В одну секунду тишина взрывается громким всеобщим «ах!». Увидев на экране себя, я несколько раз непонимающе моргаю. Профессор Рош выглядит сбитым с толку, и наши взгляды пересекаются. Я качаю головой, не в силах осознать увиденное. На экране фотография, на которой я сижу на коленях Уильяма Маунтбеттена. Мы находимся в темной комнате, освещенной лишь тусклым светом лампы. Уильям устроился на старом кожаном диване, его лицо расплылось в самодовольной улыбке, а глаза сверкают озорством. Моя рубашка расстегнута до груди, вульгарно демонстрируя черный кружевной бюстгальтер. Подол юбки задран, неприлично оголяя бедро, даже видна полоска красного нижнего белья. Мое лицо выражает смесь растерянности и удивления, как будто я не ожидала, что нас сфотографируют. Нас будто сняли исподтишка, поймали с поличным.
Аудитория начинает гудеть. До меня доносятся свист и хихиканье. Гул голосов нарастает. Только я знаю, что этот снимок ненастоящий. Фотошоп. Но сделано искусно. Тело подобрано идеально. Это будто и правда я. Фото до такой степени реалистично, что хочется разбить вдребезги проектор. Громче всех слышно Шнайдера, его смех разрывает, словно нож, вонзающийся в сердце.
– Когда ты успела, Маленькая стипендиатка? – громко спрашивает он. – Времени зря не теряла!
К горлу подступает желчь. Под фото красуется подпись: «Грязнокровка в поисках палочки побогаче».
Профессор Рош резким движением захлопывает крышку ноутбука, и экран гаснет. У меня ощущение, будто меня только что оглушили.
– Тихо! – требует профессор. Его злой голос отскакивает от стен. – Кто из вас, паршивцев, посмел тронуть мой ноутбук? – гремит учитель на всю аудиторию.
– А разве что-то не так с презентацией?
Мне не нужно оборачиваться, чтобы понять, кому принадлежит этот самодовольный и пропитанный ядом голос. Бенджамин. Думаю, ответ на вопрос преподавателя очевиден. Ненавижу его.
На глазах выступают слезы. Осознание того, как сильно меня только что унизили, душит изнутри. Хочу схватить свою тетрадку и убежать. Но я не доставлю Бенджамину Шнайдеру столько радости. Я выпрямляю спину и поднимаю руку.
– Да, Селин? – Профессор Рош смотрит на меня жалостливым взглядом. – Ты можешь идти, – говорит он, не дожидаясь моих слов. – Я обязательно обсужу этот вопрос с руководством, и мы найдем виновных!
– У-у-у-у, как страшно! – доносятся издевательские голоса парней с самых дальних парт.
– Они найдут виновных в том, что стипендиатка оказалась шлюхой! – воют гиены.
Я делаю вид, что не слышу. Для меня их всех не существует.
– Можете рассказать, какие современные языки произошли от латыни? – Голос меня не слушается, когда я задаю этот вопрос. Слова со свистом срываются с губ.
Профессор Рош твердо кивает и встает с учительского места, поддерживая мою попытку продолжить лекцию.
– Французский, итальянский и испанский, – отвечает он, слегка разглаживая волосы.
– А английский? – подает голос парень, имени которого я не знаю, и туповато косит карие глаза на профессора.
Он сидит рядом с Беном и смеялся громче всех на все скабрезности Шнайдера.
– Английский язык входит в состав германских языков, а не происходит от латинского, – вырывается у меня, и я тут же захлопываю рот.
Черт, держи язык за зубами!
Профессор замирает и заглядывает мне в лицо. Его удивленный взгляд будто спрашивает: «Ты задала вопрос, на который и так знала ответ?» Да, задала. Нужно было продолжить лекцию. Я здесь ради учебы и лишь по окончании дня могу углубиться в самобичевание и жалость к себе.
Рош быстро кивает:
– Можешь рассказать подробнее, Селин? А ты, Николас, – обращается он к студенту, – слушай и запоминай.
Я собираюсь с мыслями. Может быть, в этом месте я и правда стипендиатка, грязнокровка и все прочие описания. Но у меня есть то, чего никто из них не сможет отнять. Ум. Всю свою жизнь я прячусь за книгами.
– В истории английского языка можно выделить несколько фаз, – начинаю я; голос все еще дрожит от волнения. Откашливаюсь и продолжаю: – В начале его развития, до прихода римлян на Британские острова, на территории современной Англии говорили на кельтских языках. Затем, с появлением римлян, латинский язык стал официальным языком администрации и культуры, но не стал языком народа.
– Совершенно верно! – подхватывает профессор. – Продолжай!
Я делаю глубокий вдох:
– После прихода англосаксов германский язык, на котором они говорили, стал основой для развития английского языка.
– Подождите. Наверное, стоит упомянуть, что в английском языке много слов, происходящих от латинского? – перебивает меня Луна.
Я смотрю на свою соседку и не узнаю ее. Ее брови нахмурены, губы плотно сжаты, а глаза сверкают раздражением. Она барабанит пальцами по столу, едва сдерживая гнев. Та девочка, которая вчера жала мне руку и светилась, стоило ей улыбнуться, и та, что сейчас сидит на лекции, будто два разных человека.
– У Луны появился конкурент? – ржет Шнайдер. – Стажировка может пройти мимо…
Брови профессора приподнимаются, и он щелкает языком:
– Интересно! Быть может, у Бенджамина Шнайдера, которого, по его словам, я завалил, есть ответ на вопрос Луны?
