Тьма — рука правая света.
Двое — в одном, жизнь и смерть.
И лежат они вместе,
Сплелись нераздельно.
Как руки любимых,
Как путь и конец.
Таков принцип Мирового Равновесия, которое в Зем- номорье хранят Великие Маги. «Великое Равновесие не равно спокойствию или застою. Это вечное движение, вечное становление нового»,— говорит Г ед Аррену. Однако неуемная жажда жизни у людей нарушает Равновесие. Нельзя силой заставлять природу выполнять наши желания, обеспечивая нам здоровье, безопасность, богатство, бессмертие... Алчность, подкрепленная знанием, открывает дорогу Злу. «Каждое твое деяние, даже самый маленький поступок, связывают тебя последствиями, заставляя действовать снова и снова... Человеку значительно легче совершить поступок, чем от него удержаться,» — таковы заповеди мудрецов Земноморья. Гед почти уже принял эту мудрость Недеяния (категория даосизма, взятая писательницей «на вооружение»), а потому торжественно звучит его заповедь прошедшему свою инициацию, пережившему множество искушений Лебаннену, будущему Королю Земноморья: «Господин мой, не делай ничего из того, что кажется тебе правильным, заслуживающим похвалы или благородным; ничего не делай из того, что считаешь полезным; делай только то, что ты должен сделать, и то, что ты не можешь сделать никак иначе».
В волшебных краях Земноморья деяние чаще всего связано с превращением. Однако, поскольку человек здесь — высшая форма жизни, превращения могут привести его только к низшей форме, в результате чего человек может стать менее человечным (об опасностях пребывания в чужом обличье в трилогии говорится много раз). Таким образом, превращение как деяние, как активная смена обличья связано с гем, что человек обладает властью выбирать, кем он по сути своей станет. Обличье как бы предшествует форме; существование — сути; деяние порождает личность. Но деяние может поколебать равновесие человеческой сущности, самой его человечности. И если человек будет осведомлен о том риске, которому подвергается, совершая деяние, он, вполне возможно, помедлит, прежде чем совершить его. Именно благодаря Недеяниям (такова точка зрения Геда и его Учителя Огиона), внутренний мир людей должен находиться в равновесии с внешним. Иначе может случиться непоправимая беда: Гед, одержимый жаждой самоутверждения, выпускает страшную Тень, создавая опасность для всего Земноморья, а не только для себя самого; вызванный магией «дождь на Роке может обернуться засухой на Осскиле»; страшный эгоцентризм Коба едва не приводит мир к гибели. Однако, хотя «зажженная свеча непременно порождает тени», мы все-таки ждем от героя прежде всего действия, деяния, ибо только благодаря ему человек становится человеком!
Раскроется серебряная книга, Пылающая магия полудней...
Если разобрать «по нитям» великолепный сказочно-мифологический гобелен трилогии, то очарование исчезнет, останется лишь груда прочных, вполне осязаемых нитей, из которых этот дивный гобелен был соткан. Не будем заниматься столь неблагодарной работой, уничтожая произведение искусства и уподобляясь любопытному мальчишке, который непременно желает знать, отчего играет серебряная музыка в старинной музыкальной шкатулке. Музыка смолкнет, детали загадочного механизма останутся лежать на столе бесполезной, бессмысленной кучкой... Нет, постараемся же не нарушать очарования то пестрой и яркой, то строгой, будто старинная гравюра, то немного нравоучительной, будто проповедь в храме или лекция в средневековом университете, прозы Урсулы Ле Гуин, ибо — тонкий художник! — она вплела в ткань трилогии столь многое, от мифа и представлений древних философов до самых современных проблем человечества, что разложение на «непосредственно составляющие» грозит этому произведению утратой художественной ценности.
Многие называют трилогию о Земноморье сказочной. Это верно, но не совсем. Многие, особенно на Западе, ищут в ней юнгианские архетипы и утверждают, что книга эта так и писалась — с чисто университетским подходом, в виде иллюстрации к теории психоанализа и мифопоэтики. Кто-то говорит, что все части трилогии навеяны соображениями Дж. Фрэзера о магии как первоначальной форме науки, изложенными в знаменитой «Золотой ветви», которую высоко — а как же иначе! — ценила писательница. Кто-то находит отчетливое сходство последней части трилогии, романа «На последнем берегу», с научно- фантастической антиутопией Ле Гуин «Новая Атлантида», в которой «брешь в ткани мирозданья» пробита экологическими преступлениями современного и грядущего общества Земли.
