— А вы уверены, хозяин, — спросил Бруно, — что мы не ошиблись дорогой? Это в самом деле столица Турции? Вдруг мы уехали в противоположную сторону, и это вовсе не Золотой Рог, а Темза со своими бесчисленными пароходами? Смотрите, вон та мечеть — не Святая София, а Святой Павел! Это Константинополь? Никоим образом! Это Лондон!
— Успокойся, Бруно, — похлопал слугу по плечу ван Миттен. — Мне кажется, что ты слишком нервничаешь для голландца. Будь спокойным, терпеливым, флегматичным, как твой хозяин, и не удивляйся ничему. Мы покинули Роттердам из-за… того, что ты знаешь…
— Да! Да! — поспешил согласиться Бруно.
— Мы добирались через Париж, Сен-Готард[42], Италию, Бриндизи[43], Средиземное море, и нет оснований полагать, что транспортный пакетбот[44] доставил нас после восьмидневной поездки на Лондонский мост, а не на мост Галаты.
— Однако… — попытался возразить слуга.
— Прошу, даже приказываю тебе не допускать таких шуток в присутствии моего друга Керабана. Обидится, чего доброго! Начнет спорить, заупрямится…
— Постараюсь, хозяин, — ответил Бруно. — Но раз уж нельзя здесь освежиться, то, я думаю, закурить трубку не возбраняется? Вы не возражаете?
— Нет, Бруно. Для меня, торговца табаком, нет ничего более приятного, чем вид человека с трубкой. Жаль, что природа дала нам только один рот. Правда, есть еще нос, чтобы нюхать табак…
— И зубы, чтобы его жевать, — дополнил Бруно. Разговаривая таким образом, он набил свою огромную трубку из раскрашенного фарфора, зажег и с видимым удовольствием сделал несколько затяжек.
В этот момент на площади появились уже знакомые нам приятели — турки, которые протестовали против ограничений рамадана. И тот из них, который не постеснялся закурить сигарету до заката, заметил Бруно, прогуливающегося с трубкой во рту.
— Ей-богу, — сказал он своему спутнику, — вот еще один из этих проклятых иностранцев, он осмеливается пренебречь запрещением Корана! Я этого не потерплю…
— Потуши, по крайней мере, свою сигарету, — заметил второй.
— Да.
И, отбросив сигарету, он направился прямо к достойному голландцу, никак не ожидавшему подобного вмешательства.
— С пушечным выстрелом, — процедил сквозь зубы турок и грубо вырвал у чужестранца трубку.
— Э, моя трубка! — запротестовал Бруно. Хозяин безуспешно пытался удержать его.
— С пушечным выстрелом, христианская собака!
— Сам ты — турецкая собака!
— Спокойно, Бруно, — урезонил его ван Миттен.
— Пусть он, по крайней мере, отдаст мою трубку! — кипятился Бруно.
— С пушечным выстрелом! — повторил турок в последний раз, и трубка исчезла в складках его кафтана.
— Пошли, Бруно, — сказал ван Миттен. — Никогда не нужно оскорблять обычаи страны, по которой путешествуешь.
— Воровские обычаи!
— Пошли, говорю я тебе. Мой друг Керабан не появится на этой площади раньше семи часов. Продолжим прогулку; придет время, и мы встретимся с ним.
И ван Миттен увлек за собой Бруно, вконец раздосадованного потерей трубки, которой он, как заядлый курильщик, очень дорожил.
А в это время турки говорили друг другу:
— Эти иностранцы думают, что им все можно.
— Даже курить до захода солнца!
— Дать тебе огня? — спросил один.
— Давай, — ответил другой и зажег сигарету.
Глава вторая,
В то время, как ван Миттен и Бруно шли по набережной Топ-Хане, некий турок появился со стороны моста Валиде-Султане, соединяющего Галату через Золотой Рог со Старым Стамбулом, быстро обогнул угол мечети Махмуда и остановился на площади.
Было шесть часов. В четвертый раз за день муэдзины[46] поднялись на балконы минаретов. Их голоса медленно плыли над городом, призывая правоверных к молитве и посылая в пространство священную формулу: «Ля иляха илля-ллах ва Мухаммадум расулю-ллах!» («Нет никакого божества, кроме Аллаха, и Мухаммад — посланник Аллаха!»)
Турок оглядел редких прохожих, а затем стал нетерпеливо всматриваться в улицы, выходящие на площадь, стараясь увидеть, не идет ли тот, кого он ожидал.
— Этот Ярхуд не придет-таки, — бормотал турок. — Хотя и знает, что обязан быть здесь в условленный час.
Он прошелся еще несколько раз по площади, приблизился к северному углу казармы Топ-Хане, посмотрел в сторону мастерской по литью пушек, топнул ногой как человек, который не любит ждать, и вернулся к кофейне, в которой напрасно надеялись отдохнуть ван Миттен и его слуга. Затем незнакомец присел к одному из свободных столиков, ничего не прося у хозяина, так как хорошо знал, что еще не наступило время для подачи разнообразных напитков оттоманских винокурен.
