Плотно прикрыв за ней дверь, Кульков сел в кресло, включил телевизор и погрузился в захватывающие приключения Незнайки и его друзей…
Агиш Гирфанов
Писатель из Уфы, автор сатирических повестей «Пузыри славы» и «Пятый зуб мудрости», откуда мы узнаем о том, что он презирает славу, зато любит анатомию.
Перевели меня на новую должность — заведующим мастерскими назначили. Сидел я тогда в кабинете, со своим предшественником и принимал от него дела: бумаги разные, докладные-накладные и другую документацию. И вдруг вижу меж прочих бумаг папку со странным грифом: «Зубы Адельгарея». «Что за зубы? — думаю. — Что за связь между слесарной мастерской и зубами?» Бывший заведующий заметил мое смущение и, смеясь, постучал пальцем по папке:
— Тут сорок один зуб слесаря Адельгарея Сахипгареева. Тебе их на лечение оставляю…
Загадочная фраза меня, признаюсь, заинтересовала, и однажды утром я с волнением открыл таинственную папку. Сверху лежали дневниковые записи бывшего заведующего. Любопытные записи.
Первая:
«Тринадцатый зуб выдернули сегодня бедному Адельгарею. Звонил он мне. «Не могу, — говорит, — на работу выйти, щека распухла, во рту горит…»
Вторая:
«У Адельгарея нет уже двадцати шести зубов. Но в столовой случайно увидел, как он рагу ел. С таким треском грыз кости, что стекла в окнах дрожали. Начал сомневаться…»
Третья:
«Хотел было от души пожалеть беднягу, потерявшего последний тридцать второй зуб. Но сегодня Адельгарей смеялся при мне. Не зубы у него, оказывается, а якутские алмазы. Значит, водит меня лодырь вокруг пальца…»
Кроме дневников папку распирала кипа объяснений Адельгарея. И все — одного фасона.
Первая объяснительная:
«Вчера не мог выйти на работу — дергал зуб мудрости. Весь день валялся дома…»
Вторая:
«В прогулах виноват зуб мудрости. Два дня удалял его амбулаторно…»
«Вот нахал, — возмутился я. — И куда начальство смотрит?!» Дай-ка, думаю, вызову его к себе, посмотрю, что за фрукт этот Адельгарей. Только потянулся к телефону, как тот сам затрезвонил.
— Товарищ заведующий, — прошипела трубка. — Сегодня не могу выйти на работу. Зуб дергаю…
— Адельгарей, — говорю, — что же это у тебя язык к зубам липнет?
— Не могу отрицать: для успокоения принял двести пятьдесят.
— Будь добр, — говорю ему, — зайди завтра, потолкуем…
На следующий день пригласил к себе профорга — так официальнее. Ждем, значит, Адельгарея. Вошел он без стука.
— Можно? — и в дверях показалась припухшая физиономия.
Вопрос я поставил ребром:
— Откройте рот, Сахипгареев.
— Ва-а! — промычал тот и отрицательно мотнул головой.
— Вызывай врача, — кивнул я профоргу на телефон.
Адельгарей покраснел, как спелый помидор, и признался, что боль вроде утихает…
— Ну коли так, — говорю, — желаем все-таки полюбоваться твоими зубами.
— Считай, — сказал я профоргу, когда Адельгарей открыл рот.
— Налицо двадцать семь штук, — радостно крикнул профорг. — Только лишь пяти зубов не хватает!
— Отлично, — говорю я ему. — Пиши акт о наличности. Будем лечить оставшиеся зубы. Вместо пилюль — строгий выговор тебе, Адельгарей.
Акт мы скрепили подписями и пришили к делу «Зубы Адельгарея». И вот уже полгода, как оно лежит в моем столе нетронутым. Вылечили мы ж таки парня…
Перевел с башкирского Сагит Сафиуллин
Дмитрий Клещев
По образованию — журналист, по должности — референт Свердловской областной организации общества «Знание», по призванию — поэт-сатирик.
В свой час предсмертный размышлял философ:
«Пускай извилист был мой путь земной,
Пускай завистлив был я и заносчив,
Бил под микитки спорящих со мной,
В науке занял место не по праву
(Жил хитрым лисом не в своей норе);
Из-за угла ловил чужую славу,
Как кур воруют на чужом дворе.
Увы, все так!.. Но слезы лить не будем,
Ведь я вернусь в сей мир, как в отчий дом,
И уж теперь приду на радость людям
Росинкою иль хлебным колоском».
Природа-мать! Не дай тому свершиться!
Прегорек будет хлеб из той пшеницы.
Когда, мужья, сойдемся для беседы,
В галактиках блуждая допоздна, —
Не Аэлита нам несет обеды,
А, по земным понятиям, жена…
Когда, друзья, мы с лучшим другом в ссоре
(На что порою тянет сатана),
То к примиренью нас склоняет вскоре
Не папа римский, а она, она…
Когда, друзья, по поводу любому
Спешим взбодриться рюмкою вина,
То, тепленьких, встречает нас у дома
Не ангел кроткий, а она, она…
Историки твердят порой украдкой,
Что был когда-то, сотни лет назад,
Век золотой… век мира и порядка…
По-моему, то был ма-три-ар-хат.