Все эти исследования по-своему правы. И не правы. Ибо, как уже говорилось, ткань трилогии слишком сложна и слишком художественна, чтобы говорить о какой- то единой структурной форме, единой направленности, единой цели этого произведения. На мой взгляд, трилогия о Земноморье — образец героико-эпической фантастики, который можно соотнести как с народными волшебными сказками (которые созданы прежде всего для того, чтобы их рассказывали вслух), так и с эпическими произведениями типа «Беовульфа». Урсулу Ле Гуин часто ставят в один ряд с Дж. Р. Р. Толкиным, автором знаменитой эпопеи «Властелин колец». Сама же писательница считает его своим учителем; в ее ранних рассказах «Правило имен», «Освобожденное заклятие», «Шкатулка, в которой была тьма» — первых произведениях о Земноморье — влияние Толкина ощущается весьма сильно. Во всяком случае слово в них, как и у самого Толкина, всегда «физически ощутимо».
В своей трилогии Ле Гуин создала такую мифологию, которая показывает, что героический подвиг не только возможен и обусловлен Судьбой, но и психологически необходим в нашем мире и в наше время — как это было и будет во всех человеческих обществах.
Что же касается «сказочности» трилогии, то и это определение к ней вполне применимо. Мы уже достаточно много говорили о структурно-типологическом сходстве волшебной сказки и книги Урсулы Ле Гуин. И закончить эту тему мне хотелось бы словами Дж. Р. Р. Толкина из его эссе «О волшебных сказках»:
«Царство волшебной сказки поистине беспредельно, и чего в нем только нет: разнообразные звери и птицы, глубокие озера и реки, безбрежные моря, высокие небеса и бессчетные звезды, чарующая красота и вечная опасность, радость и горе, острые, как клинки. Верно, любой, кому довелось там постранствовать, считает себя счастливцем. Да только не находит слов, чтобы описать все богатство и всю необычность этого царства. А пока он еще в пределах волшебной страны, задавать лишние вопросы опасно: ведь ворота туда могут и захлопнуться, а ключи от них — потеряться.»
И. Тогоева
* * *
Урсула Ле Гуин родилась в 1929 г. в Беркли (штат Калифорния) в семье крупного американского антрополога, этнографа, лингвиста и историка культуры, знатока индейских цивилизаций Алфреда Луиса Крёбера (1876—1960). Она окончила Радклифский колледж, затем — Колумбийский университет. Получила звание магистра. Специализировалась в области романской филологии. Получив стипендию Фулбрайта, отправилась писать диссертацию в Париж, но на пароходе познакомилась с молодым историком Чарлзом Ле Гуином и в 1951 г. вышла за него замуж. Сейчас Урсула Ле Гуин живет в Портланде (штат Орегон); у нее трое детей — две дочери и сын.
Отцу Урсулы было уже пятьдесят три, когда она появилась на свет. Мать была на двадцать лет моложе его. Детей в семье было четверо — у обоих родителей это был второй брак,— но они не подразделялись на «своих» и «приемных»: родными, общими были все. В семье царила удивительно добрая, творческая атмосфера. Мать, Теодора Крёбер, сподвижница мужа в научной работе, была кроме того и талантливой писательницей. В 1961 г. она опубликовала книгу об индейце Иши[1], где пыталась доказать, что «между человеком каменного века и его современным собратом нет существенных отличий». С матерью у будущей писательницы были особенно близкие отношения; ей было тридцать. У нее давно была своя семья и двое детей.
Литературный дебют Ле Гуин (рассказ «Апрель в Париже»[2]) состоялся в 1962 г., однако, по признанию самой писательницы, придумывать «свои миры» она начала гораздо раньше. Уже в конце шестидесятых годов о Ле Гуин заговорили как об одном из ведущих писателей-фантастов США. За несколько лет она успела неоднократно получить такие высшие литературные премии США в жанре фантастики, как «Хьюго» и «Небьюла», хотя творчество ее очень далеко выходило за привычные рамки НФ. За какие-то десять-двенадцать лет Урсула Ле Гуин паписала множество рассказов, романы так называемого Хайнского цикла — прежде всего, это «Мир Роканнона», «Планета изгнания»* (1966), «Город иллюзий», «Слово для «леса» и «мира» одно» * (1972), а также — «Оселок небес» (1971), «Левая рука тьмы» (1969) и «Обездоленные» (1974). Последние два романа удостоены — каждый! — сразу обеих премий «Хьюго» и «Небьюла» и представляют собой две вершины творчества писательницы.
В тот же период — в 1968—1972 гг. — была написана и трилогия о волшебной стране Земноморье, каждый из романов которой по отдельности был отмечен литературными премиями США и других стран, а вся она целиком — Национальной литературной премией США за лучшее произведение для детей и юношества.
В 1976 г. вышла повесть «Далеко-далеко отовсюду» — адресованная подросткам «история любви». В 1978 г.— повесть «Глаз цапли», фантастическое произведение о молодежи, поднимающее социально-утопические и нравственные проблемы. В 1980 г.— исторический роман «Малафрена» и роман-притча «Порог», находящийся как бы на стыке реалистической и фантастической прозы писательницы.
Ее перу принадлежат также несколько сборников рассказов, множество эссе, литературоведческие работы, киносценарии, переводы и поэтический сборник «Дикие ангелы» (1975).