Что тоже поседела от печали,
Кричали орнитологи «ура»
И вслед мне что-то твердое бросали…
Марат Каримов
Уфимский поэт и писатель-юморист. Автор нескольких книг стихов и книги юмористических рассказов «Министр по делам редиски», изданной в «Библиотеке «Крокодила».
— Агай-эне,[1] времени у нас в обрез, а вопрос, что нам предстоит обговорить, очень важный, в выступлениях будьте деловито кратки, с ходу берите быка за рога, — предупредил заведующий фермой Абсар. — Рассусоливать нечего, подготовка к зимовке — дело нешуточное. Надо всесторонне обдумать и высказать свои деловые предложения. Как говорится, одна голова хороша, а три-четыре — тем более. Кто желает высказаться? Миндиян-агай, с вас, может, начнем?
Сидевший на корточках у порога красного уголка Миндиян в это время был занят своим делом: медленно перекатывал между указательным и большим пальцами папиросу, собираясь закурить, но, услышав обращение к себе, проворно сунул ее за ухо и откашлялся.
— Ты правду говоришь, Абсар-туган,[2] много дел еще нам предстоит переделать. Навоз вывезти надобно, крышу починить. Бревна следует привезти. Всего и не перечислишь, что нужно: и гвозди, и шифер, и стекло, и прочее тому подобное… К слову сказать, единственное застекленное окно телятника кто-то снова разбил. Опять вставлять стекло надо…
Давая понять, что на этом закругляется, Миндиян еще раз основательно прокашлялся и, достав из-за уха папиросу, заново принялся мять ее в пальцах.
— Виновного далеко искать нечего, — подала голос доярка Шатура. — Это не иначе как проделки Салихьяна, сына Бадернисы. Без рогатки он на улицу и не показывается. Уличный разбойник — да и только…
— Значит, таким его школа воспитывает, — возразила Мунавара, не отрываясь от вязки шерстяных носков. — Все про педагогику твердят, уму-разуму наставляют. А хулиганам плевать на эти наставления! Да и на педагогику эту!
— Когда мы без штанов бегали, вот тогда и была настоящая педагогика! — подал голос из дальнего угла пастух Хазиахмет. — Стеганет отец по загривку чересседельником — целый месяц, бывало, помнишь этот воспитательный момент. А сейчас не тронь его, сорванца! Словом воспитывай да лаской приваживай. А он, того и гляди, сам тебя поколотит.
— Как был ты отсталым элементом, таким и остался! — вспылила Шатура. — Школа-то тут при чем? Она плохому не научит. Всем известно… Ой, шайтан за язык потянул!
Она смущенно умолкла.
— Уж ежели начала, договаривай! — все впились глазами в Шатуру.
Заприметив, что кое-кто одобрительно смотрит на нее, Шатура осмелела:
— Раз уж заикнулась, доскажу до конца. Беда в том, что мальчишка без отца растет. Девочки, известное дело, К матери льнут. А вот парнишке непременно отец нужен… А у нас (простите за откровенность!) сплошная безотцовщина началась. Гайния с нижнего конца тоже на днях из больницы вернулась с ребенком в подоле. Свихнулись с истинного пути наши молодайки. Ни в чем мужчинам отказать не могут.
— Пустое мелешь, — бросила Мунавара, — есть у этого мальца отец.
— Кто? Кто отец-то? — заволновалось собрание.
— Как кто? В прошлом году заезжая бригада телятник строила. Был там парень такой, черноусый…
— Ха-ха-ха! Шабашников-то было шестеро. И почти все с усами. Ты кого имеешь в виду: Арона или Карапетяна?
Заведующий фермой с интересом ждал новых подробностей, но, чувствуя, что собрание пошло по незапланированному руслу, попытался тем не менее вернуть бразды правления в свои руки:
— Что же это вы, агай-эне, кхым… кхым… кажется, мы несколько отклонились от генеральной линии. На повестке дня — вопрос о зимовке скота…
— Да не красней ты, Абсар, никто же тебя не подозревает, — подала голос одна из женщин.
— Ну и что с того, что он заведующий фермой, зачем выгораживаешь? — отрезала другая. — А-а-а, устыдилась все-таки, знать, лишнего сенца собралась урвать?
— А твой муж — грабитель лесной! С чьего позволения он приволок во двор сруб для бани?! Или, может, на собственном огороде лес вырастил?
— Кто видел? Говори, кто это видел?
— Не видели бы — разговору бы об этом не было! Вся родня ваша одним миром мазана. Жулики да прохвосты!
— Зато ваша порода — скупердяйская! Зимой снега не выпросишь. У вас от жадности-то мозги высохли. Потому что куриными мозгами питаетесь.
— Слышите, агай-эне, у всех на виду распоследними словами позорит. Я такого не потерплю! В суд подам! В товарищеский суд!..
— Угомонитесь же! — Абсар, выведенный из терпения, стукнул кулаком по столу.
— Не угомонюсь. Как я такое себе могу позволить! Пусть Шатура перестанет.
— Не перестану. Прямо у всех на глазах меня поносит. Шепни ты мне наедине — еще куда ни шло! А ты перед всем честным народом языком, как мочалкой треплешь!
