— В бидоне?!
— Да нет же, в сосуде!
— Ах вот оно что… — протянул Пумпонель. — А то я уж было подумал, что это наши коровы… Прогресс зашел так далеко!
— Ваше Величество, не извольте шутить! — встрепенулся Зоолог. — Дело и впрямь серьезное!
— Эту записку состряпал, конечно же, Тибатонг, — продолжал Цвенгельман. — Я всегда говорил, что он не в себе. Этот безумец пишет, что высидел Урмеля…
— Действительно, странно… — протянул Пумпонель.
— Да это бред сумасшедшего! — вскипел Цвенгельман. — После моих доказательств даже ребенку ясно: никаких урмелей не было и никогда не будет!
— Нда… — буркнул Король и отхлебнул чаю. Ученый спор его утомил. — А кто такой Урмель?
В ответ Цвенгельман принялся растолковывать Королю, что он думает об открытии профессора Тибатонга. Зоолог то и дело встревал и перебивал коллегу. Глава Зоопарка тоже шумел изрядно.
— Пока я своими глазами его не увижу — ни за что не поверю! — бушевал Цвенгельман. — А если там и впрямь завелась неопознанная зверушка, то она никакой не Урмель, и надо поскорее набить ее опилками. И отправить в Музей!
— Зачем опилками! Зачем в Музей! — кричал Глава Зоопарка. — Пусть лучше бегает по вольеру!
— Живой или мертвый, этот таинственный чудо-зверь должен быть наш! — заключил Зоолог.
Тютюнету Первый вскочил. Скуку его как рукой сняло.
— Грандиозно! — вскричал он. — Сим! Доставай пробковый шлем, заводи вертолет! Мы отправляемся на охоту! Я добуду этого зверя. Живым или мертвым. Благодарю вас, господа!
И Короля словно ветром сдуло. Господа обомлели. Им не понравилось, что Пумпонель даже не удосужился попрощаться. Да и кому же не хочется поохотиться с Королем?
Тем временем Урмель, ни о чем не подозревая, лежал в своей люльке на острове Хатихрю и агукал. А Хрюква качала гамак и ворчала:
— И когда же ты угомонишься-то! Такой детина вымахал — в люльку едва влезает!
Глава восьмаяУрмель растет
Ничто пока не омрачало ясного неба над колыбелью. Хрюква была горда. Малютка рос не по дням, а по часам, и вместе с ним росло его любопытство. Ходить он начал довольно быстро. Правда, пока путешествовал только по берегу, переваливаясь неуклюжим утенком. Но глядишь, недалек тот день, когда он сумеет взобраться на Высполпу!
С первых часов жизни Урмеля пичкали микстурой для развития мыслительных способностей, которую профессор изобрел в свое время для Хрюквы. Добавлялась она в банановое пюре, кокосовое молоко и тертые орехи — словом, во все, чем младенец питался.
Мало-помалу зверь обретал законченный облик. Вид у него оказался престранный. Ходил он на задних лапах, толстых и крепеньких. Мог, в случае чего, опереться на собственный хвост, как это делают кенгуру. Хвост вырос на славу, длинный и мощный. А вот ручки вышли короткие, зато с острыми коготками. Шея была почти такая же длинная, как и хвост, а голова походила на туго надутый воздушный шарик. Когда крошка гневался или капризничал — а такое случалось, на то он и крошка! — то казалось: еще немного, и шарик лопнет.
Но обычно глазки его блестели весельем, и он смешно шевелил аккуратными круглыми ушками — потеха, да и только! К тому же он весь был покрыт зеленоватыми чешуйками. Да, и вот еще что. Из спины у него пробивались крылышки! Дни и ночи профессор гадал, будет ли Урмель летать. Этот вопрос мучил его еще в ту пору, когда Урмель существовал только в его уме. Летали ли древние урмели, или их крылья были сродни тем худосочным отросткам, какие мы наблюдаем сегодня у страусов и пингвинов? (У ископаемой птицы дронт тоже, кстати сказать, имелись похожие.)
