Элина рефлекторно вздрогнула и с опаской посмотрела на него. Что-то дьявольское было в нем, опасное, щекочущее нервы кончиком японского ножа, гладящее сонную артерию тыльной стороной катаны. Ее чутье находилось в длительной спячке и было погребено под сугробами тревог различного характера (в основном, личного и рабочего), поэтому оно не могло уберечь ее от сделки с дьяволом.
— Ты не похож на маньяка, — улыбнулась она. — Они обычно страшные.
— А я красивый, по-твоему? — безжалостно давил на нее он, как на расплавленное масло, не прилагая усилий.
— Да.
Вытерев потные ладони о штанины брюк под столом и сцепив их вместе, она попыталась взять эмоции под контроль. В свои трясущиеся, как у алкоголички, бледные, худые руки. Не хватало еще упасть перед ним в обморок.
— Хорошо, я завтра зайду в полицию. Отзвонюсь сразу же. Но почему ты думаешь, что они мне что-то скажут?
— Таким прехорошеньким женщинам ни один офицер не откажет.
Лесть сработала на все сто, и Элина совсем потерялась в дебрях иллюзий и великолепно выполненных трюков. Во взгляде Димы сквозило равнодушие, приправленное для остроты вкуса любопытством легкой степени. Он всегда знал, какие кнопки нажимать, за какие рычаги тянуть, чтобы женщины сами отдавали себя в его власть. И для этого не нужны контракты и кабала, закрепленная подписями. То, что женщина может отдать тебе добровольно в рабство, стократ дороже полученного прямым шантажом и выманиванием.
Когда через руки мужчины проходит слишком много женщин, он перестает относиться к ним, как к чему-то сокровенному. Они становятся дешевыми рыночными стразами.
— Что именно нужно узнать?
— Любые подробности этого дела. Возможно, нашли нападавших. Кто-то же должен возместить мне причиненный ущерб и сказать, кто я такой, черт побери!
— Даже не представляю, как ты чувствуешь себя. Не знать, кто ты, откуда ты, почему с тобой так жестоко поступили… Мрак.
Мужчина не успевал про себя закатывать глаза и фыркать. Эта милая девочка с претензией на роковую женщину даже не имела представления, с кем сейчас делит обшарпанный стол из светлого дерева, с кем дышит душным воздухом в этой квартире, в которой ему раньше даже сфотографироваться было бы стыдно. Он и сам не имеет представления, но ему не дает покоя навязчивая мысль о том, что раньше он не жил в подобных картонных ящиках с окнами и дверью. Память, словно стесняющийся залетный гость, стояла за дверью его подсознания, не решаясь постучать. Он ощущал щекотку в извилинах, почти удавалось нащупать эту нить, за которую можно было бы вытянуть истину, но как только он начинал прилагать больше усилий, голова буквально разваливалась осколками на части.
И навряд ли дерзость Элины сошла бы ей с рук в его прошлом. И наказание не было бы отсрочено. Мужчина чуть ли не сжимал пальцами воздух, пытаясь нащупать этот нарост памяти, что таит в себе всю его жизнь. Он помнил женщин, много женщин, помнил, что они никогда не значили для него много. Просто куклы в ящике, и иногда он открывал дверцы и доставал одну поиграться.
— Надо расслабиться, — находясь на своей волне, произнес он. Мысли о прошлом, о мести, об Элине его достали.
— Еще чая?
Дима беззлобно улыбнулся. Травки бы. Лежа в гамаке на частном острове. Но ладно, сойдет и чай в квартирке номер пять по улочке «Безызвестной», в городе, где ты никто, в жизни, откуда тебя за шкирку выкинули, как шкодливого щенка.
— Нет. Расскажи о себе. Обо мне ты все знаешь. Жду от тебя такое же полное досье.
Элина усмехнулась, снова положив руки на стол. Уже меньше дрожат. Редко ей приходится бывать в компании таких мужчин. Слишком он хорош для обычного работяги.
— Да у меня ничего особенного в жизни нет… — начала она, но ее прервал звонок мобильного. — Я буду через час. Не позже. Приду я скоро!
— Проблемы?
— Ничего серьезного, все по плану. Но мне нужно идти. Меня ждут.
— Парень?
Дмитрий вальяжно раскачивался на стуле, так что тот заунывно скрипел и жаловался на свою старость. Он и не ждал от медсестрички никаких откровений, достойных первых полос мировых журналов. Что в ее жизни может быть выдающегося?
— Муж, — твердо ответила Элина, но отчего-то стало так невыносимо стыдно от того, что у нее есть муж.
Глаза мужчины сузились, затем быстро пришли в норму. Хм, он ставил на то, что дурнушка с нереализованным потенциалом кукует одна. Так даже интереснее.
— Я позвоню завтра. Пока!
Дверь за девушкой закрылась, и в квартире на пару градусов упала температура. Он заметил, что она унесла, нет, украла из его нового вынужденного жилья тепло! Прихватила его, как ценную статуэтку, и умыкнула, а ему оставила эти советские обои, холодное солнце и неразговорчивые батареи.
А в голове легким шепотом напевала свою песнь стерва — память. Он мог помнить духи десятков женщин, их стоны, их касания, но одно имя непрерывно крутилось в его голове, заставляя мурашки перескакивать через друг друга дабы спастись бегством. Римма. Но кто это и почему именно ее имя?