Алексей Пляхин
Родился в Курганской области и живет в Кургане. Член Союза писателей СССР. Человек вообще-то серьезный, но, узнав про «Урал улыбается», не смог не улыбнуться и он.
Он целует ту, целует эту…
Он целует ту, целует эту.
И ведь — это в жизни,
не в кино.
Правильно: сатирику, поэту
Он в печенку въелся уж давно.
Этот — из красавцев-сердцеедов,
У которых чести никакой,
Кто, сегодня одержав победу,
Завтра помышляет о другой,
Молодцом идет по белу свету
От того до этого крыльца.
Но когда целует ту и эту,
То его (заметим по секрету!)
Тоже ведь целуют, подлеца!
Я не курил вовек и не курю
Но, при антитабачной точке зренья,
Обязан вам сказать и говорю:
Не отрекайтесь от куренья!
Оно, порой, полезнее микстур,
Оно, порой, награда всем наградам:
Оно дает права на перекур…
А некурящий вкалывает рядом!
Николай Крутиков
Свердловчанин. Первую карикатуру опубликовал первого апреля 1975 года в газете «Уральский рабочий», на которой изобразил внешне порядочного человека, избивающего автомат только за то, что тот обделил его стаканом газированной воды без сиропа. С тех пор опубликовал во многих изданиях, в том числе зарубежных, немало смешных рисунков на темы не менее актуальные. За один из них получил на конкурсе в Японии медаль и премию.
Римма Мазитова
По специальности журналист. Юмористические рассказы публиковались в газете «Советская Башкирия», в журнале «Урал», в первом выпуске сборника «Урал улыбается».
Хорошая штука — разные кружки, общества, объединения! Массу полезных сведений почерпнуть можно, жизнь полнее раскрывается. Вот недавно сдох у меня любимый пудель Лерик. (Открыл, подлец, холодильник и сожрал недельный запас говяжьей печенки. Ветеринар сказал, что пудель умер «от удовольствия». До слез жалко собачку.) После этого я перестал посещать общество собаководов и перешел в клуб любителей философии.
Прихожу на первое занятие — я в секцию социологии записался — и попадаю на интереснейшую дискуссию. Вопрос ставится так: почему в отдельных учреждениях в отдельных случаях отдельные товарищи, мягко говоря, недостаточно благожелательны? Ваня Куржиков сразу закричал: «Потому что в человеке еще очень много от обезьяны! Пережиток темного прошлого». Тут все обиделись за обезьян. Поднялся дикий шум, и ведущему пришлось постучать по столу.
Последнее слово осталось за нашим руководителем, кандидатом философии. У этого кандидата интересная биография. Он с шестнадцати лет по настоящее время трудится в ресторане «Центральный». Начинал учеником, сейчас шеф-повар. Бесподобно жарит шашлыки. Так вот, у него хобби — неотвратимая тяга к философии. Из-за своего хобби он вечернюю школу окончил, заочный институт и аспирантуру. А началось с того, что забрел он как-то после работы в кружок и прослушал лекцию «Народонаселение, теория Мальтуса» и что-то там еще. Повар-философ нам все и растолковал. У человека, говорит, имеется некий уровень претензий, который всегда выше того, что данный индивидуум в силах достигнуть. Поэтому человек часто бывает неудовлетворен своим местом в жизни. Ну, например, официантка. В душе она, может, никакая не официантка, а солистка балета. Но посетитель кафе этого не знает. И вместо того, чтобы поднести ей цветы и поаплодировать, раздраженно стучит вилкой по тарелке и требует шницель. Разумеется, она оскорблена.
И так это он нам здорово объяснил, прямо глаза открыл. Я лично во многих явлениях с того дня стал разбираться правильней и глубже, чем прежде. Возьмем самый близкий пример. Пришел я с занятий домой не очень поздно, часов в одиннадцать. Жена как всегда не в духе. И вдруг меня озарило: у нее же другой уровень претензий! Я бухгалтер среднего роста, средней упитанности, с лысинкой, когда говорю — запинаюсь. Вообще-то я могу и не запинаться, а запинаюсь умышленно, чтобы обдумать, что я такое говорю. А ей хочется стройного, уверенного в себе спутника жизни, рокочущего приятным баритоном. Ну, ладно, думаю, с женой тут не финансовые операции, можно вовсе и не запинаться.
Встал на цыпочки, шапку мохнатую надвинул на брови, блеснул загадочно глазами и говорю приятным баритоном:
— Нюся, — говорю, — давай вместо пуделя заведем берберийского льва, это сейчас модно.
— Ой, — обрадовалась жена, — правда? — и чмокнула меня в щеку.