Подобная интерпретация все-таки упрощает картину борьбы: представителей одной и той же этнической группы можно было встретить в противостоящих друг другу лагерях. Да и ситуация была очень нестабильной: вчерашний союзник оказывался противником, а враг превращался в союзника. Ополчение, состоящее из русских и украинских крестьян, например, сначала было опорой красного Ташкента, а затем оказалось в стане его врагов. Часто же выбор союзников определялся желанием выжить, что обусловливалось возможностью контролировать и распределять продовольствие, которого в крае катастрофически не хватало. Туркестанские большевики, долгое время отрезанные от центра страны фронтами Гражданской войны, несмотря на серьезные внутренние конфликты и многочисленные ошибки, умели вовремя находить временных союзников, также боровшихся за выживание. Это были то местные армяне (небольшая, но хорошо организованная и вооруженная община, чувствовавшая себя незащищенной в мусульманском окружении); то австрийские и немецкие военнопленные, для которых дорога домой была закрыта фронтами Гражданской войны; то некоторые полевые командиры басмачей, которые враждовали с иными главарями отрядов (поводов для такой вражды было предостаточно: узбеки враждовали с киргизами, туркмены — с узбеками, кочевники — с земледельцами, горцы — с жителями долин, мусульманские реформаторы — с традиционалистами, панисламисты — с пантюркистами, сторонники бухарского эмира — с его противниками…).
Краткая характеристика ситуации в Туркестане позволяет поставить и другой вопрос: что определило исход того сложнейшего комплекса конфликтов, который мы именуем Гражданской войной?
IV. Гражданская война. Союзы и союзники
Почему Красная армия победила своих противников в ходе Гражданской войны?
Прежде чем ответить на этот вопрос, необходимо сделать две важные оговорки.
Во-первых, Красная армия не победила всех своих врагов, иногда она терпела тяжелые и унизительные поражения.
Неудачей закончилась война с Польшей, которая — по замыслам большевиков — должна была стать первой фазой революционной войны в Европе. Не только с Советской Россией воевала эта возрожденная страна: поляки сражались с украинцами, литовцами, немцами, чехами и словаками, определяя тем самым рубежи нового государства, и только в последнем случае они не добились своего: Тешинская Силезия до 1938 года осталась за Чехословакией. Этнические конфликты переплетались во время этих войн с социальными и региональными, а проекты патриотической мобилизации были невозможны без масштабной внешней помощи и радикального социального реформирования; все это дает возможность описать этот клубок противоречий как «гражданскую войну в центральной Европе», именно так его характеризуют некоторые современные исследователи.[27] Польша в итоге стала важной региональной полиэтничной державой, возникшей на обломках трех империй.
Неудачей обернулись и попытки большевиков советизировать Прибалтику, продолжавшиеся до 1924 года (попытка коммунистов организовать восстание в Эстонии). Пограничные конфликты с Финляндией в основном закончились подписанием в октябре 1920 года мирного договора, который был более выгоден Хельсинки, хотя финские добровольцы участвовали в восстаниях в Карелии в 1921—1922 годах.
Во всех этих случаях большевики предлагали свои варианты национальных проектов, желая создать социалистические республики с помощью Красной армии, но эти планы были сорваны вооруженным сопротивлением внутренних сил, получивших существенную внешнюю поддержку (германская армия, немецкие добровольческие корпуса, британский флот).
Во-вторых, на вопрос, поставленный в начале этого параграфа, очень сложно ответить. Историки редко могут точно выявить причины каких-то событий: нередко хронологическая последовательность событий субъективно воспринимается и описывается как причинно-следственная связь, а сосредоточение внимания на каком-либо одном факторе заставляет недооценивать иные. Наши ответы на вопрос «Почему?» всегда уязвимы для критики, да порой они определяются нашими взглядами.
И все же мы с большой долей уверенности можем дать ответ на вопрос о причинах побед красных, и его давали уже многие современники, принадлежащие к разным политическим лагерям: успехи Красной армии определялись ее значительным количественным превосходством.
Мы знаем немало случаев, когда в ходе Гражданской войны, особенно на ее начальном этапе, сравнительно небольшие соединения добровольцев могли с успехом действовать против многочисленных сил врага и даже атаковать его — сказывалась боевая подготовка бойцов, слаженность частей и подразделений, профессионализм командования, боевой дух… Но все же численное превосходство Красной армии со временем становилось таким, что это обстоятельство становилось решающим фактором. Уже в 1918 году большевики, даже не предполагая первоначально, что им придется вести масштабную гражданскую войну, поставили задачу создания миллионной армии — ввиду того, что нельзя было исключать нового наступления Германии. Наступление это не последовало, но формируемые полки пригодились на фронтах Гражданской войны. В 1920 году у красных была уже пятимиллионная армия. Не все эти обладатели красноармейских пайков были настоящими бойцами, но в действующей армии находилось достаточно, чтобы успешно наступать, имея количественное превосходство. В армии адмирала А. В. Колчака было 350 тысяч, и немалую часть этих войск он должен был использовать против нарастающего партизанского движения, которым руководили полевые командиры разного толка: эсеры, левые эсеры, максималисты, анархисты. Были, разумеется, среди сибирских партизан и большевики, но порой они весьма отличались от коммунистов европейской части России: неудивительно, что часть из них впоследствии участвовала в антисоветских восстаниях. Но во время борьбы против Колчака эти разнообразные полевые командиры сотрудничали.
