т, не укрыт, не одет, не согрет, в отличие от своих современников. Как человек может быть философом и не поддерживать свое жизненное тепло наилучшим образом?
Когда человек согрелся несколькими упомянутыми способами, что он хочет после? Конечно, не больше того же тепла – не более обильной и сытной пищи, не большего и более красивого дома, не лучшей и более роскошной одежды, не больше неугасимого и более жаркого огня и тому подобного. Когда он получил необходимое для жизни, есть альтернатива получаемым излишествам. Это – заняться, наконец, жизнью – теперь, когда он освободился от смиренного тяжкого труда. Когда почва готова для семени, оно дает корешок, а потом безбоязненно выпускает ростки. Зачем человек так глубоко укореняется в земле, если не настолько же вырасти в небеса? Ведь благородные растения ценны плодами, растущими среди воздуха и света, далеко от земли. К ним не относятся как к более простым и пригодным в пищу, которые хотя и могут быть двухлетними, выращиваются только до тех пор, пока образуют плодоносные корни. Для этого их вершки часто срезают, так что многие и не догадываются, что они цветут.
У меня нет намерения устанавливать правила для сильных и мужественных натур, думающих о своих делах, будь то на небесах или в аду. Возможно, они строят роскошнее и тратят щедрее богачей, без малейшей угрозы разориться и не осознавая, как жить. Если, конечно, они на самом деле таковы, как им представляется. Не буду поучать и тех, кто находит ободрение и вдохновение именно в существующем порядке вещей и пестует его с нежностью и воодушевлением влюбленных. – Я и себя отношу, в некоторой степени, к их числу. Не поучаю и тех, кто имеет хорошую работу, при любых условиях, и кто знает, хорошую работу они имеют или нет. Я обращаюсь в основном ко множеству неудовлетворенных людей. Тем, кто бездейственно жалуется на тяжелую жизнь большую часть времени, вместо того чтобы улучшить ее. Есть те, кто жалуется сильнее и безутешнее, потому что они, по их словам, выполняют свои обязанности. Я также думаю о том, что внешне состоятельный, но самый ужасающе нищий класс из всех – накопивший хлам, но не знающий, как его использовать или избавиться, и таким образом сковавший себе золотые или серебряные вериги.
Если попытаться рассказать, как я желал провести прошедшие годы, это наверняка удивило бы читателей, так или иначе знакомых с моей невыдуманной историей. И это точно поразило бы тех, кто ничего о ней не знает. Упомяну только некоторые из идей, которые лелеял.
В любую погоду, в любое время дня или ночи я думал о том, чтобы как можно лучше использовать каждый момент и отметить его зарубкой на своей трости. Не пропустить встречу двух вечностей, прошлого и будущего, что и есть момент настоящего, и идти ровно по этой черте. Вы должны простить некоторые неясности, потому что в моем ремесле куда больше секретов, чем у других, и при этом они не умышленно хранимые, а неотделимы от его природы. Я был бы рад рассказать все, что знаю о нем, и никогда не писать на своих воротах: «Вход воспрещен».
Давным-давно я потерял охотничью собаку, гнедого коня и горлицу, и до сих пор их ищу. Спрашивал о них многих путников, описывая приметы и клички. Я встретил одного или двух человек, которые слышали лай гончей и топот коня, и даже видели горлицу, исчезающую за облаком. Казалось, им так хотелось найти беглецов, словно они сами их потеряли.
Предвосхищать не только восход и зарю, но и, если возможно, саму Природу! Как часто по утрам, летом и зимой, я начинал заниматься делами намного раньше любого из соседей. Многие жители городка наверняка встречали меня уже возвращавшимся с работы – будь то фермеры, отправившиеся в Бостон еще в утренних сумерках, или лесорубы, идущие на делянку. Я никогда физически не помогал солнцу взойти, это правда. Но, без сомнения, мне было чрезвычайно важно присутствовать при восходе.
Как много осенних, да и зимних дней я провел за городом, пытаясь услышать то, что несет ветер, услышать и разнести его слова! Я вложил в это чуть ли не всего себя, и в придачу терял дыхание, выбегая ему навстречу. Если бы дело касалось любой из политических партий, то в кратчайший срок об этом написали бы в «Газете».
Иногда я всматривался с потаенного утеса или дерева, чтобы сообщить о новом пришельце, или ожидал по вечерам на вершине холма, когда небо начнет валиться, чтобы поймать хоть что-нибудь. Но ни разу не поймал что-то существенное, да и это, словно манна небесная, исчезало на солнце.
Я долгое время работал репортером в скромном журнальчике, чей редактор никогда не считал нужным публиковать мои многочисленные статьи. И как это обычно бывает с писателями, за все усилия не получал ничего, кроме труда. Но все же в данном случае усилия сами по себе считались наградой.
Долгие годы я добровольно назначал себя инспектором снежных бурь и гроз и исправно выполнял обязанности. Был смотрителем, если не больших проезжих дорог, то лесных троп и коротких путей, поддерживая их в порядке. Мосты через овраги оставались проходимыми в любое время года, и многочисленные прохожие проверяли их пригодность.