Когда Урмелю стукнуло шесть — разумеется, в переводе на человеческий возраст, — профессор решил, что пора ему учиться говорить. Для начала он спустился на берег, поближе к люльке. Тим Кляксик притащил туда стул поудобнее. А чтобы профессору не напекло макушку, умелец соорудил нечто вроде зонтика. Из тряпки в красненький цветочек.
— Профессор! — заголосила Хрюква. — Да это же занавеска из твоего кабинета! Этот негодник ее разодрал!
— Возможно… — смущенно пролепетал Тибатонг. — Весьма сожалею. Я упустил этот факт из виду.
— Ужасно. А глаза-то тебе на что? — тяжко вздохнула Хрюква. — Пора мне снова заняться порядком, уФ-уФ.
— Займись немедленно! — посоветовал Тибатонг. Он был рад, что останется с Урмелем наедине.
Хрюква пошла в дом заниматься уборкой.
Но едва она скрылась из глаз, как Урмель завыл. Примерно так: «УаУаУаУыУыУыАуАуАуЫуЫуЫ!»
— Силы небесные! — простонал Тибатонг. — Хорошенькое начало…
Но Хрюква не дала сбить себя с толку. Урмель уже достаточно взрослый, чтобы побыть без нее.
Тибатонг уселся на стуле в теньке и подождал, пока вой сменится всхлипами.
— Дружочек! — сказал он несчастному крикуну. — Открой, пожалуйста, рот — вот так — и скажи: а-а-а-а!
— ААААААААА!!! — заорал Урмель.
— Хорошо, — поморщился профессор. — Для начала весьма недурственно. А теперь повторяй за мной: МА-МА.
— УУУУУУУУУ!!! — завыл Урмель.
— Прекрасно. УУУУУ — это прекрасно. Скажи-ка еще разок: у-у-у-у-у!
— Ииииийийийи… — захныкал Урмель.
— Тгудно, пгофессог, да? Упьямится? — заклекотал с дерева Шуш-Башмак.
— Лиха беда начало! — важно заметил Пинг.
— Поначалу яжжжык шшшломаешь. А потом ничччего! — добавил Вава.
Крошка пришел в восторг от этой беседы. Он вытянул длинную шею, подмигнул китоглаву, скосил глаз на Ваву и Пинга. И, очень довольный, захлопал крыльями.
— Способности есть, — заключил профессор. — Гласные он без труда усвоит. Просто пока он не может сосредоточиться.
Тут с вершины горы Высполпу донесся душераздирающий вопль.
— Батюшки! — спохватился профессор. — Похоже, Хрюква нашла под кроватью гнездо, которое Пинг свил давеча из моих белых рубашек.
— Ракуфффку! — поправил профессора Пинг.
— Хрюкве не важно, гнездо это или ракушка… — вздохнул Тибатонг. — Хрюкву волнуют рубашки.
— А как же моя Ракуфффечка? — захныкал Пинг.
— Поднимусь-ка я в дом! — Тибатонга одолевали дурные предчувствия.
Поспешным шагом профессор направился вверх по тропинке. Но едва он скрылся за бамбуковой рощицей, как раздался радостный писк:
— Хи-хи-хи! Я очччень хи-хи-хитрый!
— Прррофессор, прррофессор! — закаркал Шуш. — Урррмель заговорррил!
— Фу! Ябеда! — негодующе прошипел обитатель люльки.
Глава девятаяПинга обидели
Поднимаясь по тропинке к дому, профессор слышал непонятный шум, доносившийся из раскрытых окон. Какой-то грохот, шарканье, скрипы… Это Хрюква, шумно пыхтя, двигала в доме столы и стулья. С ведром в зубах она выскочила на порог, и под ноги Тибатонгу вылилась неаппетитная бурая жижа. Он залепетал было извинения, но она оборвала его на полуслове.
