— Позвольте предложить вам наше особое блюдо из лесного зайца под золотой картофельной корочкой с подливой из…
Брюс перехватил пристальный, оценивающий взгляд из дальнего угла. Угрюмый лысоватый человек откинулся на стенку, пряча под полуопущенными тяжелыми веками блеск глаз. К рукаву его темного дорожного костюма пристало пегое перо. Стоявшая на столе кружка, полная до краев темным элем, тосковала забытая.
Зато соседи человека в темном веселились. Два богато одетых юнца пили сами и наперебой угощали раскрасневшегося простака самого деревенского вида. У ног его притулился потрепанный дорожный рюкзак. Куртка, подбитая заячьим мехом, явно тоже принадлежала простаку.
Кроме этой странной компании в трактире задержалась чопорная пожилая пара, сутулый бородач в плаще странствующего лекаря с бледным заморенным учеником, торговец в круглой шапке с длинными ушами, поглощенный ворохом счетов, и еще некие непроясненные личности, засевшие в углах.
На редкость разномастный набор. Но беспокоил Брюса только маг.
А еще вид из окна. Прямо за трактиром, живописно обернувшись шалью мха и папоротников, враскос торчали могильные памятники. Много… Фамильное кладбище семейства трактирщика? Уж больно камни простые. Такие безымянным бродягам ставят.
— Э-э… знаешь, я, пожалуй, не стану здесь обедать. Что-то у меня вызывает сомнение здешняя кухня…
— Я тоже не люблю крольчатину, но у них есть курица, — Элия нетерпеливо сверлила взором дверь на кухню, надеясь гипнозом выманить оттуда девицу с заказом.
Впрочем, возвращение девицы со скворчащей металлической сковородкой принесло одно лишь разочарование.
— Я же сказала — «из курицы»! — возмущенная Элия поддела на сковородке нечто малоопознаваемое, но определенно не птичье, в ворохе овощей и приправ.
Аппетит у Брюса пропал окончательно. Однако его спутницу подобным не проймешь.
— Это разве куриная нога?! — возглас металлическим эхом отзвенел по углам, случайно угодив прямиком в паузу в разговорах. Струхнувший заяц на переднике служанки съежился, и девица робко отступила на шаг.
Один из богачей обернулся, ухмыляясь. Губы у него были золотыми. В прямом смысле. Недобрая улыбка казалась жирно нарисованной между пухлыми щеками.
— Ха! — Золотые губы шевельнулись. Каждое сказанное слово отдавалось легким лязгом. — А девочка хороша. Для ценителя освежеванных туш. Пыталась омолодиться, содрав с себя кожу, красотка?..
Конец реплики потонул в хохоте второго юнца. Но сказанного было достаточно. Даже торговец, оторвавшись от своих счетов, мельком поморщился и пересел так, чтобы быть к болтунам спиной. Брюс вдруг заметил, что удлиненные уши его шапки подбиты плотным мехом. Не по-летнему. И мех колышется от роившихся возле обоих ушей песнопевцев.
Брюс быстро накрыл лежащие на столе ладони Элии рукой. Пальцы девушки были холодными. Она подняла на Брюса суженные глаза. На мгновение померещилось, что они тоже стали золотыми, но это всего лишь отразились проснувшиеся в камине жар-птахи.
— Что? — сухо осведомилась она.
— Ничего, — Брюс убрал руки. Нос Элии знакомо покраснел, но в целом выглядела она спокойно и отвечать обидчику явно не намеревалась.
— Плевать я на них хотела, — Элия зло сощурилась. — Есть дела поважнее.
Брюс хотел было не поверить своим ушам, но передумал. Уж больно лицо у девушки переменилось. И жесткость, появившаяся в чертах, тревожила.
Не дождавшись реакции, «золотые» юнцы утратили к их столу интерес. Юнцов пока еще занимала первая игрушка.
— …о да, — не скрывая смешков, говорил Золотогубый, — в этом можешь не сомневаться. Ты непременно найдешь работу. В городе просто прорва работы для таких!
— Я думаю, что именно тебя там и не хватает… — вторил другой.
Говорят, что каждое слово жителя Золотого города — золотое. Такое же холодное, скользкое и обманчиво блестящее.
Маг пренебрежительно поджал губы, безразлично глядя в окно. Он сильно походил на усталого пса, которого пьяный хозяин затаскал по трактирам.
— Ты мог бы стать таким, как он, — Элия проследила его взгляд. — У вас много общего. Пасете безмозглых тварей.
— А ты еще упрекала меня в тяге к карьере животновода, — Брюс хмыкнул, наблюдая, как троица наперегонки поглощает содержимое кружек. Почему-то пиво в кружке деревенского простака все не кончалось. — Вывараны гораздо приятнее.
— …Сдавайся!! Проиграл! А говорил, пить умеешь!..
Горожане покатывались со смеху. Деревенщина изумленно лил пивную пенную струю из кружки прямо на пол, Лужа по полу растеклась такая, словно опрокинули средних размеров бочонок.
Маг не сводил с простака тоскливого взгляда. Пальцы, сплетенные в замок, лежали на колене, только указательный слегка шевелился, выписывая круг. Вот и он замер, и хмельная струя из кружки разом иссякла.
Простак опасливо заглянул в коварную емкость.
Бурая лужа в желтоватых разводах пены потекла под столы, пропитала забытый рюкзак. Посетители задирали ноги, спасая обувь. Примчавшийся из кухни ошарашенный трактирщик выпучил глаза и схватился за побагровевшие щеки, но не осмелился ничего сказать. Две служанки, не жалея накрахмаленных передников, кинулись сгребать пивное море тряпками.
