лошадью за сотни миль, чтобы остановиться в этом пустынном месте, ошеломили и дезориентировали, лишили её терпения. Обнимать край света в метель, крича до хрипоты, не улучшало настроения.
Она спешилась и повела коня прочь от обрыва к деревьям, напоминающим лес позади неё. Порыв горячего воздуха согрел её шею, когда животное заржало от их блуждания в темноте и холоде вместо того, чтобы укрыться в удобной конюшне. Луваен погладила его по носу и привязала поводья к низкой ветке безлистой березы.
— Ты терпеливый парень, Плаутфут. Скоро мы сможем спрятаться от ветра, — она приподняла полог седельной сумки и сунула руку внутрь. Кремневое оружие, которое она наставила на Джименина неделю назад, тяжело легло в её ладонь. Гораздо лучше, если бы она взяла с собой оба пистолета, особенно путешествуя одной, но Луваен отказалась оставлять отца безоружным, пока Джименин строит против него козни. По крайней мере, в сумке у неё было три запасных патрона. Один из них она потратит впустую, чтобы привлечь внимание, второй пустит в Гэвина де Ловета, если он обидит Циннию, а третий оставит на обратную дорогу домой.
Снег падал всё сильнее, окутывая капюшон её плаща и заметая следы так же быстро, как она протоптала их на обратном пути к краю расселины. Пустое пространство между ней и крепостью, а также небольшое расстояние выстрела гарантировали, что её выстрел не причинит вреда, но шум, который она произведёт, даст чертовски хороший сигнал о её прибытии. Она взвела курок, прицелилась в основание крепости и выстрелила. Ореол яркой пороховой вспышки ослепил её, когда пистолет выстрелил, прогремев над оврагом. Временно ослепленная и оглушенная разрядом, Луваен закрыла глаза и отступила со своего опасного места. Позади неё в панике заржал Плаутфут, дергая поводья, которыми он был привязан к дрожащей берёзе. Он успокоился после её прикосновений и успокаивающих интонаций её голоса.
— Полегче, мой мальчик. Ничего не поделаешь, — она сунула пистолет обратно в сумку, пообещав себе, что не забудет перезарядить его.
Всё ещё со звоном в ушах, она смотрела, как каждое окно на первом этаже крепости озаряется золотистым светом. На зубчатой стене возле ворот появился силуэт, резко выделявшийся на фоне подступающей ночи и затемненный падающим снегом. Луваен вернулась к тому месту, откуда она стреляла, и помахала рукой.
— Опусти мост, тупица! — кто бы не прятался там, наверху, он, возможно, не слышал её, но Мерсер Халлис часто говорил, что его старшая дочь обладает мощными лёгкими, когда сердится, и Луваен подозревала, что одинокий наблюдатель прекрасно слышал её даже сквозь поющий ветер.
Послышался стон и скрип поворачивающегося брашпиля, а также лязг цепей, когда подъемный мост медленно отделился от ворот и протянулся через пролом. Она отвязала поводья Плаутфута от дерева, но снова садиться не стала. Разум подсказывал ей, что если бы обитатели крепости захотели убить её, они бы уже всадили в неё полдюжины стрел. Тем не менее, она чувствовала себя лучше, идя рядом с большой тягловой лошадью, частично защищенной его тушей, а не сидя высоко и открыто в седле.
Гейзеры снега взорвались, когда мост с глухим стуком приземлился на её стороне расселины. Луваен помедлила, стоя на краю, и посмотрела вниз. Ветер дул сильнее, беспокойный дух кружился и хлестал порывами достаточно сильными, чтобы столкнуть её прямо с лесной равнины в ущелье. Она не боялась высоты, она боялась упасть, а до дна было далеко. Её сердце бешено колотилось в груди. Она привыкла к этому особому ритму с тех пор, как началась эта поездка. Страх за Циннию, а теперь и за себя. Она поседеет ещё до того, как всё это закончится.
Тёмная фигура, наблюдавшая за происходящим с зубчатой стены, не шевелилась, если не считать развевающегося плаща. Луваен нахмурилась. Так она не получит никакой помощи. Она встала рядом с лошадью. Потребовалось бы гораздо больше, чем несколько гневных порывов, чтобы сдвинуть Плаутфута с места. На всякий случай она просунула руку в стремя и свободно держала поводья. Они медленно пошли по мосту, Луваен считала каждый стук копыт коня, чтобы отвлечься от искушения заглянуть через край в траншею. Деревянные доски гудели у неё под ногами, взывая к пронзительной панихиде ветра.
Они преодолели его за минуты, которые показались десятилетиями. Руки Луваен замерзли в перчатках, губы потрескались и горели. Железная решётка взлетела вверх, чтобы позволить ей войти, поднятая невидимой рукой. Звук шагов Плаутфута изменился, сигнализируя о переходе от деревянных досок к каменной брусчатке. Они прошли через узкую башню, испещренную бойницами. Она читала о таком. Оборонительные меры, применяемые во время атаки и осады. Луваен пожала плечами. Вероятность того, что кто-то притаился над ней с котелком кипящей смолы или горячим песком, была невелика, но эта мысль всё равно заставила её дернуться и чуть сильнее натянуть поводья коня, чтобы поторопить его покинуть воронкообразный проход.