— Молчи уж лучше, уф-уф! — заворчала она. — Все даже хуже, чем я ожидала. Тебя ни на секунду нельзя оставлять без присмотра. Звери сразу садятся тебе на шею. Или, может, это ты сам вытащил все свои рубашки и валялся в них под кроватью?
— Нет. Это Пинг устроил себе ракушку. Я ему разрешил! Но знаешь, что случилось на берегу? Урмель заговорил! Красота, верно?
— Да уж слышала я, как он вопил, — хмыкнула Хрюква. — Уа-уа! Этим ты меня не подмаслишь!
— Он сказал «мама»… — присочинил Тибатонг.
— Кому сказал? Тебе сказал?! И ты молчишь?!!
Хрюква перемахнула через ведро и галопом помчалась с горы. Хвостик крючком так и пружинил. Напролом, ломая бамбук, точно за нею гнался пчелиный рой, она кинулась к люльке.
— Родной! — завизжала Хрюква. — Ты правда сказал «мама»?
— Мямя… — проскулил жалобно Урмель.
— Ах, как прелестно! Мама…
Это был самый счастливый день Хрюквиной жизни…
Но все же она решила не оставлять больше профессора одного в доме. Начался переезд. Всем пришлось принимать в нем участие. Урмельский гамак и зонтик от солнца остались на берегу. Всегда приятно обнаружить на пляже гамак и зонтик от солнца. Но разного другого барахла набралось достаточно, и каравану пришлось попотеть, поднимая в гору разнообразные тяжести — прежде всего, конечно, Почивальную Бочку.
В бывшем классе Хрюква оборудовала для Урмеля детскую. Тим Кляксик снял вывеску, которая висела над дверью, и старательно, с живописными кляксами, вывел на обороте:
Получилось очень красиво! Хрюква и Урмель смотрели, как Тим прикрепляет вывеску, и млели от удовольствия.
— И это все для мя-мя-мяня? — мурлыкал Урмель взволнованно.
И тут Пинг разобиделся. Он поковылял с горы по тропинке, тихо покрякивая:
— Так нечестно! От горфффка два верфффка, а уже собственный домик! А мне не дают завести под кроватью скромную ракуфффку. Ругают!
В результате, когда Вава пришел на берег, чтобы соснуть часок-другой после обеда, он обнаружил, что в Гигантской Ракушке сидит Пинг.
— Щщщитаю до трех… Не ищщщезнешь щщщей-чажжже — ущщщипну в живот! Раш… два…
— Ах, какие вы все гадкие!.. — простонал Пинг.
Он выпрыгнул из Ракушки и одиноко побрел прочь, думая горькую думу о несправедливости мира.
— Ах, как грустно! — сказал он себе. — Селифант прав! Вот кто меня поймет! Поплыву к нему, будем петь вместе. Ласты моей больфффе не будет на этом острове!
И окинув задумчивым взором синюю даль, Пинг сиганул вверх тормашками в воду.
Глава десятаяХрюква рассказывает Урмелю сказку, а Вава исчезает
Сперва Вава сидел в своем домике очень довольный. Победа! Варан захлопнул над головой ракушку, свернулся клубком, взглянул, прищурившись, на мерцающий свод и подумал: «Крашшшота… Шшшолнце вшшшходит, проплывает надо мной и жжжаходит… А я лежу… лежу… Ой, как шкушно-то одному…»
Интересно, куда побрел Пинг? Очень ли он обиделся? Можно, вообще говоря, пригласить бездомного в гости, поразмышляли бы вместе. Вава раздвинул створки, высунул морду и огляделся по сторонам — направо, налево… Пинга и след простыл. Берег тих и пустынен. У Вавы сердце защемило от одиночества. Он выполз из домика. Хлоп! Створки сомкнулись. Варан пополз по берегу. Он попытался позвать: