Витальку осенило:
— Марат, — сказал он, положив руку на плечо друга. — Тут недалеко есть какие-то развалины. Мы как-то охотились там с дедушкой. Он сказал, что зто старая казачья зимовка.
— Где? — так и подскочил Марат.
— Я же говорю, близко. Ходу туда всего день.
Марат сразу скис и сел.
— Ну пойдём! Может, там осталось что-нибудь интересное?
Марат отвёл глаза и ничего не ответил.
— Не бойся, — продолжал Виталька, — ходить — это привычка. Ну какой из тебя получится историк, если ты всю жизнь будешь сидеть за бумагами, как канцелярская крыса, и ничего не увидишь своими глазами?
— Я долго не могу идти, у меня ноги не приспособлены, — покраснел Марат.
— Ты рассуждаешь, как Анжелика. Ноги у тебя совершенно нормальные… А может, у тебя плоскостопие? Ну-ка, сними сандалии.
Марат снял сандалии. Виталька осмотрел его ступни и сказал:
— Нормальные ноги. Можно обойти вокруг Земли.
— Скажешь, — усмехнулся Марат. — Вокруг Земли. И какой дурак сейчас пойдёт вокруг Земли?
— Ходили, Марат. Даже бочку вокруг Земли катили.
— Мало ли дураков? Один, я слышал, горошину носом катил. Всю морду себе ободрал.
— Ну так как, пойдём?
— Попробую, — без всякого воодушевления промямлил Марат.
— Слово? — Виталька протянул ему руку.
Марат помедлил и положил свою маленькую ладонь в крепкую руку Витальки.
5
Два раза в неделю Виталька занимался с Анжеликой по русскому языку и арифметике. Заниматься с Анжеликой Витальке поручил совет отряда. Это была общественная нагрузка. Анжелику не оставили на второй год только потому, что Виталька дал слово научить её за лето грамотно писать и решать задачи. Месяц таких занятий не дал абсолютно ничего. Анжелика не могла решить даже самой простой задачки, а писала так, что у Витальки опускались руки.
Дом Ильи свидетельствовал об отсутствии хозяина. Сгнивший плетень повалили коровы, крыша текла. Дверь болталась на одной петле. Илья всё собирался починить крышу и дверь, но до дела никогда не доходило. Любимой его поговоркой было: «Закурим и начнём». Курил он много, но никогда ничего не начинал.
Когда Виталька вошёл, Анжелика в углу комнаты играла в куклы.
— Ты ведь уже большая, — покачал головой Виталька.
— Да-а? — повернулась к нему с тряпичной куклой Анжелика.
— Ясно, большая, — уже без прежней уверенности повторил Виталька.
— Мамка зарезала петуха. Я очень-очень люблю куриную лапшу. А ты?
— Давай-ка заниматься. Мне некогда.
— И куда ты всё спешишь? У меня во-он сколько свободного времени… День длинный-длинный.
— У бездельников все дни длинные. Вон старухи сидят с утра до вечера на лавочке… Если бы я так посидел, мне бы день показался как целый год.
Виталька открыл учебник.
— Пиши.
Анжелика нехотя достала замызганную тетрадку и чернильницу. Обмакнула перо и посадила кляксу. Лицо её сразу же оживилось, она ловко начала делать из кляксы морковку.
— Знаешь, я сейчас уйду и не буду с тобой заниматься! — рассердился Виталька.
— Виталик, я больше не буду. Я же нечаянно посадила кляксу.
— А морковку зачем из неё делаешь?
Анжелика смущённо сунула в рот палец и посмотрела на Витальку огромными чистыми глазами.
— Ладно, пиши: «Было душно от сладковатой прели палой листвы и дурмана разомлевших трав».
Анжелика, почти касаясь носом тетради, писала: «Было душно от палой листвы и сладкого дурмана трав». Виталька посмотрел в тетрадь и крикнул:
— Анжелика!
Анжелика вздрогнула и снова посадила кляксу.
Виталька хотел отругать её за невнимательность, но что-то остановило его. Точно молния, пронзило его острое чувство жалости.
Он осторожно закрыл Анжеликину тетрадь и попросил:
— Спой, Анжелика.
— Ой, Виталик! Ты такой хороший. Просто не знаю, какой хороший.
Анжелика влезла на табуретку, сняла со стены отцовскую гитару.
Её смуглые пальцы проворно заплясали на струнах. Гитара запела ярко и звучно. Чистые стройные аккорды заполнили комнату.
Виталька несколько раз пробовал играть на гитаре. Получался лишь бессвязный тусклый гул. А у Анжелики струны звенели радостно и стройно. Глаза её блестели и чуть косили от восторга. Чёрные брови то сосредоточенно хмурились, то в радостном изумлении прыгали вверх. И Виталька почувствовал самую настоящую злобу к её матери за то, что она остригла Анжелику. «Эти родители делают, что хотят. Остригли девочку, как овцу. Ходит теперь в фуражке — чучело чучелом».
Анжелика пела, и блестели её зубы. Слух у неё был острый, как, у кошки. Она с первого раза запоминала любую мелодию. Мать не разрешала ей включать радио и слушать музыку. Так она наказывала Анжелику за плохую учёбу. И Анжелика каждый вечер бегала к дому Лены. У Лены была радиола и много пластинок. Анжелика все вечера простаивала у изгороди, спрятавшись в кустах. Прибегала домой поздно и получала от матери взбучку. И всё-таки мать у неё была хорошая.
Анжелика пела всё, что хотел Виталька. Её пальцы сами находили звучные аккорды, а тоненький голосок выводил мелодию с захватывающей чистотой. В посёлке не было музыкальной школы, а то бы Анжелику сразу же приняли… Анжелика говорила, что осенью совсем другие звуки, чем весной. Виталька на это раньше как-то не обращал внимания. Но слова Анжелики запомнил. Послушал, как звучит весна и как звучит осень, но разницы так и не уловил.
Анжелика устала петь, положила на колени гитару. Над её бровями проступили капельки пота.
— Давай немножко позанимаемся, Анжелика, — сказал Виталька. — Ведь надо. Что поделаешь?
— Ну ладно, — согласилась Анжелика. — Только слова поищи полегче. Хорошо?
— Хорошо, — улыбнулся Виталька.
— А как там наша собачка?
— Спит.
— Мы её воспитаем, чтобы она была добрая-добрая, правда?
— Ну конечно же. Будет добрая.
6
Через две недели Виталька стал кормить щенка сырым воробьиным мясом. Для охоты на воробьёв он брал у Марата воздушное ружьё. Когда Виталька стрелял, Марат смотрел на него с немым восхищением.
— Как ты в них попадаешь? — спросил он. — Я за год не мог убить ни одного воробья.
Виталька рассмеялся. Он вынес из дома зеркало и дал его Марату. Потом вставил в щель доски на сарае десяток спичек и попросил Марата подержать зеркало. Глядя в зеркало и направив ствол ружья назад через плечо, сбил одну за другой все спички.
За этим занятием застал их дед.
— Фокусничаешь? — хмуро сказал он. — В цирке, что ли, готовишься выступать?
Виталька глянул на деда и едва не выронил ружьё. Глаза старика ввалились, под ними легли чёрные круги, борода и лицо были покрыты пылью, из разбитых сапог выглядывали концы грязных портянок. Он пошатывался от усталости. Рюкзак снял с трудом, словно тот был наполнен свинцом и припаян к спине. Виталька подхватил рюкзак, помог деду снять с плеча карабин. Быстрым взглядом оглядел его патронташ. Все патроны были на месте. Все до одного. Потом стянул с деда сапоги, размотал портянки и испуганно отшатнулся — ноги старика были в крови.
Дед сидел на крыльце, тяжело прислонившись спиной к косяку двери. Уходил он в новых крепких сапогах… Сколько же он прошёл за полмесяца?
— Мать дома? — спросил дед.
— Ушла на ферму.
— Как щенок?
— Хорошо. Уже кормлю сырым мясом.
— Ну-ну. — Дед устало закрыл глаза.
Виталька притащил таз с холодной водой, ополоснул ноги старика, смазал сбитые места йодом. Старик даже не шевельнулся.
Виталька принёс из комнаты чистую тряпку, чтобы перевязать деду ноги, но тот открыл глаза и сказал:
— Не надо. Так скорее заживёт, на воздухе.
Он встал и ушёл в дом.
— Куда он ходил? — шёпотом спросил Марат.
— В Ущелье белых духов, — тоже шёпотом ответил Виталька.
— Зачем? — срывающимся шёпотом спросил Марат.
— Откуда я знаю.
Когда Марат, забрав свое ружьё, ушёл, Виталька заглянул в комнату. Дед, неловко скорчившись, лежал на диване.
Виталька на цыпочках вышел и притворил дверь. Сел на крыльцо и уставился на лопухи, разросшиеся у самой изгороди. Большие зелёные лопухи. Как он любил играть с ними, когда был маленьким! Он помнил, что огромные лопухи так и тянули его к себе. Он силился сорвать лист, но тот никак не поддавался. Потом, когда подрос, Виталька стал откручивать стебли и разрывать их крепкие волокна. Какое наслаждение было держать в руках лист лопуха. Он был очень большой и не похож ни на какие другие листья. Его можно было надеть на голову и так ходить. Как это было давно! Теперь лопухи уже не вызывают у него никакого интереса, теперь он знает, что это сорняк. Да и листы у лопуха не такие уж большие. Неужели он был таким маленьким, что и лопухи, и дом, и небо, и деревья казались ему вдвое больше? И таким глупым, что не было для него ничего удивительнее обыкновенного лопуха? Как всё изменилось, а он этого даже не заметил…
Теперь его интересовали совсем другие вещи. Он читал книги о путешественниках и учёных, об исследователях неведомых земель. Он понимал, что заставляло людей уходить в полярные льды без всякой надежды вернуться назад. Он читал фантастику. И огромный лопух превратился в пылинку перед бесконечностью того, о чём он узнавал. Он с нетерпением ждал новых статей о дельфинах, каждый день бегал в библиотеку. Дома ни журналов, ни газет не выписывали, отец говорил, что это пустая трата денег. Хорошо, что библиотекарша Оля сама очень интересовалась дельфинами…
Виталька закрыл глаза и не заметил, как уснул. Он сидел в тени старого тополя. Солнце едва пробивалось сквозь его крупную серебристую листву, и по лицу Витальки пробегали лёгкие блики. И ему снился океан. Огромный океан, которого он никогда не видел. Он простирался под одиноким солнцем, безлюдный и таинственный. В его глубинах проносились невнятные тени. Виталька смутно различил голоса, они становились всё оживлённее и громче. Кто бы это мог быть? Внизу в зелёной полумгле росли диковинные леса кораллов, там тянулись невиданные горные хребты с неприступным