В армиях А. И. Деникина, наступавшего в 1919 году на Москву, было всего примерно 150 тысяч бойцов. Из них только треть действовала на главном московском направлении, где им противостояли элитные соединения Красной армии, включая латышскую стрелковую дивизию. Оппоненты из стана белых критиковали Деникина за то, что он не сконцентрировал силы на главном направлении, но во многом его действия были вынужденными.
На Украине Деникину противостояли украинские войска, достичь соглашения с С. Петлюрой было невозможно. В тылу белых действовали партизанские отряды Н. Махно, угрожающие не только базам, но и штабам белых, против них были брошены весьма боеспособные части, которые пригодились бы на московском направлении. Вооруженный конфликт белых с Грузией из-за Сочинского округа привел к тому, что и там нужно было держать значительный заслон. Многочисленные дезертиры пополняли всевозможные отряды зеленых, которые также создавали проблемы для тылов белых. Борьба с горцами в некоторых районах Северного Кавказа отвлекала тоже немало сил. К горцам присоединялись отступавшие красноармейцы и дезертиры из Белой армии. Даже с кубанскими казаками, войсковые части которых составляли не менее трети сил белых на Юге, Деникин вступил в конфликт (один из политических лидеров кубанцев был казнен белыми), что сказалось на боеспособности кубанцев, которые и так не хотели уходить далеко от родных станиц и дезертировали из действующей армии.[28] Политические задачи, стоявшие перед Деникиным, нельзя назвать простыми. Ни кубанские, ни грузинские, ни украинские, ни кубанские политики не были простыми партнерами по переговорам, их не отличали ни опытность, ни терпение. Сложными переговорщиками были и поляки, которые фактически установили вре´менное перемирие с красными, что позволило последним перебрасывать резервы на более опасные фронты. Поляков Деникину, казалось, легче было понять: полькой была его мать, и сам он хорошо говорил по-польски и дружил в детстве с польскими одноклассниками. Однако и его собственные взгляды русского патриота-державника, и убеждения его офицеров не позволяли ему идти на уступки, даже на уступки вре´менные. Они пришли в Белую армию, чтобы сражаться за «единую и неделимую» Россию, это было стержнем их мировоззрения, тут никакие компромиссы были невозможны. Немалая часть белых офицеров была уроженцами малороссийских губерний, для них сторонники украинской независимости были «мазепинцами», врагами чуть ли не более опасными, чем большевики. Даже если «мазепинцы» были их собственными родственниками… Их патриотическое сознание было более острым, чем у уроженцев центральных русских губерний.
Большевики же, в отличие от белых, создавали разнообразные союзы разного уровня, иногда это были вре´менные соглашения со вчерашними противниками, которые вскоре вновь становились врагами. На время они забыли про убитых махновцами и другими атаманами комиссаров, чекистов и продотрядовцев… На время забыли про «реакционную сущность» «мусульманского духовенства», коммунисты деньгами и оружием поддерживали отряды горцев, возглавляемые муллами, а ученики исламских религиозных школ записывались в них целыми классами. В Шариатской армии, созданной религиозными авторитетами, появилась особая дивизия, которую возглавляли большевики, ушедшие в горы во время наступления белых.[29] Вре´менным союзникам Москва поставляла оружие и деньги, в последних недостатка не было: экспедиции заготовления государственных бумаг, находившиеся на советской территории, без остановки печатали и «керенки», и пользовавшиеся еще большим спросом «николаевские» деньги…
Особым испытанием для большевиков была ситуация на Украине. Им приходилось бороться и с армией Украинской республики, которую именовали «петлюровской», и с разнообразными атаманами, контролировавшими немалые территории, и с бандитами разного толка. Некоторые полевые командиры переходили на сторону красных, а потом меняли фронт, некоторые проделывали эту процедуру не единожды. Даже с радикально настроенными украинскими социалистами, враждовавшими с Петлюрой, которого те называли «контрреволюционером», местные коммунисты не смогли сначала наладить отношения, и они участвовали в антисоветских восстаниях, иногда используя «советские» лозунги.