Трейси сидела рядом с проходом между креслами. Напротив нее, в среднем ряду, никак не могла устроиться поудобнее девочка лет четырех. Крохотные ножки едва выступали за край кресла. Справа от нее сидела молодая женщина, по-видимому мать девочки. Она была занята другим ребенком, еще младше, который лежал на соседнем кресле.
— Хочешь жвачку? — спросила Трейси девочку, приоткрыв блестящую фольгу и протянув пачку. — Чтобы уши не закладывало.
Кроха поглядела на Трейси и обернулась к матери. Трейси заметила, что та следила за их разговором. Мать улыбнулась и кивнула, разрешая взять жвачку.
Девчушка торопливо засунула пластинку в рот и принялась старательно жевать. Трейси с улыбкой откинулась в кресле и закрыла глаза.
Проснулась она минут через двадцать, когда пробиравшийся в сторону туалета грузный мужчина задел ее локтем. Открыв глаза, Трейси потянулась за журналами, торчавшими из кармашка на спинке переднего кресла.
Их было два, один рекламный, авиакомпании, а второй, толстый и приятно пахнущий, — женский журнал «Gorgeous».[3]
— Что читаем?
Трейси подняла глаза от статьи «Блеск волос, который ты оценишь». На нее смотрел, обернувшись с переднего кресла, светловолосый парень лет двадцати с небольшим, идеально подстриженный. Трейси показала обложку.
— «Gorgeous»?
Мистер Идеальная Стрижка оценивающе и не спеша рассмотрел лицо Трейси, взгляд скользнул ниже, по ее груди и скрещенным ногам. Парень довольно ухмыльнулся.
— Зачем ты это читаешь? Тебе можно в этот журнал статьи писать.
— Скажи, я выгляжу такой дурой? Можно подумать, что куплюсь на дешевый комплимент? — Трейси презрительно склонила голову набок.
— Н-ну…
Парень смутился и даже покраснел.
— Э-э… я не в этом смысле…
Вдруг мистер Идеальная Стрижка дернулся и резко выпрямился: тележка с напитками, которую катила по проходу стюардесса, врезалась в спинку его кресла. Снова повернувшись к Трейси, он пробормотал извинения и больше не произнес ни слова.
Трейси кисло улыбнулась, засунула журнал на прежнее место и обратила внимание на мать девочки, которой она дала жвачку. Та протягивала дочке бумажный платок.
— Положи жвачку сюда.
Девочка помотала головой.
Женщина повторила просьбу, но получила решительный отказ. Глаза ребенка расширились от страха.
— Она сказала, что, если я не буду жевать, мои уши куда-то заложатся!
И девчушка показала на Трейси.
Мать удивилась, потом рассмеялась и стала объяснять малышке, что именно Трейси имела в виду. Нерешительно, будто опасаясь, что с ушами все-таки может что-нибудь случиться, девочка наконец отдала жвачку матери и посмотрела на Трейси.
— Я еду к папочке, — шепотом сообщила она.
Трейси натянуто улыбнулась.
— Ты счастливая девочка, — сказала она и отвернулась.
5
18 год от Р.Х
Иерусалим, Верхний город
Это случилось.
Римский легионер, посланник префекта Валерия Грата[4], стоял перед ним в ожидании ответа. Легкий ветерок обдувал стены красивого дома из известняка в Верхнем городе — той части Иерусалима, где жила аристократия. С рассвета не прошло и двух часов, но утренняя прохлада почти не ощущалась.
— Передай его превосходительству, — сказал он без всякого выражения, — что я принимаю предложение.
Легионер наклонил голову и, уходя, повернулся к нему спиной. К только что назначенному первосвященнику Иудеи. Некоторое время он стоял, не в силах сдвинуться с места и наслаждаясь мгновением. Это назначение дорого ему досталось. Он женился на сварливой женщине, которая слишком часто давала повод подозревать ее в безумии. Благодаря влиянию тестя, который раньше сам был первосвященником, его направили посланником в Рим в прошлом году, когда при дворе Цезаря определяли финансовую политику империи в провинциях. Он регулярно, в открытую, давал взятки римскому префекту и уже начал опасаться, что деньги жены кончатся раньше, чем он чего-то достигнет.
Но его труды не пропали даром. Скоро он станет первосвященником, четвертым с тех пор, как тесть потерял эту должность после назначения префектом Валерия Грата. Всего три года назад.
Он вышел на веранду и посмотрел на оливковые деревья в саду. На сверкающий фасад Храма на вершине горы Сион, где он служил Богу Израиля. Он был священником, в его ведении находились ежедневные жертвоприношения от желающих искупления грехов. Последние годы он занимал должность управляющего Храма, заведовал хозяйственными делами, и под его началом были и другие священники. Но ни один священник Израиля не исполнял свои обязанности старательнее, чем Иосиф бар Каиафа.
«Это окупится, — не уставал он повторять самому себе. — И окупится сторицей».
— Значит, теперь ты первосвященник? — услышал он голос жены.
Каиафа обернулся. Она стояла в дверях, в дорогом платье, приторно пахнущая драгоценными благовониями.
— Да, — ответил он. — Твой отец будет доволен.
— Возможно, — сказала она. — Если ты преуспеешь больше, чем Шимон. Или Елеазар. Или Измаил.
Она ядовито усмехнулась и ушла в дом. Но имена первосвященников, недавно смещенных префектом, остались висеть в воздухе. Валерий Грат поспешно назначил на эту должность Измаила, сына Фаби, — вместо Анны, тестя Каиафы. На следующий год Измаил так же быстро уступил ее Елеазару, сыну Анны. Его сменил Шимон, сын Хиллела Великого, который и оставался первосвященником… до сегодняшнего дня.
Войдя в дом, Каиафа позвал Исаака, слугу. Надо немедленно начинать действовать. Нельзя терять время. Нужно успеть сделать все возможное, чтобы не разделить судьбу предшественников.
6
Южный Иерусалим, Тальпиот
Рэнд проводил взглядом машину «скорой помощи», которая увезла мальчика-палестинца в больницу Хадасса. У него засосало под ложечкой — это была хорошо знакомая тоска. Теперь он испытывал ее реже, чем прежде, но от этого она не становилась слабее.
На какое-то мгновение Рэнд мысленно перенесся в Вестчестер, штат Огайо. Он представлял это уже не раз и не два. Сначала, будто в замедленной съемке, пьяный водитель грузовика врезается в «камри», в котором его жена ехала на какое-то женское собрание при церкви. Потом ее везут в больницу на «скорой», и она в отчаянии повторяет его имя. Рэнд мог только представить, как все это было: когда произошла катастрофа, он был далеко от Вестчестера, на другой стороне Земли — на Крите. Он узнал об аварии от врача, который чудом смог до него дозвониться. И когда Рэнд взял трубку, прошло уже двадцать четыре часа, как Джой умерла.
Рэнд поехал в Огайо на похороны. Казалось, он провел в дороге целую вечность. Сердце разрывалось от горя, если не удавалось забыться сном. Терзала мысль, что ускорить возвращение домой невозможно. Если бы можно было увидеть ее, убедиться, что в той злополучной машине была именно она, а не просто услышать чей-то равнодушный рассказ. Договорить все, что не было договорено за те двадцать лет, что они были вместе. После тридцати четырех мучительных часов, проведенных в самолетах и аэропортах, у него не было никакого желания поддерживать беседу с разговорчивым Гербертом, дядей Джой, который встретил его у терминала выдачи багажа.
— Где Трейси? — спросил Рэнд.
Он не раз пробовал дозвониться до дочери, набирая ее номер в аэропортах Афин, Франкфурта и Чикаго, но раз за разом включалась голосовая почта. Рэнд оставил несколько сообщений и, выходя из очередного самолета и включая телефон, все надеялся получить ответ, но его не было.
— Трейси держится молодцом, — ответил Герберт жизнерадостным тоном, и это показалось Рэнду неуместным.
— Я пытался до нее дозвониться, — сказал он. — Не слышал ее голоса с тех пор…
— Не беспокойся, Трейси провела эти две ночи с нами, и мы обо всем позаботились. Люди из похоронного бюро знают свое дело. Пусть оно и не слишком веселое. Меня всегда удивляло, как это человек может заведовать похоронным бюро. Понимаешь? Что-то тут не так. У нас в Цинциннати даже есть колледж, где учат студентов по этой специальности, прямо рядом с моргом. Представляешь, едут люди мимо морга, и какой-нибудь парнишка спрашивает у мамочки: «Мама, что такое похоронное дело?» Мама объясняет, а малыш думает: «Вот чем я буду заниматься, когда вырасту». Не могу себе представить.
Герберт продолжал говорить, а Рэнд лишь кивал в ответ, не перебивая и не слушая. Получив багаж, они вышли из здания аэропорта, на автостоянке сели в минивэн Герберта и через десять минут уже переезжали мост через реку. За это время Герберт ни разу не снизил скорость на повороте, так что Рэнду стало не по себе.
— Сам понимаешь, в наши дни, когда обзваниваешь такие компании, приходится выслушивать один автоответчик за другим…
— Так кто занимается похоронами? — спросил Рэнд достаточно вежливо, поскольку единственный способ о чем-то спросить дядю Герберта — это перебить его.
— Пол Лиланд. Это будет неплохо, я думаю. По крайней мере, он не красит волосы. А я терпеть не могу, когда пастор красит волосы. Это как-то неправильно, мне кажется…
Рэнд снова стал смотреть в окно, а Герберт продолжал говорить.
Пол Лиланд, пастор церкви, куда они ходили с Джой. Он по крайней мере на десять лет старше, что не мешало им быть хорошими друзьями. С первой встречи выяснилось, что Пол смотрит в глаза собеседнику… и видит его насквозь, чувствует биение сердца и читает мысли. Рэнд не знал, сохранился ли у Пола этот дар до сегодняшнего дня… лучше бы нет.
И вот он стоит у гроба, и скоро начнутся похороны. Земля ушла из-под ног, когда Рэнд увидел безжизненное тело единственной женщины, которую любил. Он стоял, плакал, касался ее холодных рук, проводил по волосам. Словно прирос к земле и не мог отойти от гроба ни на шаг. Рэнд не замечал, что происходит вокруг… пока не появилась Трейси, его восемнадцатилетняя дочь.