Этот турок был не кем иным, как Скарпантом, интендантом господина Саффара — богатого оттомана, жившего в Трапезунде[47], той части азиатской Турции, которая образует южное побережье Черного моря. Господин Саффар путешествовал по южным районам России. Побывав затем и на Кавказе, он собирался вернуться в Трапезунд, в полной уверенности, что Скарпант, которому он не так давно кое-что поручил, добился полного успеха. Саффар никогда и мысли не допускал, что кто-либо из служащих может потерпеть неудачу при выполнении важного задания. Его задания! Он любил показывать могущество, которое всюду и везде давали ему деньги, что называется, распускал павлиний хвост, с той характерной хвастливостью, что присуща малоазиатским набобам. Интендант его, о котором уже упоминалось, был, в свою очередь, человеком дерзким, не отступающим ни перед какими препятствиями, готовым правдами и неправдами удовлетворять любые прихоти своего хозяина. Именно для этого Скарпант прибыл в этот день в Константинополь и ждал теперь в условленном месте некоего мальтийского[48] капитана — субъекта такого же сорта, что и он сам.
Этот капитан, по имени Ярхуд, командовал тартаной «Гидара» и регулярно плавал по Черному морю. Кроме обычной коммерции, он занимался и гораздо менее благовидной торговлей — черными рабами из Судана, Эфиопии или Египта, а также черкесскими и грузинскими невольниками. Рынок для такого рода сделок находился как раз в квартале Топ-Хане, а правительство очень мило закрывало на это глаза.
Итак, Скарпант ждал, а Ярхуд все не появлялся. И хотя внешне интендант продолжал оставаться невозмутимым, в нем уже начинало закипать раздражение.
— Где эта собака? — бормотал он. — Не наткнулся ли капитан на какую-нибудь неожиданность? Он должен был покинуть Одессу позавчера! Ему полагалось бы уже быть здесь, на этой площади, в этой кофейне, в этот назначенный мною час!
Пока он все больше выходил из себя, на углу набережной появился некий мальтийский моряк. Это и был Ярхуд. Посмотрев направо и налево, он заметил Скарпанта. Тот сразу же поднялся, вышел из кофейни и направился к капитану «Гидары».
— Я не привык ждать, Ярхуд! — сказал Скарпант тоном, в значении которого невозможно было ошибиться.
— Пусть Скарпант простит меня, — ответил Ярхуд, — но я прилагал все старания, чтобы не опоздать.
— Ты только что прибыл?
Только что, по железной дороге Янболи — Адрианополь[49], и если бы поезд не задержался…
— Когда ты покинул Одессу?
— Позавчера.
— А твое судно?
— Оно ожидает меня в порту Одессы.
— Ты уверен в экипаже?
— Абсолютно уверен! Это — мальтийцы, как и я, преданные тем, кто им хорошо платит.
— Они будут тебе повиноваться?
— В этом, как и во всем.
— Хорошо! Какие у тебя новости, Ярхуд?
— Одновременно хорошие и плохие, — ответил капитан, немного понизив голос.
— Выкладывай сначала плохие, — потребовал интендант.
— Молодая Амазия, дочь банкира Селима из Одессы, должна скоро выйти замуж. Теперь из-за этого будет гораздо больше трудностей с похищением. И нужно поторопиться!
— Этого замужества не будет, Ярхуд! — воскликнул Скарпант немного громче, чем следовало. — Нет, клянусь Мухаммадом[50], оно не состоится!
— Я не говорил, что оно состоится, Скарпант, — ответил Ярхуд, — а лишь сказал, что замужество должно состояться.
— Пусть так, — ответил интендант, — но не пройдет и трех дней, как господин Саффар узнает, что эта девушка отплыла в Трапезунд. Если это кажется тебе невозможным…
— Я не утверждаю, что это невозможно, Скарпант. Деньги и дерзость чего не смогут? Просто теперь обделать дельце будет труднее, вот и все.
— Труднее! — ухмыльнулся Скарпант. — Разве это — первый случай, когда турецкая или русская девица исчезает из отчего дома в Одессе?
— И не последний, — заметил Ярхуд. — Или капитан «Гидары» ничего не смыслит в своем деле.
— А кто собирается жениться на молодой Амазии? — спросил Скарпант.
— Один молодой турок из ее же рода.
— Одесский турок?
— Нет, константинопольский.
— Его имя?..
— Ахмет.
— И что он представляет собой?
— Племянник и единственный наследник богатого негоцианта из Галаты, господина Керабана.
— А чем занимается этот Керабан?
— Торговлей табаком. На этом он сколотил неплохие денежки. В Одессе у него есть корреспондент[51] — банкир Селим. Они ведут вместе большие дела, частенько посещают друг друга. Благодаря этому Ахмет и познакомился с Амазией. Ну а дальше отец девушки и дядя молодого человека решили их поженить.
— Где должна состояться свадьба? — спросил Скарпант. — Здесь, в Константинополе?