— Ты думаешь, он выполнит свое обещание? — Элия ковырялась в тарелке, не обращая внимания на переполох.
О ком она говорит, было несложно догадаться.
— Не знаю. — Пивной прилив добрался до их стола. В темной жидкости отразились бледные физиономии Брюса, Элии и янтарные искры прыгающих в камне жар-птах. Одуряюще пахло хмелем и солодом.
Одна из теней в коричневом море не в такт шевельнулась. Дьенка едва можно было различить. То ли и впрямь тень, то ли обман зрения. Но кажется, «обман зрения» активно мотал головой. Магу он явно не верил.
— Думаешь, у нас есть выбор?
— Уносите отсюда ноги, пока целы, — вдруг посоветовал проходивший мимо лекарь. Он, видно, решил, что реплика предназначалась ему. — Золотая молодежь изволит шалить! — Лекарь подобрал полы плаща и зашагал к дверям. Его худосочный ученик, на ходу дожевывая кроличью ногу, семенил следом.
— Плати, коли проиграл!
Простак, покопавшись за пазухой, вытащил матерчатый кошель, подвешенный на веревочку, и, со вздохом, добыл оттуда серебряк. Неловко обронил на стол. Один из горожан ловко подхватил кругляш и тут же бросил его одной из служанок. Проигравший простак проводил монетку унылым взглядом.
— Да не расстраивайся ты! Будешь в городе, мешок таких загребешь. Или даже золотых. Хочешь золотых?
Бедолага торопливо кивнул.
— Ну, золото в городе только для настоящих горожан. Раз хочешь стать настоящим горожанином, тогда тебе надо пройти посвящение. Согласен?
Брюсу показалось, что и без того лязгающий голос Золотогубого стал еще жестче. Не только к звукам, но и в смысл сказанного добавилось нечто особенное.
— Посвящение? Я…
— Настоящие горожане пьют только золото! Разве ты этого не достоин?
— Золото? Но…
— Эй, трактирщик! Золотой напиток мне и моему другу! — Увесистый, расшитый кошель тяжело перелетел из рук Золотогубого в подставленные ладони трактирщика.
Тот крякнул, переменился в лице, но, ничуть не удивившись, сжал кошель в ладонях и торопливо направился к очагу.
— П-позвольте, господа. — Он прошел мимо Брюса с Элией, склоняясь к камину. Брюс вдруг заметил, что мрачное лицо трактирщика покрыто мелкими бисеринками пота. — Вам бы лучше отсесть подальше… Не дай боги, брызнет…
— Что брызнет? — Элия заинтересованно вытянула шею, следя за действиями хозяина трактира.
Возле огня в каминной нише стоял металлический высокогорлый кувшинчик с длинной ручкой. Растянув шнурок кошеля, трактирщик высыпал в кувшин его содержимое — мелкие золотые монетки — и, приоткрыв дверцу клетки, сунул кувшинчик в гущу всполошившихся жар-птах. А затем, натянув здоровенные рукавицы, схватил клетку и несколько раз встряхнул ее.
Разгневанные птицы заметались по клетке. Пахнуло жаром. Брюс с Элией, находившиеся ближе всех к камину, подались назад. Трактирщик отвернул побагровевшую и заблестевшую физиономию, но клетку не выронил.
Сухо стукнула входная дверь. Брюс обернулся и успел заметить, как в дверном проеме столкнулись плечами торговец и кто-то еще из посетителей. И тот и другой так заспешили покинуть трактирную залу, что застряли в дверях.
Семейная пара напряженно переглянулась.
— Что он делает? — с пробудившейся наконец опаской спросил деревенский простак.
— Особый напиток! Чистое золото! — горожанин широко улыбался.
Чистое расплавленное золото и впрямь пузырилось, булькало и плескалось в извлеченном из клетки кувшинчике. Трактирщик обхватил простеганной рукавицей его ручку, стараясь отставить подальше от себя. Жар-птахи успокаивались, затихая в камине.
— Скорее! Кубок! — Золотогубый горожанин выхватил два металлических кубка, которые принесла бледная и напуганная служанка. Другая служанка замерла у стены, прижав к губам край фартука.
Все явно знали, что происходит.
Беззвучная блестящая струйка полилась в кубок.
— Держи! — широким жестом Золотогубый протянул сосуд простаку. — Пей!
— Но это же… Это… — парень не решался взять исходящий дымом, явно раскаленный кубок.
— Это особый напиток, для тех, кто хочет жить в нашем городе, — засмеялся второй горожанин. — Достаточно выпить!
Простак с сомнением заглянул в чашу. Золото опаляло.
— Сожжет же, — неуверенно сказал он.
— Только тот, кто рискнет выпить это, достоин стать жителем Золотого города, — с нажимом произнес Золотогубый. — Думаешь, я тебя обманываю? Взгляни! Это легко! — Он подставил другой кубок под кувшинчик в руках трактирщика, наполнил и его расплавленным металлом и поднял его повыше, наклоняя над собой.
Тяжелая струйка полилась прямо в разинутый золотогубый рот.
Кто-то из зрителей сдавленно вскрикнул. Второй горожанин широко ухмылялся. Мрачный маг у окна не отрывал больного взгляда от Золотогубого. Стиснутый рот шевелился беззвучно, а пальцы сложно двигались, как лапки паука.