Проводя политику «военного коммунизма», большевики заимствовали многое из опыта воюющих стран, особый интерес для них представляла система «военного социализма» в Германии. Эта система воспринималась радикальными социалистами не как комплекс чрезвычайных мер, вызванных войной, а как последнее слово экономической и общественной организации, создающей необходимые предпосылки для социализма. После окончания мировой войны в большинстве стран отказались от чрезвычайных мер военного времени, но на советской территории ситуация была иной, даже переход к НЭПу не ликвидировал некоторые институты «военного коммунизма», а с конца 1920-х наблюдается возрождение и тех практик военного времени, от которых коммунисты временно отошли.
При этом некоторые инновации Первой мировой войны — вмешательство правительственных структур в экономику, контроль над населением, создание новых аппаратов насилия и пропагандистского воздействия и др. — использовали во время Гражданской войны не только большевики, но и их противники.[7] Частью общественной мобилизации эпохи Первой мировой войны была патриотическая мобилизация: государства побуждали своих граждан добровольно вступать в ряды вооруженных сил и дисциплинированно следовать указам о мобилизации, покупать облигации военных займов, поддерживать солдат действующей армии и членов их семей, помогать беженцам и раненым, выявлять вражеских агентов.[8] Особенно сложной ситуация была в противостоящих друг другу империях, которые стремились обеспечить лояльность своих подданных, принадлежащих к разным этническим и религиозным группам, которым обещались уступки. Одновременно, стремились расколоть лагерь врага, побуждая меньшинства выдвигать свои требования, а то и открыто выступать против имперских властей.
В некоторых регионах такая политика проводилась и до войны: Османская и Российская империи ослабляли друг друга, поддерживали в пограничных районах то армянских революционеров, то курдские племена, стремясь использовать их как инструмент давления на соседа.[9] Во время Русско-японской войны Токио поддерживал российских социалистов-революционеров, финских сепаратистов и польских революционеров.[10] Но начало Первой мировой войны придало такой политике совершенно иной масштаб.
Россия стремилась захватить польские провинции Австро-Венгрии и Германии, обещая полякам автономию, а также побуждала народы империи Габсбургов, прежде всего славян, к независимости. Из австрийских военнопленных — чехов, словаков, южных славян — формировались в российской армии добровольческие части.
Германия стремилась «революционизировать» Россию, поддерживая не только русских противников войны, но и национальные движения сепаратистского толка — прежде всего финские и украинские. Это не означало, впрочем, официальную поддержку всякого сепаратизма Берлином, так как немецкое правительство надеялось на заключение сепаратного мира с Россией и использовало сепаратистов как инструмент принуждения к нему. Сторонники признания независимости Украины в германском правительстве, например, добились своего лишь во время переговоров в Бресте в 1918 году.
С помощью же турецкого султана, который был одновременно и халифом, духовным главой всех суннитов, Берлин пытался поднять восстания в мусульманских провинциях Российской империи, Французской и Британской колониальных империй. Султан объявил священную войну, джихад, этим государствам, хотя данный призыв к исламской революции не нашел большого отклика. Не очень результативными были и попытки вести такую пропаганду среди военнопленных-мусульман.[11] Более успешной была Британия, которая с помощью своих агентов способствовала распространению антитурецкого восстания в арабских провинциях Османской империи, которую поднял правитель Мекки.
Число таких примеров можно умножить. Везде наблюдались процессы мобилизации этничности.[12] Повсеместно выдвигались противостоящие друг другу планы национально-государственного строительства. Везде правительства государств раздавали разным религиозным и этническим группам трудновыполнимые, порой исключающие друг друга обещания. После окончания войны по всем этим счетам надо было платить: неудивительно, что завершение мировой войны вовсе не привело к окончанию военных действий; во многих регионах они лишь начались… Официально «Великая» война закончилась 11 ноября 1918 года подписанием Компьенского перемирия, но неудивительно, что часть историков расширяет хронологические рамки глобального конфликта, доводя его до 1923 года.[13] СССР был создан в эпоху «большой» мировой войны. Вызванные войной процессы «мобилизации этничности» влияли на ход Российской революции и Гражданской войны и испытывали воздействие этих грандиозных событий.