Он опустился на стул и потер веки. Предстоит тяжелый бой за право вернуться в строй. Предстоит закрывать глаза на жертвы и кидать милых девушек под колеса этой машины мести. Дмитрий перевел взгляд на входную дверь. Элина Стриженова. Чем-то, каким-то легким, ароматным шармом, она точно обладала. Жаль ее так нагло использовать. Но кукловоды редко говорят своим марионеткам, что они их куклы.
***
Его скорбящее величество страдал, ибо кто других терзает, тот сам покоя не знает.
Шарль де Костер «Легенда об Уленшпигеле…»
Элина возвращалась домой, попинывая попадающиеся под ноги камешки и заодно свои ленивые мысли. А были они все об одном — о нем. И нет, не о муже, как ни прискорбно. Небо окончательно разозлилось на что-то и взирало на людей недовольно, ему вторили карканьем вороны.
Дмитрий точно был не лучшей для нее компанией. Самая правильная компания для нее — книжки по медицине, бинты, физраствор, сплетни с медсестрами. Это ее потолок в обширном, многокомнатном особняке жизни. Жизнь всегда такая: кому-то незаслуженно дарит хоромы, а кого-то вопреки всем достижениям запихивает в каморку и забирает ключ от двери.
Девушка глянула вниз и заметила, как возле нее важно ходят небольшой стайкой пузатые голуби. Вспомнив о завалявшемся в сумке хлебе, она достала его и прекратила свой путь, чтобы накормить птиц.
— Кушайте, мои хорошие. А я заодно задержусь и выслушаю о том, какая я плохая, на десять минут позже.
Если бы не врачебная стрессоустойчивость, без которой не допускали к лечению людей, она бы уже давно треснула от попытки улыбнуться, как застывшая глиняная маска на угрюмом лице. Эмоциональный интеллект был выдрессирован в ней, закален, избит палками до обильной кровопотери, но больше она не была нюней с виду. Хотя так и тянуло разреветься у всех на глазах и проситься назад. В детство. Под бок к маме. И не знать ничего о взрослой жизни.
О муже. О том, как родной дом может быть родным только на словах. О холоде, когда тебе в лицо бьет солнце.
— Эля? — резкий голос Миши ошпарил ее кипятком, заставляя нервно сжаться.
— Я!
Муж появился в коридоре с лицом, напоминавшим гримасу человека, заказавшего в дорогущем ресторане суп и нашедшем в нем таракана. Она и была для него тараканом.
— Почему ты опять так поздно? Я знаю, во сколько у тебя закончилась смена.
— Я просто гуляла. Что мне здесь делать? Детей у нас нет, возиться не с кем.
— А муж уже не в счет? В холодильнике мышь повесилась и для верности еще себе глотку консервным ножом перерезала.
Элина вздохнула, зная, что холодильник полон. Всегда. Вещи постираны. Рубашки выглажены. На мебельной поверхности ни пылинки. Но он должен находить эти формальные поводы, чтобы прицепить ее поводок к кухонному столу и не выпускать из дома. Только зачем она нужна ему тут?
— Сейчас я приготовлю что-нибудь, не злись, Миш.
— Никто и не злится. Я не понимаю, что с тобой происходит в последнее время. Ты явно носишь в себе какие-то тайны. Я хочу знать о них.
— На то они и тайны, чтобы ты о них не знал, — монотонно отчеканила она, предвидя запланированный скандал и надевая фартук. — Я всего-то домой не хочу идти сразу после работы.
— Перестала уставать, как раньше?
— Перестала.
— А может, что-то еще, а?
Он смотрел на нее с притворным удивлением. Он знал, что вся ее жизнь — это он и работа.
— Неужели ты ревнуешь?
Глаза мужа скривились в ухмылке так, как это делает рот. И стало больно, по-женски, в груди, в самой душе. Ну конечно, как он может ее ревновать. Он же знает, что она без косметики даже мусор не выбрасывает. Знает, что вблизи невозможно не понять, сколько всего нанесено на ее лицо.
— Давай побыстрее с ужином. И вообще, Эля, ты не даешь мне никакого покоя! Вечно я должен тебе обо всем напоминать, следить за тобой! — пробормотал Михаил и отправился досматривать сериал.
Глаза Элины защипало от слез, словно она яростно нарезала килограммы невидимого лука. Он не знает покоя! Он устал от нее! Как она ненавидела эту непроглядно черную жизнь. Жизнь с армейским уставом, жизнь в постоянной ложной благодарности за то, что ее подобрали, как облезшего котенка, у которого был шанс стать породистым красавчиком. Но тот день навсегда поставил крест на ее лице и жизни.
Девушка тихо плакала и глотала соленые слезы, которые заменили ей этим вечером ужин. Она и думать забыла про своего беспамятного пациента. Если родной муж между строк называет ее уродиной и буквально убивает женщину в ней, то как она может понравиться незнакомому мужчине?
Дико жаль, что она не смогла быть сильной, что стала одной из типичных женщин. Женщины сами заточают себе в кухне, выбирают компанию из грязных тарелок и сплетен с подружкой по телефону. Женщины сами делают выбор в пользу угнетающего замужества и роли поломойки, вместо того чтобы покорять этот бескрайний мир, осваивать новые области и доказывать всем и каждому, что мир не сосредоточен в мытье полов и приготовлении котлет. Женщины сами делают выбор в пользу мужского господства, становясь на колени сразу же, как только господин