В окрестностях городка я приглядывал за дикими животными, причинявшими добросовестному пастуху немало забот, перепрыгивая через изгороди. Следил за редко посещаемыми углами и закоулками фермы, хотя и не всегда знал, на каком именно поле работают сегодня Иона или Соломон, ведь это меня не касалось. Я поливал бруснику и карликовую вишню, каменное дерево и красную сосну, черный ясень, белый виноград и круглолистную фиалку, ведь в засуху они могли совсем зачахнуть.
В общем, скажу без хвастовства, что я долго и добросовестно занимался своими делами, пока не стало очевидным, что горожане не внесут меня в список городских чиновников и не предложат оплачиваемую синекуру. Могу поклясться, что я исправно вел свои счета, но они никогда не проверялись, и уж тем более не принимались и не оплачивались. Да я к этому и не стремился.
Не так давно бродячий индеец пришел продавать корзины в дом известного адвоката, живущего в моем квартале. «Хотите их купить?» – спросил он. «Нет, нам они не нужны», – был ответ. «Как! – воскликнул индеец, выходя из ворот. – Вы хотите, чтобы мы из-за вас голодали?» Видя, в каком достатке живут его работящие белые соседи, и зная, что адвокат должен только плести слова, и каким-то чудом за этим следуют деньги и вес в обществе, – он сказал себе: «Я займусь делом, я буду плести корзины – это то, что я умею». Думая, что его дело – плести корзины, а дальше – дело белого человека их купить. Но он не понял, что необходимо сделать так, чтобы другие захотели купить товар или, по крайней мере, притворились, что хотят купить, или сделать что-то еще для продажи. Я тоже плел своего рода корзины из мягкого материала, но у меня не получилось их продать. Но я хотя бы думал, что мне стоит просто их плести. Вместо изучения способов продажи я размышлял, как избежать необходимости продавать. Жизнь, которую люди превозносят и считают успешной, видится таковой только с одной стороны. Почему мы должны приукрасить одну сторону за счет других?
Обнаружив, что мои сограждане не собирались предложить местечко в суде, в приходе или где-либо еще, а на жизнь нужно зарабатывать самому, я пристальнее, чем ранее, посмотрел в сторону леса, где был своим. Там можно было сразу заняться делом и не ждать, пока накопится капитал, а использовать имеющиеся скудные средства. Цель отправки к Уолденскому пруду заключалась не в экономии или кутеже, а чтобы заниматься личными делами без помех.
Глупо отказываться от такой возможности по недостатку здравомыслия, предприимчивости и делового таланта.
Я всегда старался обрести навыки делового человека. Они крайне необходимы. Например, для торговли с Поднебесной империей достаточно маленькой счетной конторы на побережье, где-нибудь в Салем-Харбор. Вы будете вывозить исключительно местную продукцию – в основном лед и сосновую древесину, немного гранита, всегда на отечественных судах. Это будет отличная негоция. Лично контролировать все мелочи, быть одновременно лоцманом и капитаном, владельцем и страховщиком. Покупать, продавать и заниматься счетами, читать каждое полученное письмо и писать (или хотя бы читать) каждый ответ. Днем и ночью наблюдать за разгрузкой ввозимых товаров, быть на разных участках почти одновременно, поскольку самые ценные грузы часто разгружают на побережье Джерси. Придется также самому быть собственным телеграфом, неутомимо оглядывать горизонт, окликая все приближающиеся к берегу суда, и притом обеспечивать постоянную поставку товаров на столь отдаленный и огромный рынок. Еще знать о состоянии всех рынков, перспективах войны и мира повсюду и предвидеть изменения в торговле и цивилизации – с выгодой используя результаты исследовательских экспедиций. Отслеживать новые морские пути, изучать все навигационные усовершенствования и карты. Определять расположение рифов, новых маяков и бакенов. И всегда, всегда выверять логарифмические таблицы, потому что из-за ошибки в пустяковом вычислении судно часто наталкивается на скалу, а не причаливает к пирсу – такова печальная судьба Лаперуза. Придется идти в ногу с наукой во всем мире, изучать жизни великих путешественников и мореходов, великих первооткрывателей и купцов, от Ганнона и финикийцев до наших современников. Наконец, необходимо время от времени вести учет располагаемых запасов. Эта работа требует от человека способностей, а вопросы прибылей и убытков, учета тары и всевозможных проверок – еще и универсальных знаний.
Я подумал, что Уолденский пруд станет отличным местом для ведения дел, не только из-за железной дороги и возможности продавать лед. Он предлагает преимущества, не нуждающиеся в огласке, как хорошего порта в подходящем месте. Это не болота Невы, нуждающиеся в засыпке под строительство с обязательной забивкой свай. Говорят, что наводнение с западным ветром и ледоход на Неве могут стереть Санкт-Петербург с лица земли.