— Уж такая я есть — и за спиной, и в глаза всегда режу одну правду-матку.
— Агай-эне, будьте свидетелями, она снова оскорбила мою беспорочную личность. Я собственнолично к тебе обращаюсь, Абсар!
— Что ты хочешь сказать?
— Как что? Ты ведь у нас — председатель товсуда, товарищеского, имею в виду. Миндиян с Хазиахмет-агаем — его полномочные члены. Вот я и требую — немедленно открывай свой суд!
— Но ведь, агай-эне, на повестке дня совершенно иной вопрос! Мы же должны говорить о зимовке скота…
— Скот твой никуда не убежит, а вот Мунавара от слов своих может ускользнуть, отказаться. Она вертихвостка известная, что налим, увертливая.
— Но ведь, агай-эне, на повестке дня…
— Давай, давай, Абсар, куй железо, пока горячо, — заинтересованно загалдела публика, настаивая на своем. — Раз суд, пусть будет суд! Пусть восторжествует правда, а несправедливость будет посрамлена. Окончательно и бесповоротно!
— Ну, если общество настаивает, — начал чесать затылок Абсар. И, окончательно решившись, гаркнул:
— Итак, агай-эне! Внеочередное заседание товарищеского суда считаю открытым! На повестке дня…
Перевел с башкирского Сагит Сафиуллин
Сергей Бурцев, Искандер Садриев
Пермские юмористы. Как и большинство соавторов — это люди совершенно разные. Бурцев — выше, Садриев — тоньше, Бурцев — моложе, Садриев — подвижней, Бурцев работает строителем-монтажником, Садриев — корреспондентом областной газеты «Звезда». Общее же в них то, что оба носят очки и смотрят через них на окружающий мир с улыбкой.
Раньше Семен Урдюков эту штуку и не замечал. Стоит себе железяка какая-то — и пусть стоит. Значит, нужно. Пройти есть место. Боком. А тут машину дров достал. Машина не проедет, она боком еще шире.
Пошел Семен в контору, у чьего забора эта штуковина разместилась. Прямо к директору. Так и так, говорит, забирайте свою технику. Мешает.
— Какую технику? — удивился директор. И вызвал главного инженера.
Вдвоем они долго смотрели из окна на железяку, помешавшую Семену, а потом вызвали вахтера.
— У нас кто-нибудь что-нибудь выносил? — спросил директор.
— Ни в жисть, — ответствовал вахтер и, не просыпаясь, ушел на пост.
— Ну вот, — обрадовался главный инженер. — Соседская, видимо.
И он кивнул на другую сторону дороги. Соседский начальник самолично вышел посмотреть на безобразие.
— Нет, — сказал он, — у нас пропали инвентарные номера К-587 и Ш-023. А на этом и номера-то нет. Ты, паря, топай-ка к дорожникам. Они в том квартале асфальт здесь укладывали. Да и по виду железяка ихняя.
Дорожно-строительный начальник аж завибрировал от радости:
— Где он, где? Мы его никак списать не можем! Слушай, а резину с него не посымали?
— Не было на нем резины, — сумрачно сказал Семен. — Одно железо…
— Не было, говоришь? — сник дорожник. — Тогда это не наше. У нас с резиной было… Ежели где найдешь, звони. А насчет этой к газовикам сходи. Они после нас трубы прокладывали, раззявы.
Газовик сразу разочаровал Семена, заявив:
— Если это наше, то там еще и трубы должны лежать. Полтораста погонных метров. Без труб не возьму.
Зайдя еще по четырем адресам, Семен махнул на все рукой и заявился в «Утильсырье».
— Ничейная железяка, — соблазнял он приемщика. — Пудов на страшнопредставитьсколько. Забери!
— Не могу. Ничейную — не могу. Вот кабы чья-то…
Семен закручинился. Ноги сами занесли его в мужской отдел «Гастронома», и через час он был готов. Боком мимо железяки протиснуться не удалось. Он молча бил ногами штуковину, потом заплакал и уснул на ее холодной груди.
Утром его разбудил шурин:
— Слазь, мне домой пора ехать. Погостил — и довольно.
— Еще поживи! Не чужой ведь…
— Не могу. Вот из-за этой чурки. Слазь-ка, заводить пора.
— Так это твоя?!
— Не пешком же к тебе восемь километров отмахал. Вот на нем. Экспериментальный. «АЭЗП» кличут. Автомат экстренной заточки пил. Чай, меня с ним уж потеряли.
Он обнял Семена, лихо вскочил на железяку и дал газу.
— Как же, потеряли! — пробурчал Семен и, сплюнув, пошел за дровами.
Алексей Генкин
Машинист котла теплоцеха Красноуральского медеплавильного комбината. Тут бы, казалось, не до шуток, а поди ж ты…
Стены обеденного зала, в котором проходило собрание сотрудников столовой, буквально сотрясались, а в соседнем варочном цехе тревожно позвякивали о плиту пустые алюминиевые кастрюли. Насколько все были взволнованы, можно судить уже по тому, что на заседание явился даже гардеробщик Ершов.
— Товарищи! — поднял руку председатель. — Я, конечно, понимаю, такое всегда волнует, и все же прошу успокоиться и соблюдать порядок.