III. Начало Гражданской войны
Читатели, учившиеся в советских школах, помнят, как вопрос о начале Гражданской войны трактовался в учебниках той поры. Возникновение войны связывалось с мятежом чехословацкого корпуса в мае—июне 1918 года. Выступление испытанного в боях и хорошо организованного войскового соединения было поддержано странами Антанты; чехословаки и их российские союзники захватили огромную территорию от Волги до Владивостока. Состав российских союзников чехословаков был пестрым: в борьбе с большевиками участвовали умеренные социалисты и монархисты, сторонники создания национальных автономий и их противники, боровшиеся за «единую и неделимую Россию».
Подобная датировка времени начала Гражданской войны несла и идеологическую нагрузку: ответственность за ее возникновения возлагалась на «международный империализм»; причиной Гражданской войны была империалистическая интервенция (эта интерпретация событий заметна уже и в большевистской пропаганде того времени). Неудивительно, что в Советской исторической энциклопедии отсутствовала большая статья «Гражданская война», но зато имелась обстоятельная статья, посвященная иностранной военной интервенции и гражданской войне.[14] Такая концепция была полезна и для обобщенного описания самых разнообразных вооруженных конфликтов на постимперской территории: все они объяснялись действиями империалистических держав, осуществлявших комбинированные походы против Советской России.
Но не только коммунистическая идеология, влиявшая и на участников событий, и на исследователей, заставляла советских историков обращать особое внимание на этот хронологический рубеж. С мая-июня 1918 года Гражданская война охватила огромные территории, а отдельные очаги разных по своему характеру конфликтов, иногда большие, иногда тлеющие, слились в громадный пожар междоусобной борьбы. Во многом это было следствием массовых крестьянских и казачьих антибольшевистских восстаний, которые были вызваны введением продовольственной диктатуры и репрессивной политикой большевиков. В этих восстаниях участвовали и представители различных национальных групп, которые, как правило, выдвигали лозунги автономии.
Кроме того, война с лета 1918 года приобретает иной характер. Ранее и большевики, и их временные союзники (анархисты, максималисты, левые эсеры), и их противники опирались преимущественно на отряды добровольцев. Теперь же речь шла о «фронтовой войне», победу все чаще обеспечивали регулярные войска, создававшиеся в результате мобилизаций. Конечная победа определялась тем, кто быстрее и эффективнее мобилизует ресурсы подконтрольных территорий. Наряду с прочими факторами играла тут свою роль и мобилизация этничности.
Вместе с тем уже и в советское время некоторые авторитетные историки связывали начало Гражданской войны с событиями октября—ноября 1917 года.[15] Действительно, если в одних регионах приход большевиков и их союзников к власти был сравнительно мирным, то в иных случаях имели место малые (сравнительно малые) гражданские войны. Достаточно вспомнить обстрел Кремля большевистской артиллерией, вооруженную борьбу в казачьих районах, создание Добровольческой армии на Дону. Усилилась и дезинтеграция империи: лидеры одних национальных регионов вступили в борьбу с большевиками, другие же не желали допустить втягивания своих территорий в Гражданскую войну. Так, кавказские политики обосновывали необходимость дистанцирования от России, а потом и провозглашения независимости Закавказья, стремлением не допустить в регион смуту, бушующую на севере[16], хотя в действительности большую роль играли и другие факторы, в том числе и давление на них Османской империи, стремившейся оторвать Кавказ от России.
Нельзя не вспомнить и войну, начатую в декабре 1917 года Советом народных комиссаров против украинской Центральной рады. Немалая часть современных украинских историков предпочитает не использовать термин «гражданская война», они пишут о «большевистско-украинской войне», являвшейся частью «украинской революции», но существует и иное мнение. Невозможно отрицать, что в ходе этой вооруженной борьбы украинцы сражались с украинцами, причем в рядах противников Центральной рады были не одни только большевики — так, огромную роль в борьбе с ней играли левые эсеры и анархисты, достаточно вспомнить Нестора Махно и Марусю Никифорову. Недаром даже представители Центральной рады в то время писали о «братоубийственной войне», спровоцированной большевиками.[17] В свою очередь вооруженные отряды противников Центральной рады, отступавшие под давлением германских и австрийских войск на территорию России, способствовали брутализации, милитаризации и эскалации конфликтов в сравнительно спокойных доселе пограничных регионах, в которых местные силы пытались сохранять хоть какой-то гражданский мир. Воздействие этих украинских партизанских отрядов на ход Гражданской войны в русских губерниях трудно переоценить.