Шнайдер качает головой, но всем своим видом показывает, что ему глубоко плевать на уколы учителя. В то время как Луна хмурится и сжимает кулаки.
– На моем курсе сложно учиться, и вы не будете допущены к экзамену, если не знаете мой предмет, – провозглашает Рош. – Я никого никогда не валил, но у меня есть принципы. Надеюсь, мы друг друга поняли. – Он оглядывает аудиторию, в которой так тихо, что становится не по себе. – Почему в английском много латинских слов? И почему он НЕ относится к латинской языковой группе? У вас есть ответ на эту загадку, мадемуазель Ламботт? – переводя взгляд на меня, интересуется профессор.
– Ответ есть, – коротко произношу я и встречаюсь взглядом с соседкой.
Луна вновь не дает мне договорить.
– Английский язык был подвержен влиянию нормандского, – выпаливает она. – Нормандский язык – это латинский! Для справки: Нормандия завоевала Англию в тысяча шестьдесят шестом году. – Луна буравит меня взглядом.
Мы будто на дуэли, только я упустила момент, когда именно мне бросили вызов.
– Селин? – произносит мое имя Рош. – Тебе есть что сказать?
– Да, – соглашаюсь я с Луной. – Нормандия завоевала Англию, это привело к смешению германских и латинских элементов, и в английский язык было внесено множество слов и выражений из латинского, – отвечаю я и заправляю за ухо выбившуюся прядь. – Итог… – Я развожу руки в стороны. – Английский язык является германским языком с большим количеством лексических и грамматических элементов, заимствованных из латинского и других источников. – Перевожу дух и твердо произношу: – Но его основа – это германский язык. Мнение, в котором английский приписывают к латинской языковой группе, является ошибочным.
Я замолкаю, и аудитория погружается в тишину. Взгляды студентов бегают от меня к Луне в ожидании продолжения. Но я знаю, его не последует. Я права, она нет. На этом точка. Это не философия, где можно под разным углом посмотреть на те или иные вещи. Это факты, против которых у нее нет аргументов. Человек, который помнит точный год завоевания Англии Нормандией, понимает, что я права, и должен знать подобные факты. Что она пыталась сделать? Блеснуть знаниями? Для чего?
Луна открывает рот:
– Разумеется, я все это знала. Я лишь хотела подчеркнуть, что в английском много заимствованного из латыни. – Ее губы сжимаются в тонкую напряженную линию.
– Совершенно верно, – медленно проговаривает профессор Рош. – Вы обе были правы! Интуиция подсказывает, что в этом году у меня собрались отличные студенты. Браво, Селин.
Моя соседка, понурив голову, опускает глаза. Вид у нее рассерженный.
– Она не любит конкуренцию, – шепчет мне девочка со второго ряда. У нее на носу толстая оправа очков, а белая рубашка застегнута на все пуговицы. – Ребекка, – представляется она.
– Селин, – тихо отзываюсь я.
И словно в подтверждение слов Ребекки по всей аудитории разносится громкий шепот Шнайдера.
– Что, почувствовала очередную опасность? – пристально глядя на Луну, спрашивает он. – Стажировка мечты опять под вопросом? – Его бледно-голубые глаза блестят. – Интересно, возненавидишь ли ты ее так же сильно, как ненавидела Люси?
Глаза Луны широко распахиваются, и в них читается ужас вперемешку со страхом.
– ДОСТАТОЧНО, ШНАЙДЕР! – гремит на всю аудиторию голос месье Роша. – Вон отсюда! Я могу многое стерпеть, но не подобное! – Профессор подходит к двери и, повернув ключ, резко распахивает ее. – Жду вас в шестнадцать ноль-ноль в кабинете мадам Де Са. Обсудим, что именно вы забыли на моих занятиях. Что-то мне подсказывает, явно не знания!
Глава 7
Я БЫ ХОТЕЛА СПРЯТАТЬСЯ в своей спальне и не выходить оттуда до конца жизни. Но это не выход. Мне нужен диплом, а значит, придется собраться. Не знаю, накажут ли Шнайдера за его поведение, однако уверена в одном: я не позволю ему запугать себя. Мы с ним разные. Он, вероятно, родился с серебряной ложкой во рту, в то время как я была вынуждена сражаться за все, что имею. В моем детстве не было безопасного дома с понимающими и всегда поддерживающими родителями. Я росла как сорняк на лужайке, без лучей солнца, воды и заботы… и все же выросла. По сравнению с налетами полиции, обысками и всеми прочими отцовскими подарками, а также с матерью, от которой необходимо было прятать все, что имеет ценность, Бенджамин Шнайдер – ничто.
После занятия по латыни я остаюсь абсолютно одна в широком коридоре академии.
Профессор Рош подходит ко мне и стыдливо опускает взгляд в пол:
– Селин, не обращай внимания. Подобные выходки здесь не редкость. – Он неловко сцепляет руки в замок. – Каждый по-своему справляется с трагедией. Как ты понимаешь, случившееся с Люси кардинально изменило всех нас. Преподавателей попросили быть помягче со студентами, и, как видишь, те и вовсе сели на голову. – Он ободряюще улыбается. – Но знай, через неделю кто-то другой будет в центре внимания, – напоследок произносит Рош, словно это может меня успокоить.